— Хорошенькое дело! И вы мне об этом только сейчас говорите? А если бы он зарядил автомат? Об этом вы не подумали?
— Я думал, это пустяки. Он мне сказал, что нашел их. Я отобрал у него патроны и отдал дежурному. А когда выяснилось, что он хотел сделать, я испугался.
— И тогда ничего не сказали?
— Не сказал…
— Нужно было хоть с ним поговорить.
— Знаю, — тихо сказал Токоди. — Я поэтому вам сегодня и сказал об этом.
Ефрейтор Хайягош пододвинул ко мне свой стул с таким видом, будто хотел сообщить какой-то секрет.
— Не знаю, что будет с этим Хайеком, — начал он.
— Как что будет? Солдат будет, не хуже других.
— Вряд ли. Вы, товарищ капитан, о нем еще многого не знаете. Я вам не говорил, не хотел расстраивать. Мы уж с лейтенантом Крижаном вдвоем переживали.
— С Хайеком что-нибудь серьезное? — спросил я, хотя мне давно было все известно об этом солдате. Еще во время первой тревоги он потерял оружие. Хорошо еще, что солдаты подобрали оружие и ЧП не случилось. Я наказал солдата, хотя и знал, что многого я этим не достиг. Сейчас я не стал перебивать командира отделения, потому что надеялся услышать что-то новое о Хайеке.
— На прошлой педеле я из-за него чуть со стыда не сгорел.
— Вы? Почему это?
— Хайека назначили посыльным в штаб. Потом, смотрю, идет писарь Бекеши и ищет меня: «Пойдем, дружище, достанем чего-нибудь поесть». «Поесть? Зачем? Я не голоден», — ответил я ему. «Не тебе, балда ты этакая! — разозлился Бекеши. — Комбату, ужин которого слопал твой Хайек».
— Да как он посмел?! Чем объяснял?
— Я его тоже об этом спрашивал, товарищ капитан. И знаете, что он мне сказал? Командир-де обязан заботиться о своих подчиненных, а он в тот момент был голоден, вот он взял да и съел ужин комбата.
— Случай действительно не из приятных, — согласился я с Хайягошем.
— И голоден он вовсе не был, это я точно знаю. Просто он бессовестный. Мне не раз хотелось задать ему хорошую трепку.
— Этого ни в коем случае не делайте.
— То же самое мне и лейтенант Крижан говорил; «Наберись терпения, Хайягош, а то ты все испортишь. Позже ты не сможешь уделять ему столько внимания». Я бы сам ему помог, но он не хочет. Тогда я попросил Верля, у которого железные нервы, присмотреть за Хайеком. Кровати их стоят рядом. Я с тех пор всегда стараюсь назначать их в наряд вместе.
— Ну, и есть результат?
Хайягош улыбнулся, а все засмеялись.
— Пока толку мало…
— А Халас как себя ведет? — спросил я у Балатони.
— Еще как исправился! — ответил вместо Балатони командир отделения Халаса.
— Что ж, я очень рад этому, — сказал я. — Значит, есть все-таки средства, с помощью которых вы можете влиять на подчиненных.
Все молчали, думая, видимо, о том, что средства-то есть, но применить их на практике не так-то легко.
Я знал Балатони как очень откровенного человека, но на этот раз и он удивил меня своим признанием.
— Несколько дней подряд я не брал на занятие противогаз, — сказал он. — Погода плохая, чистить его некогда. Пусть, думаю, полежит в пирамиде. А вчера заметил, что Бенчик и Юхас тоже «забыли» взять с собой противогазы на занятие. Спрашиваю одного, где его противогаз, а он мне и отвечает: забыл, мол, а сам так ехидно улыбается, словно хочет сказать мне, что ведь и у меня его нет.
— Этого можно было ожидать, — заметил Хайягош. — Дурной пример заразителен.
— Не только дурной, но и хороший тоже, — вступил в разговор ефрейтор Хетеи. — На прошлой неделе у нас во взводе проводили соревнование по бегу. Нужно было пробежать восемь километров по мокрой земле, по грязи. После шести километров подбегает ко мне Андраш Часар и, запыхавшись, говорит: «Товарищ ефрейтор; я больше не могу!» Я знал, что, если он сойдет с дистанции, отделение окажется на последнем месте. Я решил, что не имею никакого права разрешить ему не бежать, а то он привыкнет к поблажкам и всегда будет пасовать при первой же трудности. Я забрал у него карабин и побежал рядом, подбадривая. Он приноровился к моему темпу и уже через полкилометра попросил у меня обратно свой карабин. Я отдал, и он успешно добежал до казармы.
Младшие командиры так разоткровенничались, что я едва успевал их выслушивать. Это очень важно для командира — уметь внимательно слушать своих подчиненных.
ТЕНИ ПРОШЛОГО
Однажды утром я услышал шум в казарме. Солдаты готовились к утреннему осмотру и громко смеялись.
Когда я вошел в помещение, они замолчали, но улыбки еще не успели сойти с их лиц. Кто мог, тот отвернулся. Судя по всему, шутка была хороша.
Разговорчивый Шандор Хайду раскрыл мне причину смеха.
— Наш Бенчик влип в историю, — сказал он и руками изобразил такой живот, какой бывает у беременных женщин.
— Что же здесь смешного? — спросил я.
Лица солдат сразу же поскучнели.
— А они над чем угодно смеются, лишь бы смеяться, — заметил Бенчик.
— Дело это серьезное, — возразил я солдату и спросил: — Когда будет свадьба?
Солдаты снова засмеялись. Бенчик натянуто улыбнулся, а затем равнодушным тоном сказал:
— Не будет тут никакой свадьбы, товарищ капитан. Как-нибудь выпутаюсь я из этой истории.
Я был удивлен таким ответом, но тут прозвучал сигнал «На осмотр становись», и я прекратил разговор.
В тот же день, поздно вечером, я увидел во дворе Бенчика и подозвал его к себе.
— Так что же вы намерены делать? — напрямик спросил я солдата.
— Да я и сам не знаю.
— Кто ваша девушка? Вы давно с ней знакомы?
— Из одного села. Зовут ее Гизи Антал. Мы с детства знакомы.
— Хорошая девушка?
Бенчик пожал плечами и сказал:
— Одно время я так и думал.
— А теперь изменили мнение?
— Да. Если со мной согласилась, то и с другим может.
— Глупости, — прервал я его, — вам она отдалась потому, что любит вас. Почему вы подозреваете ее, если нет повода?
— Просто я не хочу еще жениться. Молодой я еще, и к тому же солдат. Когда демобилизуюсь, сначала надо будет встать на ноги…
И Бенчик изложил мне свои планы на будущее. Я уловил в его голосе фальшивые нотки.
Мысленно я представил себе обманутую Бенчиком девушку, которая, может быть, что-то вяжет и одновременно мечтает о будущем. Я сразу же вспомнил свою жену, когда она была в положении и вязала что-то малышу.
Однажды она с улыбкой спросила меня:
— Признайся, кого ты хочешь: мальчика или девочку?
— Мне все равно.
— Девочка у нас будет, — шепнула она, наклонясь ко мне. — Я так чувствую. — И зарделась как маков цвет. Взяв розовые нитки, она начала вязать чепчик.
Вот так, видимо, мечтает и Гизи. Прислушивается к каждому движению малыша и про себя гадает: мальчик или девочка? Блондиночка, в нее, или же темная — в папу?
На улицу она выходит смущаясь, так как всезнающие и вездесущие соседки уже заметили, что она утратила прежнюю стройность, да и по лицу пятна пошли. И девушка еще больше краснеет, тем более что о свадьбе пока ничего не известно. Хорошо бы, чтобы были и фата и… Воображение уносит ее все дальше и дальше. Не знает она и не ведает, что человек, которого она уже считает мужем, и не собирается на ней жениться.
Поймав взгляд Бенчика, я спросил его:
— А вы не думаете о том, что испортите девушке всю жизнь? Она же надеется на вас.
— Не подумайте, товарищ капитан, что я подлец, — тихо проговорил солдат. — Не скрою, была у меня мыслишка отказаться от ребенка, но я этого не сделаю. Ребенка я признаю и буду платить, сколько положено по закону…
— А сколько вы будете платить? — спросил я. — Ну, на хлеб вы ему дадите, но ему ведь не одна пища нужна. А кто ему даст отцовскую любовь? А с Гизи вы тоже деньгами расплатитесь?
Бенчик молчал. Мы стояли у изгороди напротив жилого дома. В песочнице играла девочка лет пяти. Высунув язык, она лепила куличики. Вдруг она вскочила и убежала в дом, а через минуту снова появилась с игрушечным ведерком в руке.