— Зубы и обломать можно.

— И обломаем, конечно, если что… А все-таки лет бы пяток нам еще мирной жизнью пожить дали… Очень нужно.

На этом беседа прервалась. Подошли с охапками цветов Людмила и Ревекка Борисовна.

— У меня страшно разболелась голова, нужно ехать домой, — сказала Людмила.

Андрею очень не хотелось уезжать с острова, но делать было нечего, и он отправился разыскивать моториста. Тот его озадачил. Горючего на катере было очень мало.

— В обрез, — сказал моторист, — только на один конец, до города. А заправиться сегодня негде. День выходной.

Возвращаясь, Андрей увидел на берегу Седельникова, копошившегося около лодки. Выяснилось, что Артемий собирается в город отвезти рыбку.

Меньше всего Андрею хотелось обращаться за услугой к Седельникову, но выбора не было.

Через час с небольшим лодка пристала к берегу в районе Рабочей слободки.

Артемий предложил было подвезти до завода, но дойти по берегу было быстрее, чем подниматься на лодке против течения. Андрей, поблагодарив, отказался. Артемий, очень довольный этим, привязал лодку, взвалил на плечи бочонок с рыбой и удалился.

Андрей в последний раз окинул взглядом широкую искрящуюся гладь реки, берег, заставленный плотами, на одном из которых несколько женщин полоскали белье, и медленно стал подниматься на крутой берег.

Взобравшись на косогор, Андрей остановился и сказал:

— Ну и жара! Хоть снова в воду полезай!

Вдруг на берегу послышались крики:

— Ой, утонет!!!

— Под плот, под плот засосет!

— Помогите!!!

Андрей кинулся на зов. Над водой, неподалеку от плота, где стояли женщины с корзинами белья, показалась рука и опять скрылась под водой. Метрах в двадцати ниже по течению стоял другой огромный плот. Было очевидно, что через несколько секунд тонущий будет увлечен течением под плот… и тогда верная гибель.

— Парни, да чего ж вы смотрите! — отчаянно вскрикнула одна из женщин.

На берегу, у воды, растерянно металось несколько подростков.

«Надо перехватить до плота», — пронеслась мгновенная мысль у Андрея. Он почти скатился с косогора. Не развязывая шнурков, сорвал с ног полуботинки, сбросил брюки, рубашку и бросился в воду.

Ему повезло. Рука показалась над водой в третий раз и Андрей успел схватить ее, когда до плота оставалось и схватив обеими руками под мышки почти невесомое в воде тело, Андрей поднял голову утопающей над водой.

Несколько подростков подбежали на помощь Андрею и помогли вытащить девушку из воды.

Мокрое платье четко обрисовывало ее стройную фигуру. Андрей устало опустился на плот, но, увидев, как двое подростков, неуклюже ухватив девушку за плечи и под колени, почти волочили ее по бревнам, вскочил и догнал их.

— Пустите, — сказал он и, подхватив ее на руки, несмотря на дрожавшие от усталости ноги, вынес на берег.

Людмила и Ревекка Борисовна пытались привести девушку в чувство.

Пока Андрей одевался, приехала «скорая помощь».

— Ну, как? — спросил Андрей санитара, когда тот, уложив девушку в машину, усаживался на переднее место, рядом с шофером.

— Все в порядке. Завтра на ногах будет, — ответил санитар, захлопывая дверцу.

Дав резкий гудок, машина умчалась.

— Ну вот, теперь вам медаль «За спасение утопающих» причитается, — шутливо сказала Ревекка Борисовна, подходя к Андрею.

— Мне б сейчас лучше кусок бинта кто дал, — ворчливо ответил Андрей, — я в песке ногой на что-то напоролся.

Он был в приподнятом настроении, и ворчливый тон должен был помочь ему скрыть это от окружающих.

— Рано вы вернулись, детушки, — встретила Клавдия Васильевна возвратившихся домой Людмилу и Андрея, — у меня и обед еще не готов. Думала, будете позднее.

— Ничего, мама, мы еще не проголодались, — ответила Людмила. — А вы знаете, мама, ваш сын сегодня отличился, — и уже торжественным тоном закончила: — Он спас жизнь человека, рискуя собственной.

— Что такое? Кого спас? — спросила Клавдия Васильевна.

Людмила рассказала.

— И представьте, мама, такая интересная девушка. Наверное, он чувствовал, за кем кинулся в воду. Посмотрите на него, какой он сейчас унылый. Наверное, думает: «Ах, зачем я не холост!» Сознайтесь, сударь, угадала я ваши мысли? — продолжала она вышучивать Андрея.

— Нет, я спасал ее совершенно бескорыстно, — ответил Андрей, — даже не пытался узнать, кто она. А верно, что очень красивая… Особенно, если глаза у нее синие…

— Красивая ли, некрасивая ли, а человек. Хорошее дело, сынок, сделал, — сказала Клавдия Васильевна.

Андрей уселся с книгой у раскрытого окна. На волейбольной площадке, против красного уголка, собралась заводская молодежь.

— Андрей Николаевич! Идите играть, — закричали ему с площадки. — Шестого не хватает.

Андрей проворно выскочил в окно и быстрым шагом приблизился к играющим.

— В нашу команду!

— Нет, к нам! — наперебой закричали игроки.

Игра была в самом разгаре, когда раздался густой басовитый гудок электростанции. Четыре часа — конец первой смены.

— Андрей Николаевич! — окликнули Перова. — Вас зовут.

Оглянувшись на окно своей квартиры, Андрей увидел, что Людмила, возбужденно жестикулируя, что-то кричит ему.

— Скорее, скорее! — кричала Людмила. — Передают важное сообщение.

Андрей подбежал к окну и заглянул внутрь комнаты. Взволнованная Людмила приникла к репродуктору и напряженно вслушивалась.

Клавдия Васильевна стояла посреди комнаты со странно окаменевшим лицом.

— Война, сынок, — негромким глухим голосом сказала она Андрею.

Часть вторая

Глава первая

С вечера подул резкими порывами холодный северный ветер. Потускневшее багровое солнце садилось в пламенеющих отблесках заката. К утру все небо заволокло темными свинцовыми тучами. Ждали дождя. Но усилившийся за ночь ветер быстро гнал тяжелые рваные тучи, и ни одна капля не освежила сухую землю. Ветер вздымал пыль и кружил ее в воздухе. Было холодно и душно.

В этот хмурый понедельник люди поднялись раньше обычного. Задолго до начала смены, сразу после первого гудка, через контрольную будку повалил народ.

Объявления о митинге не было, но рабочие из всех цехов и мастерских собрались в садик против котельной, где обычно в летнее время проводились собрания.

Садик был ровесником завода. Когда строители пришли на площадку, отведенную под будущий завод, здесь сплошняком шумел молодой гибкий тальник, среди которого, как острова, возвышались раскидистые старые ветлы.

— Прежде всего расчистить площадку, срубить все это, — сказал прораб.

Но кто-то из рабочих возразил:

— Зачем же ветлы-то все рубить? Которые нам не помешают, пусть останутся. Зелень глаз радует!

Прораб согласился и, прикинув по чертежу, указал на группу ветел, попадавшую между главным корпусом и зданием котельной.

— Эти можно оставить.

Землекопы, рывшие котлованы, шоферы и возчики, подвозившие лес и кирпич, плотники, перекатывавшие ошкуренные и отесанные бревна, заботливо сохранили оставленные ветлы.

И когда на длинном узком мысу, между двух пересыхающих куреек, выросли здания нового завода, зелень деревьев ярко оттеняла янтарную желтизну бревенчатого главного корпуса и красные стены кирпичного здания котельной.

Весной к старым ветлам подсадили несколько десятков молодых березок и лиственниц. За ними бережно ухаживали, и посреди заводского двора подрос и зашумел небольшой тенистый сад.

Сейчас он был полон людьми.

Зольщики и дубильщики в белых брезентовых спецовках, отдельщики, сушильщики и сапожники в промасленных темных фартуках, раскройщики и заготовщики в синих халатах толпились группами, взволнованно обсуждая новое, грозное, так стремительно ворвавшееся в народную жизнь понятие «война».

Каждый чувствовал, что между сегодняшним и вчерашним днем прошла резкая грань; установившийся уклад мирной трудовой жизни, наполненной и радостями и печалями, жизни, в которой иногда трудностей было больше, чем хотелось бы, но все же близкой и родной каждому, обещавшей завтра стать еще лучше и краше, — этот уклад взорван первыми вражескими бомбами. Теперь начиналась новая, непривычная полоса жизни, и вместо ясного и понятного будущего в дыму надвигающихся сражений смутно вырисовывались неясные пока еще, но неизбежные тяготы и лишения.