Василий замер во мне сусликом навытяжку, трепетно внимая такому откровению и боясь даже моргнуть. А я хотел остановить Тори, заставить его замолчать, перестать выворачивать передо мной свою душу наизнанку, оголяя самое ранимое, по которому придется рубануть мечом, рассекая на тысячи осколков своим признанием. Ведь все это предназначалось Милошу, а не Таисии Валерьевне, занявшей его место.

Ториниус перевел дух, выпил глоток воды из бутылки, вначале жестом предложив ее мне.

— Я должен был это сказать прежде чем узнать, почему ты ушел из дома. Письмо я помню наизусть, можешь не повторять свои страхи. Мне кажется — я их все сейчас перечеркнул. Бубочка — мой ребенок и будет моим, потому что он часть тебя. Мне все равно никогда не загладить свою вину, когда ты предлагал мне начать все сначала, но я не слышал тебя — слишком свежа была рана, нанесенная моей гордыне твоим видом в лав-отеле. Поэтому я готов помогать тебе, твоим друзьям, и обещаю внимательно прислушиваться ко всем твоим словам. Я очень тебя люблю, Милли. Будь собой. И у нас все будет хорошо.

Меня как будто облили всего анестезией, заморозили от таких слов, поэтому говорить было тяжело. Казалось, у меня изо рта сейчас вырвется морозный воздух.

— Надо было мне начинать разговор, Тори. Потому что, когда ты узнаешь всё, ты передумаешь. А договор можно склеить. Я не Милош. Милош умер тогда, отравленный Шиви. От него осталась только оболочка, это тело. Я — Тася, женщина с Земли, из параллельной вселенной.

Комментарий к 44. *Притча

“Человек шел по берегу и вдруг увидел мальчика, который поднимал что-то с песка и бросал в море. Человек подошел ближе и увидел, что мальчик поднимает с песка морские звезды. Они окружали его со всех сторон. Казалось, на песке — миллионы морских звезд, берег был буквально усеян ими на много километров. — Зачем ты бросаешь эти морские звезды в воду? — спросил человек, подходя ближе. — Если они останутся на берегу до завтрашнего утра, когда начнется отлив, то погибнут, — ответил мальчик, не прекращая своего занятия. — Но это же просто глупо! — закричал человек. — Оглянись! Здесь миллионы морских звезд, берег просто усеян ими. Твои попытки ничего не изменят! Мальчик поднял следующую морскую звезду, на мгновение задумался, бросил ее в море и сказал: — Нет, мои попытки изменят очень много… для этой звезды. Тогда человек тоже поднял звезду и бросил ее в море. Потом еще одну. К ночи на пляже было множество людей, каждый из которых поднимал и бросал в море звезду. И когда встало солнце, на пляже не осталось ни одной не спасенной души.”

**Взято с пикабу.

45.

— Тори! Аккуратнее! Вытри немедленно, пока не засохло! — я пошевелил пальцами ног с ярко-алым лаком, злясь на безрукого мужа, который не в состоянии накрасить нормально ногти на ногах — я из-за живота не мог достать до ногтей, а несовершенство меня бесило. Честно говоря, меня вообще все бесило. — Надо было тогда свалить в закат, — раздраженно прошептал я, но Тори меня услышал.

— Давай я закажу мастера, и он сделает тебе дома педикюр, принцесса?

Я надул губы и вспомнил, что было «тогда».

— Слава Богу! — выдохнул Тори и засмеялся, прикрывая ладонями лицо на мое признание.

Я оцепенел.

— В смысле?

— В коромысле, — хрюкнул муж и зашелся то ли в смехе, то ли в плаче. — Прости, прости — это нервное, — он попытался взять себя в руки, отдышавшись, выпил воды из бутылки. — Так эти песни, древний язык, умение писать книги, чудные сказки, твое поведение — это все оттуда, из твоего мира?

— Да… — тихо и растерянно произнес я, совершенно растерявшись от такой реакции. — И ты не планируешь сдать меня в психушку? — я скользнул взглядом на рюкзак возле двери и снова посмотрел на Ториниуса. Тот уже успокоился и блестящими глазами смотрел на меня внимательно и даже как-то радостно, что ли.

— Милли, если бы ты знал… — Тори покачал головой, сжимая губы. — Это мой самый навязчивый страх из детства, мол, я буду думать, что со мной все в порядке, вести себя как обычно, а потом окажется — я в дурдоме и вся жизнь лишь выдумка моей больной фантазии.

Я сжал руками простынь на кровати и неверяще уставился на мужа, не в силах понять что это — шутка, прикол, или он так отвлекает меня от чего-то.

— У нас по соседству жило одно семейство — обычные работяги, и я каждый день видел их сына, больного шизофренией. Обычно это был типичный альфа, простой парень, как и многие вокруг, но иногда на него находило, и он говорил глупости с таким уверенным видом, что я даже начинал сомневаться, кто из нас нормальный. Иногда он мог начать раздеваться догола на улице, или начинал танцевать и петь что-то странное, часто приставал с рассказами о человечках, которые приходят к нему. Его время от времени лечили, ему становилось лучше, но потом все возвращалось на круги своя. Итог закономерен: я как раз заканчивал школу, в которую он тоже ходил, когда у него случился срыв и его положили в психушку — после этого я больше с ним не общался, потому что до самого конца его уже оттуда не выпускали. Не знаю почему, но это стало самым большим моим страхом. И когда ты после того чертового лав-отеля проснулся и перестал узнавать окружающих, стал говорить иначе, иначе вести себя, одеваться, и вообще стал совершенно иным человеком… Я испугался. Твой лечащий врач, психиатры, другие люди, которые знали тебя раньше, списывали все на амнезию, но я… Я боялся, что лекарства и клиническая смерть сделали тебя психом. Я тогда был зол на тебя, сильно зол, испуган и сбит с толку. Тут этот госконтракт — надо было хватать и раскручивать, и вдруг твой необоснованный побег, отравление, течка и полная смена личности…

Тори говорил, тихонько раскачиваясь на стуле, и это было страшно. Его тихий голос вкупе с замершим взглядом и замершим безэмоциональным лицом пугали меня больше, чем если бы он злился или грозил упрятать меня в дурдом. Я вообще не умел успокаивать мужчин и всего несколько раз видел их плачущими. Встав с постели, подошел к мужу, погладил его по волосам, он схватил мою ладонь и прижал ее к своей щеке, мучительно скривившись.

— Тише, тише, Тори! — садясь на его колени, я почувствовал, как он дрожит. — Нет, так дело не пойдет. Давай ты ляжешь, — потащил его за руку, укладывая его прямо в обуви на застеленную кровать и ложась рядом с ним, кладя голову ему на грудь.

Тори не сопротивлялся, обнимал меня руками, целовал в макушку, постепенно успокаиваясь и переставая дрожать.

— Милли! С ума сойти! Мой муж инопланетянин! Это намного лучше, чем… А знаешь, — Тори оживился, — раньше ты был таким манерным, эгоистичным сучонком, пытавшимся всех подмять под себя любым способом — нытьем, хитростью, подлизываясь или скандаля. Ты привык, что дома с тебя пылинки сдувают, — Тори запнулся, но тут же поправился, — то есть он привык. Привык, что любую прихоть исполняют по первому требованию, и решил добиться меня любым способом. Я пытался, пытался если не полюбить его, то хотя бы примириться с некоторыми чертами, привычками, образом жизни, но это было до чертиков сложно. Да, я по отношению к Милошу много чего сделал неверно. Все началось со свадьбы — я надел кольцо не на тот палец, не на ту руку, не на того омегу, — он улыбнулся и прижал меня к себе сильнее одной рукой, а второй нежно погладил живот. — Но если бы я этого не сделал, то не было бы тебя, Бубочки, компания к этому времени развалилась бы, пострадало очень много людей. Кстати, о твоем друге, которому нужна помощь…

— Ты будешь смеяться, но он тоже, как и я, с Земли, — я приподнял голову с груди Тори и заглянул ему в глаза, которые стали увеличиваться, по мере осознания глубины всей жопы.

— Вот как. Скажи мне, Милли, у тебя нормальные друзья бывают? — он улыбнулся краешком губ.

— Да Илия не друг мне вовсе. Я не знаю его совершенно, мы и виделись-то всего пять минут на фесте.