— У всякой ягодки свой скус, — уклончиво ответил ему Осотин и уже другим тоном распорядился: — Младшего лейтенанта проводить в офицерскую кают-компанию!
— Благодарю — не надо. Я лучше со своей братвой.
Препоручив вахтенному матросу наблюдать за чистотой, Осотин по-хозяйски осмотрел крепление швартовых и еще взглянул на пробковые кранцы, проложенные между каменной стенкой и привальным брусом. Он всем видом своим показывал, что недосуг ему балабонить попусту. О чем говорить? Десантники сполнили боевую задачу — отсюда видать, сколько наворочено на улочках разбитой трофейной техники. Ну а боцман на боевом корабле имеет свои заботы. Что для него морская пехота? Одно слово — пассажиры. Через пять — шесть часов им скомандуют: «Приготовиться к высадке. Шагом марш!» И наше вам с кисточкой.
«Брезговает кают-компанией», — думал Осотин, разжигая застарелую обиду, а про себя прикидывал, кто же состоит в той братве, которую не захотел променять младщий лейтенант Клевцов. Вроде бы не было на борту никого из обитателей того блиндажа на Рыбачьем. Хотя солдаты все похожие. Крупа, как есть.
Боцман и Клевцова бы не признал. Сам навязался.
Выходило, что разведчики ноне другие, и боцману, видно, повезло, когда вытурили его из отряда морской пехоты. Но обида язвила душу Петра Осотина, изнутри поднималась хмарь и мешала вольно дышать. Теперь главному боцману всё было не так, наводил он на палубе «Торока» свои порядки и, накось, сызнова нарвался на встречу. По правому шкафуту в сопровождении капитан-лейтенанта Выры шло большое начальство, в глянцевом хроме реглана без погон, но наддубьем козырька протянулась по околышу золотая плетёнка, которая намекала на чин. Такие фуражки носили только одни капитаны первых рангов.
— Здорово! — неизвестно чему обрадовался «капраз», а Петр Осотин, вытянувшись по уставу, вздернул ладонь к козырьку.
Сколько помнил боцман, и на «малых охотниках», и потом на американских, «больших», когда этот офицер прибывал на борт, всегда поднимался брейд-вымпел либо флаг с одной звездочкой. Терский летал высоко, и трудно было поверить, что он знает всех боцманов. От удивления Осотин не сразу заметил протянутую руку «капраза» и осторожно её тряхнул. Почему бы не поздороваться, раз тот такой уважительный.
— Слушай, боцман, такую вещь, — сказал Выра. — Тут на грунте рядом с нами лежит немецкий автомобиль...
— Легковой? Тогда ничего. По нашей осадке не помешает.
Командир корабля усмехнулся, давая понять, что про осадку он и сам знает, но пояснил:
— Надо бы поднять...
Петр Осотин загордился сей же момент. Другое дело, когда приказывают — положено отвечать «есть», и кончен разговор. Но, судя по тону командира корабля, с ним советовались, и потому можно было показать постороннему начальнику, что главный боцман на «Тороке» — лицо «сильно существительное».
— Дак сами глядите. Водолазы, чтобы, значит, остропить груз, — солидно начал он, — в наличии отсутствуют...
Но Выра стал рассказывать гостю, что боцман сам знает водолазное дело и недаром был награжден за осушение затопленного отсека в жестокий шторм.
Слушать такое завсегда приятно, однако Петр на живца не клюнул. В конце октября не то что в Заполярье, а уже повсюду «олень в воде рога обмочил», то есть — не купаются. Кому охота сигать за борт за какой-то автомашиной?
— В кубрик полез, — нехотя кивнул боцман. — Как же? А не полез бы, всем кормить рыб.
— Положим, договаривались за стакан бренди, — уточнил Выра. — Про рыб ты догадался задним числом.
— Простуды, пн-те, не допустим, — оживился Терский. — Пробовал трофейный «Мартель»?
Петр вообще не слыхивал про «Мартель», но на флоте бабочек не ловят, и это совсем другой разговор.
— Опять же рельсы на стенке взорваны. Козловый кран не подведешь, а нашими средствами, вылет минной стрелы не позволят, — вслух размышлял он, для того чтобы начальство оценило все трудности. Но оговорить заранее число стаканов либо какую другую меру объема жидкости Петру не удалось. Случившийся неподалёку на палубе старшина первой статьи Рочин, нахально вмешавшись, предложил зацепить автомашину кошкой за бампер и вытянуть её, как утерянное ведро из колодца.
— Бампер у легковых слабоват. Как бы не оборвалась... — сомневался Осотин, зыркнув на непрошеного советчика. — Машина — это тебе не ведро.
— Надо освободить причал для швартовки транспортов, — пояснил Терский, обращаясь уже к Яшке Рочину.
— Можно, — сказал тот. — Если попробовать спаренным шкентелем за один гак...
Надо же было так порешить важный разговор! Чего полез Рочин со своим мнением, когда его никто не спрашивал? А не спрашивают, дак и не возникай...
«Погоди, Яшка! С тобой еще будет разговор», — про себя пообещал главный боцман, а вслух заметил: — Способ известный...
— Коли так, ладно, — одобрил командир корабля. — Действуйте.
Тут Осотин себя показал. Первым делом, пользуясь непререкаемой боцманской властью, он сам подобрал себе помощников, а Яшку Рочина послал подальше вместе с его нахальными советами. Новенький «оппель» затонул у самой стенки и, к удивлению Осотина, был остроплен стальной петлей за поддон. То ли уже пробовали его поднимать, то ли, законсервировав пушечным салом, специально спрятали от завидущих глаз. Быстренько и без возни машину подняли и принайтовили по-штормовому на юте у траловой лебедки.
— Ну, удружил, — сказал «капраз», выставляя пузатую темную склянку, когда Осотин явился с докладом в каюту к Выре. — Видно, не напрасно я волок тебя до санбата на своем горбу!
— Вы? — обнаглел Осотин. — Не заливайте! Тот был обнакнавенным «ботиком».
«Ботиками» на Рыбачьем прозвали носильщиков, которые курсировали в опасном промежутке между позициями боевого охранения на северных склонах хребта Муста-Тунтури и основной линией обороны на полуострове Средний. Их разделяла голая низина, которая насквозь просматривалась и простреливалась врагом. Ходов сообщения не было, и люди-ботики доставляли боезапас или харч короткими бросками от камешка к ямке. Петр помнил, как, весь перебинтованный, ехал на закорках у пожилого солдата. Тот, мучаясь одышкой петлял среди перелетов, без церемоний сбрасывая ношу в снарядных воронках. Осотина пролизывало болью, и небо было с овчинку, а два-три километра пути растянулись до бесконечности. Носильщик еще был простужен, изрядно соплив и утирался рукавом... Словом, главный боцман не поверил щеголеватому капитану первого ранга. Зачем тому ставить себя так низко? Срам! Ни в пир, ни в мир, ни в добры люди. А Терский — ничего, зубы со смехом и еще объясняет, дескать, возродился из пепла, как птичка Феникс.
«Ясно, всё врет», — решил Петр. Смолоду занимаясь сбором гагачьего пуха, он знал на птичьих базарах всякой твари по паре.
Угостившись обещанным напитком типа «Мартель», боцман надеялся отрепетовать, другими словами — вдарить еще стакан. Потому уличать «капраза» в брехне было неполитично. Однако тот, прихлебнув для приличия из махонькой стопки, видно, почуял, что Петр «сумлевается», и, нате вам, выложил подробности, но не про дурацкого Феникса, совсем наоборот:
— Еще клянчил, когда отдыхивались в снарядной воронке, дай ему трубку пососать. Объясняю — не дам. Курительная трубка, как и жена. А боцман аж зубами скрипит: «Жила! Жмот! Подумаешь, «как жена»! Сам никогда у чужой бабы не ночевал?»
Капитан-лейтенант Выра смеялся, а главный боцман обомлел, и заморское духовитое питье бросилось ему в башку. Был такой разговор. Точно был. И других свидетелей нет. Взглянув исподлобья на своего командира корабля, Осотин быстренько закруглил разговор:
— Виноват, товарищ капитан первого ранга, раненый был, обеспамятел и не признал...
— Поглядим на машину, — предложил капитан-лейтенант Выра, помогая своему боцману оправиться, и тот заторопился из каюты, не без сожаления глянув на пузатую склянку.
На юте они застали старшину первой статьи Рочина, обтиравшего ветошью мотор в густой консервирующей смазке. Электрики занимались магнето и аккумуляторами, рассуждая, можно ли восстановить или придется менять. Каждый сулил капитану первого ранга, чтобы, значит не беспокоился — всё сделают в лучшем виде. И Терский согласно кивал: он знал, матросы всё могут. Погладив ласково полированный бок «оппеля», он заглянул в мокрый салон, выдернул ключ зажигания на кольце с брелоками и положил к себе в карман.