Анастасия ответила незнакомке благосклонным кивком, но в её глазах росла тревога, она беспокойно перевела их на мужа, и Агнеш заметила это.
— И ничего не бойся, — прибавила она. — Родишь мальчика здоровым и крепким в день, когда выпадет первый снег.
Агнеш развернула коня, резко его вздыбив, и с криком «Гайда!» поскакала прочь, и всадники — за ней, и фигуры их быстро уменьшались на дороге, ведущей к лесу.
Андрей глядел им вслед, пока всадники не пропали в сени деревьев. Епископ Кальман и воевода тем временем вновь оказались рядом с королём.
— Если бы ваше величество не были так милостивы с этой женщиной, — сказал епископ, — мои люди схватили бы её, не дожидаясь приказа.
— За что?
— Босоркань она, ведьма, — недобро отозвался Антал. — Колдует, лечит заговорами, по ночам, говорят, обращается в мышь. И конь её, я слышал, может ходить по облакам. Не сглазила бы королеву...
— Если бы только ведьма, — вздохнул епископ. — Она из тех, кто водит дружбу с богомерзким разбойником Ватой. Но может быть, всё к лучшему, — прибавил епископ, поразмыслив и не желая далее огорчать короля. — Ты обошёлся с ней великодушно — это позволит нам без приключений добраться до Эстергома.
Ту страшную ночь, тринадцать лет назад, Андрей помнил хорошо, как и события, что ей предшествовали. За год до этого погиб сын Стефана Святого Имре, растерзанный на гоньбе вепрем. Право наследования должно было перейти к племяннику Стефана Вазулу, отцу Андрея. Но из Италии неожиданно явился другой племянник короля, Петер, сын его сестры и венецианского дожа Орсеоло, человек, ненавидящий всё венгерское, кроме лакомого трона. Искушённый в интригах, он убедил престарелого короля в заговоре, и Вазу и был ослеплён, а на сыновей его началась настоящая охота. Рыцари германского короля Генриха III, которых Петер привёл с собой, как гончие псы рыскали по всей Венгрии в погоне за наградой, обещанной за головы Андрея, Левенты и Белы. Но Бела сумел бежать в Польшу. Левента же и Андрей укрылись в Вишеграде, где ишпаном был верный друг их отца Габор.
Вот тогда, когда у дома Габора появились разъярённые германцы и факелы осветили ночной двор, тогда в своей светёлке и молилась за Андрея семнадцатилетняя дочь ишпана Агнеш...
Молитва ли её спасла тогда братьев или случай и добрые кони, но им удалось уйти, а мечи рыцарей обрушились на голову старого Габора. Потом был год скитаний: волынский князь Игорь Ярославич не принял беглецов, опасаясь Петера и его зловещего сюзерена Генриха III; братья искали прибежища у польского короля, у половецкого хана, пока их дружески не принял и не обласкал великий князь Ярослав Мудрый. Андрей особенно полюбился князю своей добротой, миролюбием и склонностью к книжному учению. И противу своих правил, не в пример норвежцу Харальду, князь отдал за изгнанника свою дочь, тихую и кроткую голубицу Анастасию...
Из тумана воспоминаний Андрея вывел голос Левенты. Брат ехал рядом с ним по лесной тропе, отводя рукою набегающие ветви.
— А я её сразу узнал, ещё издалека, — говорил Левента. — Статна, как и прежде, горда. И всё такая же красивая. Хоть много ей пришлось перенести: говорят, рыцари тогда обесчестили её рядом с трупом отца и три года она была немой от позора.
— Кто же её вылечил?..
— Говорят, знахари и колдуны, которых здесь пруд пруди. А признайся, — испытующе поглядел Левента на брата, — ёкнуло ведь твоё сердце? Ты крепко её любил.
— Любил, — Андрей задумчиво кивнул. — Давно это было.
— Я помню, какие ты ей любовные грамотки писал. А я их носил к ней, хотя она не умела читать и не знала латыни. — Левента засмеялся. — Зато я их читал тайно, могу теперь признаться. И готов был подписаться под каждым твоим словом!
— Я знал, — отозвался Андрей, — что ты её тоже любишь.
— И я знал, что ты знаешь, и это мучило меня вдвойне. Но право старшего брата — закон. Я имел право только любоваться вами издали и завидовать вашему счастью... Зато теперь право наконец за мной? — сказал Левента, лукаво улыбнувшись, и было непонятно, в шутку он это говорит или всерьёз. — Ты женат, я свободен — не моё ли теперь время охоты на сию Артемиду?..
Да, всё было давно, но было... Были тайные свидания в лесу и радостные ожидания новой встречи. Были поцелуи и объятия. Были попытки научить Агнеш латинской грамоте, над которыми она только смеялась и отвечала, что грамота не в руке, а в сердце. Загадочны были порой её слова, и губы то горячи, то непонятно холодны. Желанной она была и запретной — ведь дочь ишпана никогда не могла бы стать женой принца. Но эта запретность и дразнила, и манила, как манит бездонный омут. Мало знал Андрей тогда, что творилось в её душе, вовсе ничего не ведает сейчас. Колдунья, язычница, водит дружбу с Ватой, убивающим знатных людей, разрушающим храмы... В горе одних приходит утешать Христос, других — Сатана. И что было, то поросло быльём. Никто, как сказал мудрый грек, не входит дважды в одну реку. Имя его вечной реки — Анастасия, и семя рода Арпадов прорастает в её лоне.
И, произнеся в мыслях дорогое имя, Андрей изгнал все ненужные размышления из головы, развернул коня и поспешил к жене.
От мехов и согретого ими тела исходило сладкое дремотное тепло. Андрей спешился, отдал коня воину и присел на край повозки. Любящим, ласковым взором он заглянул в усталое и бледное, но оттого ещё более иконописное лицо. Спросил:
— Как ты?
— Хорошо, — отвечала Анастасия с кроткой улыбкой. — Мне всегда хорошо, когда ты неподалёку.
Андрей придвинулся ближе; сунув руку под меха, погладил её тугой круглый живот. Прорастало его семя, оно отзывалось еле слышным шевелением.
Он молчал, ожидая, что Анастасия спросит его о бесцеремонной незнакомке, и готов был дать ответ, но она ничего не спросила. Сказала только:
— Ты устал в седле, поспи здесь.
Андрей вынул руку из-под меха, взял в неё горячую ладонь жены, покачал головой:
— Ничего. Скоро Эстергом, и кончится наше кочевье.
Дорога давно вышла из леса, и места выглядели уже более обжитыми. На полях поспевали злаки и виноград. Деревня виднелась справа: жалкие землянки курились по-чёрному, возле них таращились на проезжающих грязные, полуголые ребятишки. Деревянные идолы, украшенные цветами и яркими тряпицами, торчали у околицы. Мужик мадьярский, весь заросший чёрною бородой, с жердью в руках, провожал повозку взглядом неведомым, скрытым под шапкой нависших волос.
И о своём неведении будущей жизни в этой стране вдруг подумали оба монарха одновременно и поняли мысли друг друга без слов. И только крепче сжали свои сплетённые пальцы.
3
Вскоре открылась большая поляна, обнесённая тыном, и за ним — несколько шалашей, меж которыми горели костры под котлами, сидели, лежали и бродили люди и паслись стреноженные кони. Вооружённый пикой стражник, огромный ростом, открыл перед всадниками ворота, почтительно поклонившись Агнеш.
— Что было без меня, Пишта? — спросила его Агнеш.
— Тихо было, — отвечал Пишта. — Ночью совы, правда, кричали. Утром люди пришли.
— Какие люди? — Агнеш спрыгнула с коня, юный воин принял у неё уздечку.
— Безоружные. Правда, с дубинами. Вон, сидят. — Пишта кивнул на троих светловолосых мужчин в полотняной одежде, сидевших особняком, спиной к спине, под охраной воина при сабле и с нагайкой.
Мужчины настороженно глядели на подходившую Агнеш.
— Кто такие, зачем пришли? — спросила она.