Изменить стиль страницы

— С немцами там придется тоже столкнуться. Я когда-то учился у них в академии Генштаба, присматривался, на что горазды. Теперь вам присматриваться…

Вижу его не первый раз. Бывал у нас, расхваливал за инициативу в проведении дней боевого содружества. В такие дни наши отправлялись в городок к кавалеристам пли те приезжали к нам. Конники показывали свою удаль, выделывали всякие чудеса на полном скаку, рубили лозу и чучела, предлагали попробовать нам. Мы же демонстрировали свое мастерство в воздухе, поднимали в небо и их, а однажды, помню, с разрешения командира спросили: «Может, есть желающие прыгнуть с парашютом?» Они смешались, но, удара по престижу не допустили. Один из лейтенантов подошел к парашютам:

— Покажите, как управляться с этой штуковиной, Инструктор по парашютной подготовке проинструктировал, помог надеть парашют, еще раз напомнил, как следует действовать в воздухе.

— Шпоры-то сними, — спохватились. Он помедлил. Шпоры — это не только шенкеля давать коню, это и особое достоинство кавалериста. Так не разыгрывают ли?..

Внимательно посмотрел на летчиков.

— Можно зацепиться за что-нибудь, — сказал я и одобряюще улыбнулся ему: — Сам понимаешь, лучше без приключений.

Ах, как царственно проделывал он этот ритуал — снимал шпоры! Подумаешь — парашют…

И так же нарочито спокойно взбирался в кабину. И так же потом, после прыжка, не торопясь, отстегнул лямки и снял шлем.

А ведь еще не все из наших решались прыгать. Пример кавалериста был им немым укором…

Не знаю, почему вспомнился мне сейчас этот кавалерист. Но тогда невольно подумалось, что он тоже рвется в Испанию. Может, встретимся там…

Из Москвы путь наш лежал в Симферополь. Жилье определили на окраине, в городке пограничников. Над воротами висел для конспирации свежий яркий лозунг: «Боевой привет старым чекистам!»

— Ничего себе старые чекисты, — Матюнин хохотнул, оглядев нашу молодую ватагу.

— В каждом предложении, — начал по обыкновению возражать Мирошниченко, — есть главные члены предложения и второстепенные. Главное тут что? Привет! Какой привет? Боевой!..

На другой день дали увольнение. С Виктором и Николаем навестили мою сестру Веру. Она охнула, засуетилась, накрывая на стол. Присели.

— Каким ветром к нам? — вопрос задала с улыбкой, но выдавали глаза, встревоженные и затаенно пытливые. Что-то сердце ее чуяло.

— На соревнования едем в Севастополь, — соврал Николай, но слишком невозмутимо.

Сестра потухла, молча налила в рюмки, подняла свою, дрогнувшим голосом спросила:

— Воевать едете, да?

Наверное, сердце ее совместило все сразу — и то, что в Испании война, и что страна наша активно выражает поддержку республике, и что, наконец, мы — военные…

— Воевать, — с иронической интонацией подтвердил Матюнин. — Я на ринге буду воевать, а вот он — на ковре для акробатов.

И по обыкновению коротко засмеялся.

А Вера поставила рюмку на стол и… заплакала.

… Тянется след от корабля и тает вдали. Все смотрят на него, словно завороженные. И там, куда он уходит, растворяясь, там, на горизонте, появляются три точки. Они разрастаются, и вскоре становится очевидным: катера. Стремительно несутся к нам. А наше тяжелое судно, груженное лесоматериалами, под которыми скрыты ящики с разобранными самолетами, запчастями и емкости с бензином, сбавляет ход.

— По местам! — скомандовал Рычагов.

Это означало, что мы должны исчезнуть. Сам он остался на палубе.

Рычагов — командир нашей эскадрильи, созданной из летчиков разных частей. За эти несколько дней, что все мы вместе, он нам успел понравиться. Невысокий плотный крепыш, крутогрудый, с ясными глазами. Он молод, и потому, видно, нарочито огрубляет голос — для солидности.

Катера подошли. Матросы с нашего судна сбросили трап. На палубу поднялись военные, впереди комдив.

Наш комэск смахнул набок светлую короткую челочку, подошел, немножко неловкий в своем гражданском облачении, и вытянулся смирно.

Они о чем-то поговорили, Рычагов дал нам знак рукой, чтобы подошли.

— Как настроение, товарищи?

Ответили все сразу, каждый по-своему, но, в сущности, одинаково: настроение что надо!

— Мы не могли пожаловать к вам на пристани. Осторожность не помешает. Лучше так… Вот дали вашему командиру последние наставления… Если кто заболел или по каким-нибудь другим причинам не может ехать, скажите. Всякое ведь случается. После этого рубежа дороги назад уже не будет. Подумайте.

Сами отвернулись, облокотились на леера, разглядывают море, хотя чего там в нем разглядывать? Просто не мешают нам принять окончательное решение. Ведь мы — добровольцы.

— Да нет, — торопимся нарушить неловкую паузу, — все нормально, на здоровье не жалуемся!

— С этого момента, товарищи, начинается ваша заграничная боевая работа. Сейчас вам выдадут деньги, получите оружие — всякое может приключиться. Не исключено, что стычка с фашистами произойдет еще в море…

Разглядываем незнакомые банкноты, подвешиваем к брючным ремням пистолеты.

— В добрый путь! — комдив каждому жмет руку. — Все… Забудьте свои имена. Но ни на миг не забывайте, что вы — советские летчики, советские люди, интернационалисты.

Рычагов проводил его. Комдив вскинул руку в прощальном приветствии.

— Счастливо, товарищи! Счастливо, капитан Пабло Паланкар! — улыбнулся Рычагову.

Катера загудели моторами и понеслись прочь. Долгим взглядом провожали их бойцы-интернационалисты. Среди них был и серб Алихнович. Так было записано в моем документе.

* * *

Отто Крамер, первый пилот «юнкерса», любил откровенные беседы, во время которых говорил преимущественно он сам. Испанский язык Отто немного знал и раньше, а здесь и вовсе наловчился.

Готовились к вылету. Техники осматривали моторы, оружейники подвешивали бомбы, заряжали пулеметы. Отто, сидя неподалеку под переносным полотняным навесом, читал немецкую газету, изредка бросая взгляд на работающих.

— Квартеро! — позвал он. — Хорошие новости. Квартеро возился в кабине. Он спрыгнул на землю и подошел к навесу.

— Немцы и итальянцы будут серьезно помогать генералу Франко. Португалия тоже с нами. Остальные правительства в Европе рассуждают: пусть горит, лишь бы не у нас. Одна красная Россия, конечно, за испанских коммунистов, но она далеко.

Отто перевернул страницу газеты.

— Вам нечего беспокоиться, Квартеро. Если фюрер взялся за это дело… У него жесткая хватка. Когда Муссолини в девятнадцатом году создал первую в мире фашистскую организацию, разве это был настоящий фашизм? Но идею он дал, конечно, отличную. «Фашио ди комбатиментом»… фашио — пучок, связка! — Отто с удовольствием произносил эти слова. — Союз против мирового большевизма. Но только фюрер вдохнул настоящую жизнь в идею фашизма. Я вам говорю, потому что знаю: у него стальной напор. Вы еще не то увидите…

Отто многозначительно поднял палец вверх. Достал сигарету, чиркнул зажигалкой.

— А вот интересные подробности об испанских большевиках: «Народные милиционеры получают талоны с надписью: „На одну девушку“, Такой талон стоит от одной до двух песет и является официальным разрешением…» Ну, ясно?

Он засмеялся.

— Да, — отозвался Квартеро, чтобы не молчать, — у них там бог знает что творится.

— Германия очень довольна развитием событий в Испании, — продолжал Отто. — Что вы скажете насчет заголовка: «Совсем как у нас»? Приятное совпадение… Послушайте: «Гораздо более жестоко, чем у нас, уничтожены и вырваны с корнем марксистские партии вплоть до самых мелких своих ячеек. За каждым домом, за каждой квартирой, за каждым учреждением ведется постоянное наблюдение и надзор. Принцип современного национализма „противник не существует или же он уничтожается“ проводится до конца. Совсем так же, как у нас…»

Квартеро глянул на небо. Полет состоится. В эту пору года дождей, как правило, не бывает.

Отто сложил газету, не спеша, с удовольствием затянулся несколько раз.