Я перевожу взгляд с Чейза на Ганнера, пока тот продолжает говорить:

— Я не могу отделаться от чувства вины, Куинн, — говорит он разочарованно. — Я просто… я даже не понимаю, как это произошло.

Я смотрю на него, пытаясь разобраться в том, что сама помню о той ночи, но воспоминания такие размытые.

— Я помню, что проснулась рядом с тобой, голая. Это все.

Он опускает голову на свои руки и медленно выдыхает.

— Я бы никогда не поставил тебя в такое положение, если бы был в здравом уме.

— Я знаю, что ты не поступил бы так.

И это правда. Не считая его любви к Чейзу, Ганнер любит Мел, и он бы никогда не поставил под угрозу их взаимоотношения.

Ганнер смотрит на свои руки.

— Я не знаю, что делать. Такое чувство, что вина сжирает меня изнутри. Я пытаюсь отпустить все это, сам себе говорю, что не могу изменить прошлое, но ничего не помогает. Как мне жить с тем, что я предал своего лучшего друга, а теперь я уже не могу ничего изменить, не могу сказать ему о том, что мне очень жаль?

Когда начинаю говорить, я не смотрю на Чейза. Поскольку Ганнер не может его видеть, не хочу, чтобы он думал, что я отвожу от него взгляд, пока он изливает мне свои страдания. Очень важно, чтобы Ганнер понял — то, что я собираюсь ему сказать, исходит из самого моего сердца. Я знаю, что Чейз испытывает к нему то же самое, что и Ганнер к Чейзу. Их дружба такая же долгая, как и наша. Нельзя все это просто взять и перечеркнуть.

— Ганнер, ты должен выслушать меня. Я всем сердцем верю в то, что Чейз простил нас, — говорю я ему, мой голос начинает дрожать, когда эмоции снова берут верх. — Он знает, что ты сожалеешь. И ты должен знать, что он любил тебя так же сильно, как и ты любил его.

В этот момент Чейз берет меня за руку, и мое тело нагревается от его тепла. Я знаю, это его способ показать свое одобрение тому, что я говорю. Это просто в очередной раз доказывает, насколько Чейз добрый и безупречный. Ведь зная о том, что произошло той ночью, он все еще самоотверженно любит нас обоих.

— Я знаю, он бы не хотел, чтобы это чувство вины продолжало оставаться с тобой и дальше. Ты должен найти способ отпустить все это. Нам обоим нужно просто отпустить это.

Не знаю, где я это услышала, возможно, от одного из миллионов психотерапевтов, с которыми встречалась после смерти родителей, но один из них сказал мне, что никакое чувство вины не поможет разрешить прошлое, и никакой страх не сможет изменить будущего.

В течение долгого времени я отмахивалась от этих слов, не готовая принять их.

Но по какой-то причине сегодня я думаю об этих словах все утро.

Глава 22

Чейз

— Спасибо, что поговорила сегодня с Ганнером. Ты все правильно сказала.

— Я знаю… хотя, я все еще чувствую себя странно, — Куинн перемещается по комнате, делая свои обычные дела перед сном. Ночь вступает в свои права и завершает еще один день. Она выдвигает ящик комода и достает пару треников и майку и кладет их на кровать.

— То, что ты сказала ему, правда, и ты знаешь это. Никто из вас не хотел никому причинять боль. И ничто из произошедшего не было вашей виной.

— Как ты можешь так говорить?

— Потому что я знаю, что ты чувствуешь. Твоя душа чиста.

Куинн обдумывает мои слова, а потом отворачивается, чтобы снять футболку, забыв о том, что я могу увидеть ее голое тело в зеркале. В общем, я не жалуюсь.

Если бы я не был мертв… я бы столько всего мог с ней сделать…

Когда она снова оказывается на кровати, все, чего я хочу, это продолжить с того места, на котором мы остановились, когда нас прервала Риз, но я боюсь, потому что знаю, мое время быть здесь, рядом с ней, подходит к концу.

Будто энергия во мне выплескивается из самых глубин и говорит мне о том, что Куинн скоро больше не будет нуждаться во мне так сильно. Рано или поздно она увидит, что достаточно сильна, чтобы продолжать жить своей жизнью, и это все, чего я хочу. Конечно, эгоистичная часть меня ничего не хочет так сильно, как быть с ней всегда, но прелесть в том, что я знаю, что этот момент когда-нибудь настанет.

— Все хорошо?

Я киваю, понимая, что, несмотря на это, она чувствует мое смятение.

— Все в порядке.

Раскрыв ладонь, я прижимаю ее к груди Куинн, поверх ее майки, в которую она сейчас одета. Когда она улыбается, это так зачаровывает. Этот взгляд, который я не видел уже долгое время.

— Ты понимаешь, какой я счастливчик? — спрашиваю я, когда она ложится спиной на кровать и наблюдает за каждым моим движением.

— Счастливчик? Не уверена, что у нас одинаковое понятие этого слова, потому что, ну, знаешь, ты мертв, — говорит она, как всегда, указывая на очевидное.

— Я знаю, но я счастливчик. Я встретил тебя.

— И снова, ненавижу доказывать очевидное, но я, несомненно, являюсь причиной…

— Остановись! — стону я. — Я пытаюсь сказать тебе кое-что. Позволь мне сделать это.

Она тихо смеется.

— Ладно. Говори.

Молча глядя на нее, я вспоминаю о том, как много всего я разделил с ней. Я могу сказать ей так много всего, но для Куинн самое главное — вновь обрести свое я, чтобы определить, чего она хочет от жизни.

— Мне нужно, чтобы ты помнила о том, что моя душа была создана для тебя. Мы уже прожили так много жизней вместе, и я обещаю, что после этой у нас будет еще много их впереди. Мы будем находить друг друга в каждой из них. Никогда не забывай об этом.

Хочется сказать так много всего, но мне нужно больше времени на то, чтобы подобрать слова для прощания. На это нужно время.

Для меня не должно быть тяжело отпустить ее, поскольку я знаю, что это не навсегда, но все равно это нелегко.

Позже ночью, пока Куинн мирно спит рядом со мной, я лежу, потерянный в своих собственных мыслях, и думаю обо всем, что произошло за последнюю неделю. Хоть я и знаю, что для Куинн это тяжело, для меня это словно американские горки. У меня не было времени осмыслить все, что я узнал, и мне нравится, что у меня есть несколько часов на то, чтобы собрать все случившееся воедино.

— Вижу, ты, по крайней мере, успокоился, — отец смеется, прислонившись к стене спальни Куинн, и рассматривает фотографии, стоящие на ее комоде, особенно на которой запечатлен я на финальной игре прошлой весной.

Наблюдая за ним, я задумываюсь, насколько странно ему смотреть на мою жизнь на фотографиях, когда большую ее часть его не было рядом, а потом я вспоминаю, что он был рядом. Он был рядом всегда.

— Я видел это, Чейз, — отец подмигивает, уверяя меня в этом. — Я был на каждой игре.

— Я всегда чувствовал себя так, будто ты рядом.

Перевожу взгляд с отца на Куинн и вижу, что, ворочаясь во сне, она скинула с себя одеяло. Согретая моим теплом, она переворачивается на спину и кладет сломанную руку себе на живот. После того, как ее гипс намок, когда она прыгнула в тот день в воду, Риз помогла ей его снять и забинтовала руку заново, ничего не спрашивая.

Пока она лежит здесь, я любуюсь тем, какая она невероятно красивая.

— Как у меня получилось поцеловать ее? — спрашиваю я из любопытства.

— В тот момент это было необходимо, чтобы ты смог убедить ее.

— Так… мы можем делать и что-то другое?

Все еще стоя у стены и глядя на меня, отец выгибает бровь.

— Я бы не стал испытывать судьбу.

Полагаю, это и есть ответ. Ладно, ну попытаться-то стоило.

— Внутри меня что-то происходит, какое-то странное ощущение, которое будто говорит мне, что все подходит к концу, — говорю я ему, не в состоянии вложить в слова все, что я ощущаю.

— Это твой путь. Наша работа заключается в том, чтобы быть там, где мы необходимы. Это к лучшему. Куинн уже близка к тому, чтобы жить дальше. Ты же этого хотел. Поверь мне, сын, я знаю, это больно, но постарайся помнить о том, почему мы здесь. Помни, что наше предназначение — в их жизнях.