Арон Ефимович Кобринский

Кто — кого?

Предисловие

Эта книга появилась на свет в значительной мере случайно. Поначалу автор задумал серьезную монографию по теории машин-автоматов. И работа по ее подготовке довольно успешно продвигалась вперед. Автор выучил наизусть 98 определений термина «автомат» и придумал свое — 99-е; он сочинил несколько замысловатых теорем, доказательство которых, несомненно, оказало бы существенное влияние на объем рукописи; придумал ряд новых обозначений, формул, графиков, терминов, в последующем рассчитывая приспособить их к делу. В общем это был обычный творческий труд. Автору казалось, что он более или менее хорошо понимает, о чем идет речь в его рукописи.

Но вот волей случая он как-то оказался участником большого и бурного собрания. Кого здесь только не было — математики и биологи, пионеры и пенсионеры, химики и экономисты, корреспонденты и гипнотизеры. Нас было несколько сотен человек, и все мы, включая президиум, обсуждали вопрос: «Что может автомат и не может человек, и вообще: кто — кого?»

Надо признаться, что это было увлекательнейшее времяпрепровождение! Сколько остроумия проявили участники диспута, даже те из них, кто мало представлял себе предмет спора! Какими бурными аплодисментами награждался тот, кто сумел придумать наиболее красочные случаи из своей практики общения с автоматами и животными.

Автор не может забыть выступления одного физиолога, который, поднявшись на трибуну, сразу овладел вниманием зала, задав вопрос: «Знаете ли вы, что такое мозг?» Затем он немного подождал и ответил: «Мозг — это автомат!» И в течение получаса рассказал все, что знал об автоматах. Он знал не очень много и не очень точно, но большинство присутствующих знали еще меньше, и восторг их был неописуем. Тогда кто-то из президиума забрал себе слово и начал выступление с вопроса: «Знаете ли вы, что такое автомат?» Выдержав паузу в два раза более длительную, чем предыдущий оратор, он выкрикнул: «Автомат — это мозг!» — и затем довольно быстро рассказал все, что знал и думал про мозг. В заключение он добавил, что его выступление дополняет предыдущее, и теперь уж, конечно, всем понятно, что такое автомат и что такое мозг.

А когда приелись устные выступления, на сцену поднялся математик. Некоторое время все благожелательно и почтительно следили за тем, как он строчит на доске длинные формулы, иногда от напряжения путая плюсы и минусы. Затем отложил в сторону мел, тряпку и подробно объяснил присутствующим теорию наследственности. Все хорошо поняли, что такое наследственные признаки, и с воодушевлением клялись, что они обеспечат в будущем только самые хорошие признаки.

А другой математик рассказывал, как нужно переродить стихи с языка на язык, и из его объяснений всем стало ясно, что он знает столько иностранных языков, что сам уже не может отличить один от другого.

Но особенное впечатление произвел оратор, который загробным голосом вещал о недалеком будущем, когда автоматы станут людьми, а люди — автоматами. Он говорил, что не знает точно, чего не сумеют в этом будущем сделать автоматы, и что он лично не рискует ограничивать творческие возможности автоматов. Он подкрепил свои слова примером, указав, что уже сейчас имеются автоматы, которые могут в толпе людей распознать и задержать лиц с дурными наклонностями, уклоняющихся от общепринятых норм поведения.

Услышав это чревовещание, наиболее слабонервные частично потеряли сознание и пришли в себя, лишь когда выяснилось, что оратор имел в виду установленные на станциях метро контрольные автоматы, в которые надо опускать плату за проезд.

Потом на сцену выскочил литератор и начал цветистую речь, смысл которой сводился к тому, что ученые — это куры, которые любят тихо сидеть на своем насесте, а фантасты — это орлы, взмывающие к поднебесью. И он с изрядной порцией яда начал вопрошать, кто видит лучше и дальше: орлы или куры?

В то же мгновение весь зал разделился на две половины. Одни были за кур, другие — за орлов, и все вслух и одновременно приводили свои доводы, во все горло потешаясь над противниками.

Тогда председательствующий, который не очень внимательно слушал литератора, с трудом угомонив зал, сказал, что помесь орла с курицей должна выглядеть неплохо и надо только придумать название для этого странного животного и для науки, методы которой помогут его создать. Но за поздним временем он предлагает перенести обсуждение этих вопросов на следующий семинар. И все помчались в гардероб, на ходу продолжая спор на тему «кто — кого?».

Автор возвращался домой, уже зараженный дискуссионной лихорадкой.

Привлекательность этого заболевания определяется прежде всего его простотой и общедоступностью. Опыт показал, что для успешного выступления в дискуссии на указанную выше тему надо знать совсем немного: что электронные машины предсказывают погоду, что группа ученых создала биоруку, что нейрон — это нервная клетка, что автоматы бывают разные. Из этих фактов, сдобренных несколькими историями, связанными с вашей непосредственной производственной деятельностью и тщательно подготовленными экспромтами, всегда можно составить речь, которая будет тепло принята слушателями.

С такими речами автор сам неоднократно выступал в семейном кругу и всегда встречал полное понимание и одобрение. Однако от публичных выступлений неизменно воздерживался. Поэтому он решил записать кое-что из того, что хотел сказать в порядке дискуссии, и поместить эти записи в свою книгу, предупредив читателя, что они набраны мелким шрифтом. Таким образом, автор надеялся убить сразу двух зайцев: удовлетворить свой дискуссионный зуд и избавить от него серьезного читателя, который безболезненно сможет пропускать места, набранные мелким шрифтом. Решение было принято, и первые главы книги соответственно переработаны.

Но когда они были розданы для дружеской критики знакомым, то оказалось, что даже самые серьезные из них читали и обсуждали только то, что напечатано мелким шрифтом. Автор объяснил это случайностью, но тем не менее в следующих главах чрезвычайно тщательно перемешал серьезный материал с историями и полемическими рассуждениями, ни о чем не предупреждая читателя.

Однако, к его удивлению, ничего не изменилось. Те, кто читал текст, словно пропускали его через решето, из которого быстро высыпались формулы, теоремы и доказательства, и легко обнаруживали то, что, казалось, так неотделимо было с ними перемешано. И содержимое решета они были готовы обсуждать часами.

Автор потерял покой и, обуреваемый всякими сомнениями, обратился за советом в издательство; именно тогда серьезная монография превратилась в научно-популярную книгу. При редакционном участии друзей и знакомых был составлен новый план и началась переработка рукописи.

К этому времени полемический зуд у автора несколько улегся, и он решил сохранить в книге немного формул, доказательств, теорем, графиков и прочего серьезного материала. А чтобы он не мешал широкому читателю понимать, о чем идет речь в книге, автор попросил этот материал набрать мелким шрифтом. И в предисловии оговорил, что текст, набранный мелким шрифтом, можно при чтении опустить.

Редактору очень понравилось такое построение книги; он только настаивал на том, чтобы заменить слово «можно» словом «нужно». Подобная поправка казалась автору оскорбительной, и он еще раз переработал книгу.

Все это рассказано только для того, чтобы дать понять, что все, что при чтении этой книги нужно или можно пропустить, уже выброшено заранее, и ее следует читать подряд.

Теперь, когда вы, читатель, знаете всю закулисную историю создания книги, остается добавить, что эта история чуть было не кончилась трагически. И все из-за… названия!

Оказывается, написать книгу — меньше половины дела. Самое главное — придумать для нее хорошее название.