— Вернулся! Вернулся!

И никто толком ничего не успевает понять, а Эллисив уже выбежала из дворца и несётся по городу к воротам.

Теперь скажем о Харальде. Он стоит на корме ладьи и видит, как на тот же крутой обрыв, где он последний раз видел Эллисив, выбегает женщина.

Харальд велит гребцам:

   — Быстрее гребите!

И правит рулевым веслом к берегу. И у берега мелко, и гребцы поднимают вёсла. А женщина тем временем сбегает вниз по тропинке, и Харальд узнает Эллисив.

Тогда Харальд, перебежав по поднятым вёслам от кормы к носу, прыгает в реку и идёт к берегу. И они с Эллисив останавливаются друг против друга и молчат.

Харальд говорит:

   — Ты так спешила, что, похоже, у тебя припасено для меня ещё одно острое словечко.

Эллисив говорит:

   — Много, Харальд, слов у меня есть для тебя.

Харальд отвечает:

   — Говори, не скупись.

Эллисив говорит:

   — Хочу вначале тебя послушать.

Харальд говорит:

   — Боюсь я, по правде, начинать с тобой разговор.

Эллисив говорит:

   — Врагов не боялся, с каких пор слов бояться стал?

   — Врагов у меня много осталось, — отвечает Харальд, — твои же слова как петля, а мне жизнь ещё нужна.

Тогда Эллисив говорит:

   — Не бойся, Харальд. Свою петлю ты на меня накинул, и дороже её нет на свете.

Тут она снимает платок с шеи, и Харальд видит на Эллисив золотое ожерелье, которое послал ей с купцами. И тогда всё понимает Харальд, и подходит к Эллисив, и обнимает её как невесту, — а нам здесь больше делать нечего.

Мы же скажем о Рагнаре, что он бежал вместе с множеством людей туда, где причалила ладья. Здесь он увидел, что на самом деле Харальд вернулся из Гардарики, и лицо Рагнара стало сизым от страха. Рагнар поворачивает обратно и бежит куда глаза глядят, подальше от города.

Тут сильный ветер подул и нагнал тучи. Рагнар бежит под дождём, и дорога приводит его к холму, где стоит сухое дерево, и Рагнар узнает место, где он бился с Чудином.

И тут Рагнару видится, что встаёт на дыбы с холма серый конь, а ростом конь с полнеба, и ржание его подобно грому. Тогда Рагнар в страхе прижимается к сухому дереву. И в тот же миг сильная молния освещает всё вокруг и делается темно, как если бы видящий это вдруг ослеп от яркой вспышки.

Когда же тьма прояснилась, свершилось великое чудо: сухое дерево покрылось листвой. А от Рагнара осталась только тень на зелёной траве. Но скоро и её дождь смыл с лица травы, не оставив следа.

И вот через какое-то время Харальд собирается снова в дорогу, и люди его снаряжены, как надлежит воинам, выступающим в поход, Вальгард-ярл и Кнут уже на конях, и конь Харальда ждёт седока. На крыльцо проститься с Харальдом выходят Ярислейв с Ингигерд, Илларион и вся семья конунга.

Харальд говорит:

— Пора мне, конунг, каждый час дорог. Благослови.

Ярислейв говорит:

   — Иди, Харальд, а благословение моё тебе такое: победив Свейна, правь как мудрый властитель, раздоры пресекай, лжи остерегайся, будь милосерден, старых чти, как отца, а молодых — как братьев, а паче всего — не поднимай меча на соседей своих, и тогда пребудет мир и благоденствие в твоей земле.

Ингигерд говорит:

   — Славу рода нашего возвысь над всем Севером.

   — Время же скорое придёт, — говорит Ярислейв, — береги и люби жену свою и внуков наших.

И конунг ласково смотрит на Эллисив, стоящую с ним рядом, а Илларион говорит:

   — С Богом, братие.

   — Прощайте, конунг и княгиня. До свидания, Эллисив, — говорит Харальд и вскакивает на коня, и дружина Харальда трогается за ним, а колокольный звон над Киевом провожает их в дальнюю дорогу.

Тогда вдруг Эллисив оборачивается к конунгу и говорит:

   — Отец, для того ли я годы ждала, чтобы вмиг расстаться? Матушка, разве не удел возлюбленной быть с любимым и в радости и в беде?

Ингигерд смотрит на конунга. А тот обнял дочь и говорит:

   — Да будет так. Ибо время посеву и время жатве, время растить и время прощаться.

Он перекрестил Эллисив, а она поцеловала отца и мать, сбежала с крыльца и нагнала Харальда. И все, кто был перед дворцом, увидели, как Харальд наклонился, поднял Эллисив и усадил на коня впереди себя.

Русский же столетний скальд сложил об этом, на свой слезливый лад, такую песню:

И здесь конец саги о Харальде, княжьем дружиннике.

АГНЕШ И АНАСТАСИЯ

1

онец прискакал в Киев рано утром. Великому князю это понравилось: выходило, что гонец скакал ночь и, значит, службу свою исполнял со рвением. Ярослав велел явиться гонцу немедля: вестей из Венгрии он особенно ждал.

Симон, давно обрусевший варяг, предстал перед князем запылённым и усталым.

   — И дома не был ещё? — спросил Ярослав, кивнув слуге, чтобы налил Симону вина.

   — Нет, княже, воинов отпустил и сразу к тебе.

С поклоном он принял вино и выпил, и оно заметно вернуло ему сил.

   — До границы добрались благополучно, — рассказывал Симон. — Я проводил Андрея с братьями до Унгвара, где мост через реку Унг. А там уже его ждал епископ Кальман с воеводами и воинами. Мы в Унгваре переночевали.

   — Как епископ встретил Андрея? — спросил князь.

   — Встретил с почестями, подобающими королю, — отвечал Симон. — Епископ и воевода Антал до ночи рассказывали Андрею о положении дел, и я был при сём.

Симон поглядел на князя, Ярослав молчал, и это значило, что следовало продолжать.

   — Все епископы, ишпаны комитатов... по-нашему — посадники, все замковые люди, и удворники, и сервы рады бегству короля Петера и приезду Андрея, которого они зовут Эндре. Слушая епископа, я убедился, как Петер сумел досадить народу своею любовью к Генриху и германцам. Все венгры восстали против него единой силой. И так же все едины в желании присягнуть на верность Андрею.

Симон снова умолк. Давний опыт службы подсказывал ему, что, молчаливо слушая доклад, князь ждёт в нём чего-то главного, более всего его интересующего, но, чего именно, Симон пока не мог уловить.

   — Ты можешь спросить, княже, — осторожно попытался Симон нащупать княжеский интерес, — не смущает ли венгров, что Андрей двенадцать лет не был на родине и, живя на Руси, почти забыл мадьярский язык. — Ярослав же в ответ только качнул головой, и Симон тотчас подтвердил: — Да, и именно поэтому, как я понял, епископы призвали Андрея: он не замешан в распрях последних лет. За это они ему даже веру по православному обряду готовы простить... Но вот что я ещё понял, княже, слушая епископа и воевод, — чуть помолчав, прибавил Симон и увидел, что глаза князя осветились наконец вниманием.

   — Что же ты понял? — спросил Ярослав.

   — Что трудно придётся Андрею на престоле. Ибо Петер изгнан, а межеусобицам не видно конца. Некий Вата, человек из оброчных либертинов, собрал большое войско подлого люда, кои тоже недовольны были Петером. И они много помогли в победе над ним. Но Петер в изгнании, а кровь продолжает литься: Вата не распустил своё войско, а, напротив, приумножил. И вот что требуют они от нового короля: казнить всех епископов, попов и сборщиков десятины, равно как и всех германцев, отменить налоги, разрушить храмы и вернуться к поклонению языческим богам.