— Не понимаю, — прохныкал я. Я старался тужиться, но тело как-то не хотело слушаться — оно устало, и отказывалось понимать, что от него хотят.

— КАКАЕМ! — гаркнул омеголог.

— Ну, что же вы раньше не сказали, — облегченно выдохнул я.

— Вооот, хорошоооо! А теперь давай попробуем на схватке глубоко вздохнуть, а выдохнуть попой, — донесся до меня голос Косты. — Не торопись, не торопись, давай! — он махнул рукой, скомандовав.

— Дышать попой — достижение разблокировано, — выдохнул я и уплыл.

Кто-то мягко похлопал по моему лицу, зовя по имени, звуки доносились как сквозь вату, и мне пришлось открыть глаза. Маленький черноволосый младенчик мелькнул перед глазами, и тяжесть его тельца придавила грудь.

— Поздравляю, папочка! У вас омега. Здоровенький, славный, чудесный мальчик, — кажется, это говорил Коста. Я поднял глаза на склонившегося мужа и увидел мокрое, с дорожками слез, счастливое лицо с обкусанными бледными губами.

— Лерочка, — прохрипел он.

Что-то ухватило меня за большой палец руки и, глянув вниз, я увидел, как Бубочка, мой Лерочка, вцепился малюсенькими пальчиками, побелевшими от усилий, в мою руку и мяукнул, заплакав. И в этот момент во мне разбилась на миллиарды мелких и ярких осколков какая-то тонкая стеклянная ваза, мешавшая принять и полюбить неизвестного ребенка во мне, освобождая мою душу и наполняя её такой огромной любовью, которая вспыхнула, затмевая Солнце, заставляя забыть о боли в теле, о Тори, об отце ребенка, обо всем на свете. И я понял, что этот малыш — это и есть моя самая большая любовь и что держит он сейчас не мой палец в своих крохотных ручках, а мое сердце. И от этого стало так больно и так хорошо, что я заплакал — впервые с момента родов.

— Любимый, ну что ты, всё хорошо! — Тори нежно гладил меня по плечу, по мокрым волосам, с такой нежностью глядя на малыша, что мое сердце билось с перебоями. — Лерочка здоров и он самый прекрасный малыш во всем мире!

47.

— Женщинааай! Женщина! Она очнулась!

Гул голосов в голове гудел набатом. Я не хотел открывать глаза, мне было хорошо плавать в своем спокойном мареве.

— Очнулась! Позовите врача! — донеслось явственно прямо над головой.

Я подумал, что разомкнуть веки, оказывается, тяжелая работа. Но в мозг тут же стрельнула мысль-воспоминание: мяуканье моего новорожденного сына, слезы на щеках мужа, и я заставил себя вынырнуть на поверхность, с трудом разлепляя глаза. Резкий свет заставил зажмуриться и чудище, огромное, с выпуклой огромной вздувшейся грудью, мелькнуло у меня перед глазами.

— Пить будешь? — гроулом произнесло тело.

В губы ткнулся холодный стакан и я жадно стал глотать заботливо поднесенную воду, проливая на себя больше, чем пил. Сухие потрескавшиеся губы, казалось, впитывали воду, пощипывая, а внутренний суслик насторожился, принюхиваясь.

— Не слишком ли много сусликов, Милли? — тихий голос Тори изменил интонацию. Мою книгу он читал с выражением, но на суслике его стопорнуло.

Васятка томно улыбнулся и потянулся радостно, виляя хвостиком. Последнее время Василия было не видно и не слышно. Я начал признавать его сущность, как свою, утерянную и разделенную, постепенно осознавая себя цельным. Сколько там их было у Билли Миллигана? Двадцать четыре? Куда ему до меня… Еще до Васятки у меня их столько толпилось, что мама не горюй.

Помнится Кати Карюхина клево написала о множестве личностей в отдельно взятой женщине:

«1. Баба. Эту пироженкой не корми, а дай в икею съездить, в летуали всякие ривгошные заглянуть.

2. Есть еще другая баба, ее пироженкой накормить надо обязательно, иначе она сожрет кусок мозга богатырского и кровушки повысосет.

3.4. Два мужика — перфекционист и прокрастинатор, работают в паре. Один говорит: «давай сделаем все идеально», второй соглашается: «давай, но не сегодня».

5. Имеется блондинка, у которой секунд 5 уходит на определение, где право, а где лево, ну ведь хрен поймешь, и правда.

6. Под ногами путается девочка в тесных сандаликах, ей и шарик подарили, и мультик показали, а она все равно хнычет.

7. Сударыня, раскидывающая вещи.

8. Филиппинка — убирает все за сударыней, матеря ее на своем сквозь зубы.

9. Идиот. Когда всплывает эта личность, окружающие думают, что это прикол, что я стебусь, но нет, это идиот.

10. Человек-говно. Вроде человек, но такое говно.

11. Директор. Хочет руководить всем. И всеми. И везде. И точка.

12. Резидент comedy club — шутит про письки. Много. Зря.

13. Невротик. За все переживает, паникует по случаю и без. Изводит себя и окружающих.

14. Уставшая тетка. Вечно повторяет: «задолбало это все, хочу отдохнуть от всего этого».

15. Чувак с манией величия. Окружающих считает тупицами. Даже здороваться не хочет. Регулярно зачищает друзей в vk.

16. Чувак с комплексом неполноценности. Себя считает тупицей. И уродом. Толстым не смешным уродом. Просыпается чаще всего в ПМС.

17. Немец. Хочет чтобы все приходили вовремя, делали все аккуратно. Принципиален. Характер нордический.

18. 19.Человек, который все знает. Его очень стесняется человек, который ничего не знает.

20. Философ. Трындит не по делу. Много. Долго. Зачем?

21. Кот. Любит коробки. Любые. Всех размеров и текстур. Завидев очередную, несется к ней со всех ног.

22. Жена. Всегда права. Абсолютно всегда. Бесит этим мужа, но ведь права.

23. Муж. С легкостью собирает мебель, привезенную бабой из икеи, потом двигает эту мебель по дому, не забывая изощренно материться, в отличии от филиппинки, на русском.

24. Психолог. Ставит диагнозы всем окружающим. Самокопанием и самодиагностикой изводит и себя, и всех остальных моих личностей. Написал этот пост.»

Так что слияние с Василием прошло успешно, я наконец-то признал его главенствующую — ну почти — роль, и вуаля — жить стало проще.

Тори взял у меня из рук Лерочку и покачал легонько на руках. Детка засыпал легко, и качали мы его просто для своего удовольствия.

— Ты как-то сильно увлекся сусликами. И в новой книге про попаданца омеги на Землю, и в Гарри Поттере патронус у Драко, и в сказке про суслика для детей. Не слишком ли много сусликов вокруг?

Я признавал правоту Тори, но мне хотелось увековечить Василия в веках и воспоминания о наших совместных приключениях, о которых я никому не мог рассказать, даже Тори, потому что это уже точно попахивало чистейшей воды шизофренией, поэтому вот таким образом вставлял его там, где считал уместным.

— И вообще, это очень жесткая и страшная книга, дорогой. Может ты пока не будешь ею шокировать общество? Палевно все-таки… Допиши и издай лучше всего Гарри, а эта пусть полежит в столе. Что скажешь, Милли?

Тори мне заменил и Васятку, и внутренний голос, и совесть, и папу с мамой. После рождения Лерочки у нас наступила гармония.

На две недели.

Когда я понял, что по ночам только я слышу мяуканье сына. Тори спал, как убитый. Я мог ночь бегать, качать, кормить, пеленать, поить, сваливался под утро к мужу, а он просыпался, потягивался, и радостно говорил:

— Хорошо-то как! Лерчонок всю ночь не будил! Не детка, а золотко!

В такие моменты мне хотелось его прибить. Зато я не слышал ни будильника, когда Тори надо было вставать, чтобы ехать в командировку, ни шагов, ни разговоров. Но стоило запищать мелкой пищалке, и меня подбрасывало, как новобранца по сигналу тревоги.

То, что Войто не является отцом Леры, выяснилось почти сразу — во-первых это было видно невооруженным глазом — схожесть младенца с Тори была полной, стопроцентной. А во-вторых, чуть позже, когда Габриэля взяли под стражу возле больницы, где лежал дядюшка Рикки, куда тот сунулся в отчаянной надежде вытребовать с него денег, Войто дал показания, что никогда не был сыном Рикки Тратуша, он его нанял для моего оплодотворения, но что-то пошло не так, и опоенный препаратом я стал терять сознание, поэтому никакого секса у нас не было.