Брови мужа поползли вверх.

— Ты не устаешь меня удивлять. И что за помощь, да еще такая срочная, из-за которой ты, полагаю, и решил раскрыть свою тайну, так, Милли?

— Муж Илии, Рене, грубо с ним обходится и собирался сдать его в психушку, а я не могу допустить этого, и помочь ему сам не в состоянии.

Тори поднялся повыше, укладывая мою голову к себе на колени, и потянулся к телефону на столе, который он отключил еще в самом начале нашей беседы, набрав номер, он поднес его к уху и, пропуская мои волосы сквозь пальцы, начал отдавать коротко распоряжения какому-то Тири.

— Новости по Илии. Давно? Как можно оттуда вытащить? Поспрашивай на работе о муже, достань всю подноготную. Перевод — это хорошо. Подготовь условия для приема и документы.

Тори опустил телефон и выключил его, чтобы не отвлекаться на частые звонки.

— Илия в психиатрической больнице. Вытащить оттуда против воли его мужа сложно, практически невозможно, но есть вариант перевести в столицу под наблюдение одного хорошего врача, создать ему санаторные условия, а затем и выписать из больницы. Пока будем работать в этом направлении, а в процессе разузнаем, как можно добиться развода, но вначале я сам побеседую с этим альфой и твоим другом, прежде чем принимать такие кардинальные решения.

— Тори, передай через своих знакомых Илии, что они от Таисия Московского, чтобы он знал, что помощь скоро будет, а не думал, что его увозят на опыты.

— И что это значит?

— Кодовый шифр. Меня на Земле звали Тася, жила в городе Москва, поэтому Таисий Московский ему будет понятно, а другим — нет.

После короткого звонка Тори я спохватился:

— Стоп. А откуда про Илию знаешь ты и твои сотрудники? Ты следил за мной? И Колтон… он был приставлен ко мне? Кто такой Колтон на самом деле? И вообще — объясни, что это было? Кто еще знает о моем побеге правду?

Ториниус тяжко вздохнул, подтянул меня к себе на колени, аккуратно обняв руками под грудью и на животе, прижимая спиной к себе. Его голос тихо звучал над ухом, а запах ватрушки успокаивал, я чувствовал себя так умиротворенно, как никогда раньше.

— Помнишь, перед презентацией книги к нам в гости пришел Люсий с Радеушем? Хирси тогда нашел твой блокнот с записями — все мы присматривали за тобой, чтобы ты не навредил себе и Бубочке.

Я дернулся, но Тори уложил меня обратно, поглаживая живот, и продолжил:

— Мне пришлось рассказать все папе, потому что я запутался и испугался, а зная твою настойчивость, ни секунды не сомневался, что ты все равно найдешь способ сбежать и противостоять тебе бесполезно, Милли.

— Так Мари всё знает? — ужаснулся я.

— И папа, и отец. Это папа посоветовал мне отпустить тебя, но не выпускать из виду, потому что это опасно для малыша. Колтон — мой друг, он работает в моей службе безопасности, поэтому именно его приставил присматривать за тобой. Я и сам часто был рядом с тобой и слышал почти все твои песни на том фестивале. Папа был прав — ты должен был побыть один и решить для себя, как дальше жить. Информацию об Илии и его муже мы пробили сразу же, как Роджерс передал ее тебе, но было непонятно — кем он тебе приходится и отчего ты так вцепился в этого странного омегу. Кстати, а что такое — как ты там сказал? — жещиназели?

— Эмм… женщина, ну, это такой же человек, как омега, с маткой, но без члена; половая система другая и грудь побольше. У меня была небольшая, но красивая грудь — вот такая примерно, — я со вздохом обрисовал полушария руками и почувствовал, как грудные мышцы подо мной напряглись. — А вот Илия был как альфа, а попал в омегу, и его это вымораживает. Рене думает, что он двинулся умом, и я даже не представляю, как Олег действительно не свихнулся в теле омеги.

— Жуть какая. Даже представлять себе не хочу, как бы я себя чувствовал. Милли, бедный мой мальчик, а я еще так давил на тебя… — раскаяния в голосе Тори хватило бы на нас обоих. — И что у вас там — все так же, как у нас?

— Почти все совпадает, конечно, есть много отличий, самое главное, что у вас нет женщин. А ты не боишься меня, я ведь инопланетный вселенец?

— Знаешь, Милли… Зори мне сказал: «представь себе, что Милош погиб и его больше никогда не будет в твоей жизни. Ни-ког-да…». Я думал, задушу этого придурка. Нет, я не набросился на него, но был очень близок к тому: внутренности скрутило спазмом, и он потом меня отпаивал какой-то редкостной дрянью для беременных, а потом муж его налил стакан коньяка и меня попустило. Вот с того момента я понял, что самое страшное — это потерять вас с Бубочкой, а все остальное — несущественно. Тем более я знаю тебя полгода, и именно ты, твоя сущность заставила меня обратить на тебя внимание и полюбить.

— Стоп. Так Зори тоже все знает? — я повернул голову к Тори и он тут же поцеловал меня, мягко, нежно, тягуче.

— Нет. Зори не знает. Я спрашивал у него как наладить с тобой отношения. И он много наговорил, но именно эта фраза меня чуть не убила. Я так скучал по тебе, Милли. И так счастлив сейчас, когда ты здесь, со мной, доверяешь мне…

— Я чувствую, — выдохнул и снова потянулся губами за поцелуем, ощущая всю глубину, а точнее выпуклость его желания под собой.

Телефон звякнул входящим звонком. Тори со вздохом ответил:

— Да. Хорошо. Дай трубку доктору, — Тори помолчал, переводя телефон в режим громкой связи.

— Слушаю вас, — донеслось из трубки.

— Каковы его шансы, доктор?

— Один шанс из ста.

— Так плохо?

— Каждая сотня добавляет один шанс.

— Мы с вами договоримся. Передайте трубку Тири. Тири, сбей цену вполовину, заплати и забирай Илию, хоть переводом, хоть тушкой, хоть чучелком, но очень нежно.

Отбросив телефон, Тори приложил палец к моим губам:

— Теперь ты не будешь убегать? Пообещай мне, что больше никаких тайн между нами не будет. Я был идиотом, Милли. Постоянно ошибался в тебе, но теперь, когда понял, что ты — самое главное счастье, я не хочу упускать ни одного мгновенья рядом с тобой. Как ты там, у себя, хотел, чтобы тебя называли?

— Принцесса! — ляпнул я неожиданно даже для себя, не раздумывая.

— Иди ко мне, принцесса!

Наш сумбурный разговор, перепрыгивавший с темы на тему, продолжился после бурного, но нежного секса, когда мы расслабленно лежали на постели, созерцая разбросанную по всему номеру обувь и одежду.

— Так странно, Милли, все так странно даже для меня. Представляю, каково было тебе уживаться со мной и отвечать за чужие проступки, — Тори ласково перебирал мои волосы, а я нежился в тепле его рук и наконец-то позволил себе расслабиться, осознавая, что больше не один и никуда бежать не надо.

— Ты расскажешь Мари правду?

— Обязательно. Он должен знать, потому что ты даже не представляешь, как ты отличаешься от того Милоша. Манерная речь, розовая идиотская одежда, прилипчивость, несуразность и недалекость на фоне выпендривания просто вымораживала. Один бог знает, как я старался ужиться с ним, пытался идти навстречу, раз согласился на условия контракта, но общение было настоящим испытанием для моей силы воли. Когда я не знал его, я надеялся как-то сойтись с ним, полюбить, но чем дальше, тем глубже я увязал в нашем совершенно дурацком браке. Боже, Милли, ты не представляешь себе, насколько отличаешься от Милоша — даже жест, каким ты заправляешь волосы за ушко, даже то, как ты смотришь на меня — это просто небо и земля! Я так боялся, что эти изменения признак психического заболевания, но в тебе не было ничего ненормального. Наоборот, ты стал совершенно нормальным и адекватным против того, каким был. Я думал, может потеря памяти избавила тебя от наносного, манерного, от эгоизма и дурости, но твой древний язык, шаманство, песни, книги — все это заставляло меня мучиться подозрениями, что с тобой не все в порядке.

— А почему ты тогда, после больницы, когда началась течка, не оставил его в покое? Это было жестоко после перенесенных им злоключений.

— Ну, во-первых, Милош сам настаивал на проведении течек вместе — это прописано в контракте и было единственным контрактообразующим и непреложным. Если бы я отступил от правил, он мог бы разорвать контракт, и потом, общее состояние по заверению врачей было удовлетворительным, а влияние течного омеги и крайне редкий секс просто вынесли меня в астрал. Навалилось все, перепуталось, я был чертовски зол и дезориентирован, и просто поддался чувствам. Что еще мне внести в длинный список, чего ты мне не простишь? Я должен знать, Милли.