— Нет, нет, пустите!

Не имея сил совладать с девушкой, которая, может быть, была и сильнее его, Иван Кузьмич поступил так, как иногда уже поступал в этой каморке с непокорными крепостными актрисами. Коротко размахнувшись своей уникальной тростью, он ударил Анну Владиславовну в лоб, точно головой негра между высоких изогнутых бровей.

Удар принёс желаемые плоды. Анна Владиславовна без сознания повалилась на пол. Негодяй отбросил трость, когда-то принадлежавшую самой мадам Дюбарри, склонился и разорвал на девушке одежду. После чего овладел ею тут же, в грязной каморке перед зеркалом на полу без жалости и промедления.

Через какое-то время Анна Владиславовна очнулась, но ничего уже не могла переменить. Она больше не кричала. Она не хотела кричать, потому, что зверь этот ожидал именно её крика. Она только прокусила насквозь собственные губы, так было ей в эти мгновения больно и страшно.

   — Вам отомстят за моё бесчестие, — прошептала она, — Вам жестоко отомстят за меня.

   — Некому отомстить, — усталым голосом сообщил Бурса, — твой граф Трипольский, дурак, пытался прорваться, но мои ребята его подстрелили как куропатку.

После того как Бурса, помахивая драгоценной тростью и насвистывая какой-то похабный мотивчик, покинул театр, Анна Владиславовна зажгла обе свечи, очень долго сидела перед зеркалом, но глаза сами собой смыкались и она прилегла на своём топчане. Девушку колотила дрожь, но каким-то образом она умудрилась заснуть.

Очнулась Анна Владиславовна от нового предчувствия. Что-то заставило её открыть глаза. Сквозь бревенчатые стены актёрской избы пробивался далёкий звук охотничьего рожка. Ударил колокол, ударил ещё раз, — тревожно, как на пожар.

Анна поднялась, переодела платье и выглянула в окно. Был уже рассвет. Над дорогой клубилась снежная пыль, поднятая удаляющимися охотниками.

«Конечно же, — поняла Анна, — охота. Злодеи все вместе собрались и поехали травить бедного оленя. Но почему колокол звонит? Праздник какой сегодня? Нет. Пожар? Так только на пожар звонят. Коли пожар, то какая тут охота. Шалят изверги, просто шалят, пугают нас».

Она припомнила случившееся накануне. Иван Бурса ударил её набалдашником трости чёрной головой негра прямо в лицо. От удара Анна лишилась сознания, и негодяй безжалостно овладел ею.

«А если у меня ребёночек от него будет? — с ужасом подумала Анна и сразу отбросила эту мысль. — Немощный, мерзавец, хилый. В таком возрасте ничего не бывает уже».

Припомнила Анна и спектакль, где главную роль предоставили несчастной Татьяне, сразу после этого жестоко зарубленной Бурсою. В который уже раз Анна Владиславовна пыталась понять и примерить на себя, что чувствовала эта несчастная девушка: грязные шарящие взгляды, хриплое дыхание, мерзкий хохот.

«За что Бурса Татьяну убил? За то, что уговорила девушка своего жениха порешить злодея? И я должна также. Всё равно теперь чем хуже сделаю, тем лучше. Кто меня ещё захочет, никому не будет отказа. Просить буду убить его».

   — Убить его! — неожиданно выкрикнула Анна и выглянула в окно. Сердце упало в груди.

Прижимаясь лицом к стеклу, на неё снизу смотрел Андрей Трипольский.

Анна, чтобы не закричать прикрыла рот ладонью. Андрей стёр со лба пот, в глазах его стояли слёзы. Анна прокусила свою руку, но даже не почувствовала боли.

   — Андрей, — прижимая к стеклу окровавленную руку, наконец, прошептала она.

Рванул воздух тягуче и лениво колокол. Прозвучал опять охотничий рожок. Стук копыт вдалеке, весёлые крики.

Анна вдруг увидела, как прошёл по двору, одетый в шутовской костюм с белыми пуговицами, крепостной актёр. Она сделала знак Трипольскому, и сама кинулась к двери скорее впустить его пока не подняли тревогу. Уже откидывая щеколду, она вдруг осознала, что после случившегося минувшей ночью, теперь никогда не сможет стать женой Андрея.

Первым в каморку вошёл Прохор, за ним Марфа.

   — Быстро собирайтесь, барышня, сани ждут, — сказал Прохор. — Будете вещи, какие, с собой брать?

Андрей вошёл последним. Он постучал сапогами у двери и отвёл глаза.

   — Уходи, — потребовала сквозь платок Анна, — уходи сейчас же. Они вернутся, они убьют тебя.

   — Если всё быстро сделаем, то не убьют, не успеют, — сказал Прохор. — Только, барышня, торопиться нужно.

   — Поедемте, Анна Владиславовна, — наконец подал голос Трипольский, — поедемте.

Марфа без разбора бросала в небольшой сундук вещи. Потом закрыла его, защёлкнула зажимы и указала Прохору:

   — Бери.

Сани, запряжённые двумя свежими лошадьми, ждали во дворе за зданием театра. Прохор первым вышел и поставил сундук.

   — Ну давайте, давайте, барышня, — подталкивала Марфа, — что Вы как сонная муха. Совсем бежать не хотите? Давайте.

   — Действительно, — протягивая к Анне руку, сказал Трипольский, — Анна Владиславовна, нам следует поторопиться. Если хватятся, нас всех четверых убьют и Вас последней.

   — А где же охрана моя? — как во сне поворачивая голову, спросила Анна.

   — Нету, — брякнул Прохор, — были двое, спать легли.

Анна посмотрела вокруг и только теперь поняла, что ей мешает сесть в сани и бежать вместе с Андреем.

   — Никуда я не поеду без Аглаи Ивановны, молочной сестры Вашей, — сказал она совсем другим твёрдым голосом. — Да и Вы, наверное, без неё ехать не захотите?

Колокол всё звонил и звонил, наполняя округу тревогой и не давая крестьянам заниматься делом. Дворовые, привычные к более эксцентричным барским выходкам, чувствовали себя намного лучше, чем деревенские. Они продолжали работу. Часть наёмников принимала участие в барской охоте, а остальные, как обычно в этот ранний час, ещё спали с похмелья в своей казарме.

   — Ты знаешь, где они держат Аглаю? — спросил Трипольский, обращаясь к Анне.

   — Нет. Впрочем, месяц, кажется, не прошёл ещё. В тот день, когда Бурса велел переселить меня в помещение театра, он также велел посадить Аглаю на месяц на стул. Я думаю это карцер или вроде того, — она повернулась к Марфе, — ты можешь сказать, где стоит этот стул?

Марфа кивнула.

   — Это в доме, — сказал Прохор, — в правом крыле, рядом с женскими комнатами.

   — Но ведь там должна быть охрана!

   — Пошли. Как-нибудь управимся.

Первым, показывая дорогу, большими и быстрыми шагами шёл Прохор, за ним, с обнажённой саблей в руке, Трипольский. Женщины с трудом поспевали.

Во дворе и в саду было пусто. Парадная дверь была не заперта, но как только Прохор оказался в здании, ему навстречу выступил один из лакеев.

   — Нельзя, — сказал он, — барин не велел тебя, Прошка, в дом пускать. Уходи, уходи, не то запорет. Насмерть запорет, уходи.

Лакей был старый, лет, наверное, семидесяти, но свалявшийся парик на голове его смотрелся так величественно. Щёки, натёртые румянами, придавали лицу такую торжественность, жезл так стучал по каменному полу, что Прохор, давно не заходивший в усадьбу, даже попятился. Он вдохнул запах барского дома и в груди бывшего телохранителя защемило. Мысли его будто перевернулись и пошли совсем в ином порядке, чем минуту назад.

Идите сами. Быстро. Это там, — он показал рукой нужную лестницу, — а мы с Марфой посмотрим: нет ли вокруг здания охраны. Иногда Иван Кузьмич ставит наёмников.

В голосе Прохора Трипольский ощутил нехорошие, незнакомые ему ещё нотки, но в азарте, охватившем его, не придал должного значения внезапной этой перемене. Вместе с Анной они поднялись наверх и, пробежав длинным коридором, оказались перед закрытой дверью.

   — Аглая! — крикнула Анна. — Ты здесь?

   — Здесь, — отозвалась эхом девушка из-за двери.

   — Заперто, — Анна надавила на ручку двери. — Андрей, попробуй её выбить.

Отступив от запертой двери на несколько шагов, Андрей Трипольский с размаху ударил в преграду плечом. В охватившем его азарте, он воспринял боль от раны как что-то приятное.

Они вошли в белую четырёхугольную комнату. Бледность Аглаи поразила Анну настолько, что на короткий миг она позабыла о своём бесчестии. У девушки было совершенно бескровное исхудавшее лицо, но серые губы на этом лице всё-таки растягивались в улыбке.