В морозилке самым подходящим показалось сало, больше похожее на грудинку, с розоватыми прослойками мяса. С трудом нарезав замерзшее сало на небольшие кусочки, я заметила в буфете бутылку с прозрачной жидкостью. Эх, как бы она мне сейчас пригодилась, будь это самогонка или водка.

«Не-не-не! — взволновался внутренний суслик, — это уже перебор будет».

— Да знаю я! — возмущенно фыркнула в ответ, помыла нож и убрала его в ящик стола. Снимая прихваткой крышку с чугунка, впервые за время, проведенное здесь, улыбнулась. Картошечка была желтой и уже начала развариваться, а запах стоял — м-м-м! — зашибенный. Посолила на глазок картофель и протерла поверхности влажной тряпкой, расставив тарелки на столе в четком порядке. Перфекцифигист во мне остался доволен.

Когда я слила воду и пересыпала картошку в большое глиняное блюдо, хлопнула входная дверь и дед с Альди, переобувшись в чуни и сняв верхнюю одежду, вошли в кухню. Желтое масло плавилось на картошке, я скромно отошла в сторону и исподволь посмотрела на реакцию деда. Он повел внушительным носом с горбинкой, принюхиваясь, оглядел стол, крякнул, осмотрелся вокруг, будто ища фею, которая помогла мне собрать на стол, не веря, что Прошка сам на такое сподобился, и с интересом взглянул на меня.

— Хм. Ну, приглашай к столу, Прошка. Или ты немой? Ни слова еще не промолвил. Хотя это, как раз, омегу красит, — впервые он разразился такой длинной тирадой, чем удивил и меня и разрумянившегося на морозе Альдиса.

«Ебануться!» — подумала я и суслик во мне, возмущенно блестя глазками-бусинками. Ну, собственно, на другое я и не рассчитывала.

Я приглашающе провела рукой:

— Прошу к столу, — мелодичный перелив голоса Милоша, к которому я все никак не могла привыкнуть, музыкой прозвучал в большой теплой кухне. Сняв фартук и повесив его на прежнее место, на крючок рядом с дверью, я заняла стул подальше от стрёмного деда и замерла, сложив кисти рук на столе. От Аши явно веяло патриархальностью и домостроем, и прежде, чем я влипну в новые неприятности, надо было подробнее узнать здешние традиции и непреложные правила.

Удивленное лицо Альдиса доставляло мне массу приятных ощущений. Он все никак не мог соотнести модельку в модном прикиде розового цвета со стразиками и хозяюшку в фартуке с конским хвостом на голове.

«Так ему», — свистнул суслик, всё ещё боязливо поджимавший лапки.

«Плюсуюсь. Васяткой будешь, дружище. Раз нам вместе куковать».

Суслик внутри меня застенчиво поскреб правой лапкой песок и одобрительно кивнул головой.

— Ну что уселся, обслужи, — громкий голос хозяина дома ворвался в мои личные переговоры с Васяткой, и я вздрогнула.

«Обслужи», — приказал муж, когда первый раз разложил меня на супружеской постели, вытрахав все мозги через одно место, по которому все пошло, едва я попала в этот мир. Выполняя его приказание, слизывая свою смазку с его бодро торчащего органа, я сжалась внутри, стараясь не перечить, и буквально почти сразу завелась сама, хотя раньше мне оральный секс удовольствия не доставлял, но эти запахи, эти взгляды, этот абсолютно ни на что не похожий секс, и даже принуждение спустило во мне какую-то потаенную пружину, и дикий, безудержный секс-марафон прошел под галочкой — «гори оно все синим пламенем». Потом уже мне трудно было вспомнить, что за чем шло, помню, было так хорошо нам обоим, даже плохо.

Я испуганно посмотрела на деда, и он кивнул на тарелку с картошкой. Суслик внутри испуганно хрюкнул и отмер, подрагивая пальцем на левой лапке. А я медленно и с достоинством подошла к глиняному блюду и аккуратно положила домостроевцу в тарелку аппетитную желтую картошечку.

— Бутылку белой из буфета подай. И рюмки там же, — буркнул дед, утверждая свою единоличную власть в этом доме.

Я безошибочно достала две рюмки, простые, граммов на 100, из зеленого стекла, и поставила их вместе с бутылкой перед оттаявшим альфой.

Дед нечитаемо зыркнул на меня, кивнув головой, отправляя меня на место, откупорил бутылку, разлил спиртное по рюмкам и протянул одну Альдису:

— Во здравие!

Мужики выпили, закусывая салом, а у меня фантомной дорожкой прожгло горло, представляя, как опустилась бы эта жидкость вовнутрь, опаляя и расслабляя нервную систему.

«Ничего, Васятка… — я мысленно погладила присевшего на задние лапки обидевшегося рыжика по гладкой шелковистой голове, — и на нашей улице перевернется грузовик с Колином Фарреллом».

Есть я старалась аккуратно, ножом и вилкой, стараясь не уронить достоинство еще больше, чем это уже было сделано до меня.

Накалывая домашнюю колбасу, дед с одобрением качнул головой:

— Годно порезал. А то городские все норовят тоненько напластать. Да тогда весь вкус теряется.

«Святые кочерыжки! Это он, получается, похвалил Прошку-то?!» — я старательно сдержала эмоции, хмыкнув про себя. «Не учи ученого кушать хлеба печеного! Это ты, дед, Альдиса с Тори учить будешь, как в деревне колбасу режут».

Насытилась я быстро, особо налегая на грибы, они оказались по вкусу очень похожими на грузди, и у меня аж за ушами пищало. Любила я раньше поесть, отчего такой фигурки, как у Милоша, без диет и силовых тренировок ни за что было не добиться. «Люблю повеселиться, особенно пожрать, двумя-тремя батонами в зубах поковырять», — говорили у нас в общаге. С тех пор я так и не разлюбила это дело — вкусно поесть. Оно мне заменяло личную жизнь, поэтому я себе часто позволяла вкусности. Это были не только сладости, но и рыбка, и суши, и мясные салатики, и соленые огурчики.

Надо было бы посидеть за столом, послушать, о чем беседуют альфа с бетой, но меня от усталости и сытости стало нещадно клонить в сон. Не хватало еще заснуть за столом и навернуться со стула. Общая слабость организма тонкого-звонкого омеги давала себя знать. Милош сам по себе не был сильным и выносливым, а перенесенное отравление, накачивание лекарствами и прошедшая течка в интенсивном режиме давали о себе знать.

— Аши, Альдис, благодарю за ужин. Позвольте удалиться, — вежливо произнесла я.

Васятка зааплодировал, одобрительно кивая головой.

— Какой я тебе Аши, Прошка? Для тебя я Ашиус. Так и зови. Ясно? — рыкнул дед, наливая по второй.

Васька дернулся, подпрыгнул и свинтил за куст, спрятавшись и выставив оттуда драный лысый хвост с редкими ворсинками.

— Простите, Ашиус, — я встала и вышла из-за стола, и поплелась в свою комнату, чувствуя невероятную усталость.

— Посуду потом приберешь, — крикнул вдогонку несносный дед, выпил и звонко хлопнул пустой стопкой о стол.

«Да пошел ты нахер, домостроевец сраный!» — вызверилась я про себя и рухнула на постель даже не раздеваясь, подтянув кусок свисающего одеяла, успев подумать о превратностях судьбы. «Из каждого события нужно извлекать урок, чему-то учиться. Не всегда удается сразу научиться правильно, и жизнь редко отправляет на пересдачу экзамена. А меня вот отправила. Значит, подучим матчасть и вместе с Васяткой пересдадим на отлично!»

Сон навалился внезапно и наконец-то я смогла расслабиться и перестать корчить из себя неизвестно кого — то ли исправившегося Милоша, то ли изменившуюся себя.

А утро наступило внезапно, за плечо затрясли жесткой рукой и первым желанием было послать куда подальше этого нахала, но я сдержалась и открыла глаза.

— Вставай, умывайся, ходи на кухню, — буркнул дед и вышел из комнаты.

За окном серело.

Мать вашу за ногу! Опять двадцать пять! Уезжая из деревни в город, я радовалась тому, что больше не придется ходить за скотиной, вставать ни свет, ни заря, ковыряться в огороде, и на тебе — опять та же херня. Суслик спал, свернувшись клубочком, уютно посапывая, и мне хотелось последовать его примеру. Ну вот что, что мне сделает этот изверг? Выгонит на улицу? Жрать не даст? Хворостиной отстегает? Нууу, в принципе все это он может. А мне и идти-то некуда. Надо вставать.

Со скрипом потянулась, зевая во весь рот. Будучи жаворонком, мне было не трудно вставать по утрам, но даже для жаворонка есть существенная разница — подняться в пять утра или в семь. Я предпочитала в семь, но кто меня теперь будет спрашивать?