От напряжения в горле пересохло. Она была не самой искушенной женщиной на планете, но инстинктивно узнала это выражение, пусть даже ни один мужчина раньше не бросал на нее таких взглядов. Это был абсолютно мужской, сексуальный, хищный, голодный взгляд, манящий и одновременно вызывающий желание бежать. От него подгибались колени, а в животе порхали бабочки. Такой взор – настоящая ловушка, потому что его мощь могла свести с ума любую женщину.

Ну нет, ее этим не купишь. Дэйр хочет секса, но Энджи сомневалась, что готова поддержать его затею. Он-то мужчина, а значит, просто настроился переспать. Но если она займется с ним любовью из чувства благодарности за спасение, то сама поставит себя на уровень проститутки, оплачивающей долги телом. Опять-таки, не хочется вновь переживать то разочарование, которым для нее всегда оказывался секс: загореться, чтобы потом вновь обжечься. Как ни посмотри, а идея плохая.

– Даже не думай об этом, – предупредила Энджи.

Дэйр вскинул брови и хмыкнул:

– Ты опоздала года на два.

Года на два? Она недоуменно уставилась на него.

– Что?

– Мы об этом завтра поговорим. Расскажи о своем сне.

Сне? Каком еще сне? Совершенно сбитая с толку, Энджи потрясла головой, потом запоздало сообразила, что лучше и правда перевести тему на кошмар. Иначе ее свадьбу назвать не получалось.

– Отлично.

Она уронила руку и прямо посмотрела ему в глаза, игнорируя грубую привлекательность его небритого лица. Дэйр не пытался скрывать, кто он такой и чего хочет.

– Мне снилась грязь, медведи и глазурь со свадебного торта.

Его брови снова изменили положение.

– Глазурь? – моргнул он, и Энджи могла поспорить, что Дэйр пытается мысленно совместить медведя и свадебный торт.

– Я утопала в ней. Сначала в грязи, а потом она превратилась в глазурь. – Энджи раздраженно зыркнула на собеседника. – Ты ведь в курсе, что несколько лет назад я вышла замуж, верно?

Они жили узкой общиной. Практически каждый всё и про всех знал, по крайней мере основное, хотя некоторые подробности не были на слуху. Разумеется, отец пришел на свадьбу Энджи, и потом именно он утешал ее и поддерживал, однако не никогда не говорил, что именно сказал Харлану и всем остальным по возвращении, впрочем, Энджи и не спрашивала.

– Вроде ты собиралась, но что-то произошло, – осторожно начал Дэйр, будто думал, что ее бросили у алтаря или что-то в таком духе.

– Я аннулировала брак.

В его глазах промелькнуло удивление.

– Значится, аннулировала?

Аннулирование брака существенно отличалось от развода; развестись можно практически по любой причине, вплоть до ерунды вроде « у нас разные любимые цвета», но аннулирование предполагало совершенно конкретные требования закона.

– Получить развод было бы проще, – мрачно призналась Энджи. – Даже мой адвокат советовал мне не усложнять и конечно был прав. Но я так… Мне хотелось просто уничтожить всю память о том дне, будто его никогда и не было, и к черту здравый смысл.

Дэйр хмыкнул.

– Это ты-то плюешь на здравый смысл? Представить себе не могу. – Однако в его тоне не прозвучало никакого ехидства, лишь легкая усмешка.

Он дотронулся кончиком пальца до ее щеки. Удивленная, Энджи подняла руку, к собственному ужасу обнаружила на лице влажную дорожку и яростно ее стерла. Не тот повод, чтобы слезами обливаться.

– Не обращай внимания, – резко приказала она. – Это ерунда, и я вовсе не плачу.

– Как скажешь.

– Именно так. И даже если плакала, то только потому, что злюсь на саму себя и мне стыдно. Я была идиоткой.

– Что произошло?

– Ничего сверхъестественного. Поэтому-то мне так неловко.

Дэйр молча ждал, пока Энджи боролась со злостью, обидой и ощущением полного абсурда, которые до сих пор возникали при мысли о свадьбе. Наконец она вперилась взглядом в потолок и поджала губы.

– Я никогда не была женственной, – призналась Энджи. – Никогда не умела подавать себя – ну, знаешь, делать макияж, укладывать волосы, всякое такое. Не то чтобы папа мог меня чему-нибудь такому научить, да, по правде говоря, я и сама не особо интересовалась. В Биллингсе я уже больше заморачивалась насчет своей внешности, но… до сих пор не уверена, все ли делаю правильно, и нормально ли выгляжу. В день свадьбы мне хотелось быть красавицей, с идеальной прической и макияжем.

От признания в собственной неуверенности у нее загорелись щеки. Энджи знала, что она не королева красоты, но непривлекательной тоже не была. Обычно вопрос внешности ее вообще не волновал, а уход за собой сводился к тому, чтобы вовремя причесаться и нанести защитный увлажняющий крем. Признаваться во всем этом мужчине – а особенно Дэйру Кэллахану, – все равно было неудобно.

– Как вышло, что рядом не оказалось матери, которая научила бы тебя всему этому? – прямо спросил он. – Не припомню, чтобы хоть кто-то упоминал мне об этом, даже Эвелин Френч, а уж она-то и глухого насмерть заболтает.

Несмотря на смущение, Энджи не удержалась от улыбки. Всякий, кто хоть раз заглядывал в хозяйственный магазин Эвелин, знал, насколько она любит поговорить.

– Значит, она просто так и не набралась храбрости спросить папу, иначе бы рассказала. Ничего особенного. Я не помню свою мать. Она бросила нас с отцом, когда мне и двух лет не исполнилось. Завела себе какого-то урода на стороне и, видимо, любила его больше, чем нас. Вот и ушла.

Его глаза сузились.

– Хреново.

– Возможно, – согласилась она. – Конечно, временами я задумывалась, как бы все обернулось, если бы она не ушла. Но в то же время папа вел себя просто замечательно. Он не сказал о ней ни единого плохого слова, а когда я стала задавать вопросы, выложил все как есть, без обиняков. – Энджи помолчала. – После его смерти я разбирала бумаги и нашла их соглашение о разводе. Она оставляла ему все права на опеку, отписывала меня с глаз долой и, как догадываюсь, ни разу не оглянулась назад, потому что никогда не пыталась ни увидеть меня, ни как-то еще со мной связаться. Я оказала ей ответную услугу.

– Тебе, небось, досадно?

Дэйр пристально всматривался в ее лицо, будто желал уловить малейшие нюансы. Что? Неужели подумал, будто она в таком расстройстве, потому что ее бросила мать?

Энджи хотела возразить, но остановилась.

– В некотором роде. Я не сильно переживаю, ведь совсем не помню маму, но, думаю, папу ее уход задел гораздо сильнее, чем он показывал. Я злилась скорее за него. И, оглядываясь назад, задаюсь вопросом, не потому ли он так мало встречался с женщинами, что ставил заботу обо мне на первое место. Вряд ли это легко для мужчины, да для кого угодно, когда на тебя вдруг сваливается практически единоличная забота о младенце.

– Я бы уж точно с ума сошел от паники, – заметил Дэйр.

– Да ладно, – усмехнулась Энджи. Она ни на секунду не усомнилась, что он бы справился. Такие, как Дэйр, панике не поддаются. Они берутся за дело и доводят его до конца, каким бы оно ни было. – Неважно. В общем, мать была трусихой, спасовала перед трудностями, и, наверное, это определенным образом повлияло на меня: я не позволяла себе пасовать. Не хочу быть такой, как она.

– А ты не такая, – после паузы тихо произнес он. – Ты не трусиха.

И почему-то от этих слов, слетевших с его уст, у нее сдавило горло так, что захотелось плакать. В ужасе от этой мысли, Энджи прокашлялась.

– Ну и хватит об этом. Ты хочешь услышать про мою свадьбу или как? – сердито бросила она.

– Хочу, хочу. Мы немного сбились с курса.

– Вернее, это ты сбился. Я рассказывала, как все было, а ты вдруг свернул в сторону.

– Так пристрели меня за любопытство. Вернемся к макияжу и прическе.

Энджи бросила на него предупреждающий косой взгляд и задумалась, не свернуть ли вообще рассказ, но, какого черта, она и так слишком далеко зашла, чтобы останавливаться.

– Я наняла мастерицу, чтобы меня накрасили и уложили волосы. На подготовку ушли часы. Но когда она закончила, я выглядела отлично. Даже лучше, чем надеялась, и я была так счастлива. Я думала, что ему…