Я скольжу по нему. Ощущение моей голой кожи, скользящей по его, никогда не устареет.  Для него тоже: его тело стало покрываться «гусиной кожей». Он моргнул пару раз, фокусируя внимание на мне.

– Есть что–то сексуальное в том, чтобы наблюдать, как ты просыпаешься, – говорю я ему.– Не думаю, что мне это когда– нибудь надоест.

Он перевернул меня и оказался сверху, его губы искали участок моей чувствительной кожи, чуть выше ключицы. Это было место, к которому он прикасался и целовал, пытаясь быть романтичным, потому  что знал слишком хорошо, что я растаю под ним. Мои руки исследовали его, притягивая ближе.

Он поцеловал мой подбородок и сказал:

– Даже когда я всю ночь храплю?

Я усмехнулась.

– Я привыкаю к этому.

Грохот  послышался со стороны кухни, сопровождаемый звоном металлической миски, катящейся по линолеуму.

– О'кей, теперь знаете, что я не сплю, поэтому вы должны выйти. Только, если не кувыркаетесь, – орет Меган. – Я сделала для вас завтрак.

– Я думаю, пахнет беконом. – Лиам, скатываясь с меня, садится.

– Почему она готовит завтрак? Она никогда не делала мне завтрак.

Я отдала ей ключи от своей машины вчера вечером. Лиам и я выпили слишком много, нам пришлось взять такси до дома. Наверное, она врезалась во что– то и теперь пытается компенсировать это, я так думаю.

Я была сумасшедшей первокурсницей, которая не только цеплялась за своего парня из средней школы, но  также и за лучшую подругу детства. Поэтому многие студенты, которых я встречала, когда поступила в колледж, думали, что я безумна. В колледже есть время, чтобы вырваться из детства; для студентов, чтобы экспериментировать и спать с теми, кто им даже не нравится, присоединяться к женским сообществам, где люди будут так близки, будто сестры, до тех пор, пока не закончат колледж, и никогда не увидятся вновь.

Мы втроем могли бы пойти куда– нибудь, кроме Финикса после школы. Но Финикс был всего в часе езды от дома, и в Финиксе мы могли быть друг с другом.

И можем. Я  живу с Меган в течение трех лет. У Лиама есть своя собственная квартира с соседом по комнате, но он практически живет с нами. Наше «третье колесо», Меган любит называть его так.

Лиам склонился надо мной и поцеловал меня в шею, его томный язык скользит по моей ключице. Я ахнула, когда его пальцы прошлись по внутренней части моего бедра.

– Я люблю тебя, – шепчет он. – Меган, наверное, возбуждена. Она знает, что тебя ждет.

– Быстрый секс до занятий?

– Смешно, – его голос прогремел в моем ухе. – Я имею в виду, на внутреннем дворике.

Он задел мое любопытство. Но его глаза, которые были светлее солнца на чистейшем небе, не давали мне ключ к разгадке относительно того, к чему он клонит.

– Это сигнал, чтобы ты вытащила свою задницу из кровати.

– Спасибо и на этом. – Я игриво ударила его и села в поиске пижамы, разбросанной на полу. Я оделась и собрала волосы. Когда я зашла в гостиную, то надеялась, что Меган сделала слишком много бекона.

Я посмотрела в сторону раздвижной стеклянной двери. На балконе находился полномасштабный деревянный мольберт. Я завизжала и выбежала на улицу. Лиам последовал за мной.

– Почему? – спрашиваю я.

– Что ты имеешь в виду под почему?

Я повернулась к нему.

– По какому случаю?

– Мне надоело смотреть на тебя, «работающей» с цветными карандашами и бумагой для принтера.

У меня не было достойных художественных принадлежностей.

Это не похоже,  будто я была художником всю свою жизнь. Я никогда не брала уроки творчества до колледжа, хотя знала, что могу себе этого позволить. Знаю, что смогу придумывать образы и создавать их.

Однажды, в течение моего первого года обучения, я решила сменить свою специальность на художество. Потому что быть  большой шишкой в бизнесе  не вариант.

Посмотрим правде в глаза,  неважно, в какой области вы получаете свою специальность. Люди просто хотят думать, что это что– то дает.

Я не говорила маме до лета, перед  тем, как перейти на второй курс. С уверенностью могу сказать, она все еще огорчена.

– Ты не должен был, – произнесла я, даже притом, что была в таком восторге, что не могла унять дрожь.

Меган вышла на балкон. На ней фартук из кафе, в котором она раньше работала.

– Ты знаешь, что означает? – Она помахала грязной лопаточкой в воздухе.

– Мы сможем запустить наш блог. – Я прыгаю на цыпочках.

– Мы сможем запустить наш чертов блог.

Меган и мне понравилась концепция командной работы, и настоящие фанаты. У нас эта блестящая идея возникла недавно. Меган специализировалась на фотографиях, она чертовски хороший фотограф. Мы были лучшими друзьями еще со школы, и уже тогда она была одержима своей работой. Мы хотели поиграть с восприятием, как фотография сможет превратиться в картину.

Это могло быть одно и то же изображение, и все же совсем другое.

Но это была только теория.

– Пойдем в художественный магазин сегодня днем? – спрашивает она.

– Конечно.

– Блин, яйца горят. – Меган побежала внутрь.

Лиам откинул свои песочного цвета волосы назад.

– Я должен принять душ и добраться до библиотеки. Даже по субботам я не могу расслабиться. Замашки колледжа.

– Я люблю тебя.

Он стреляет в меня своей идеальной, кривой улыбкой.

– Потому что я купил тебе мольберт?

– Потому что ты знаешь меня. Ты знаешь, что деревянный мольберт значит для меня больше, чем мир.

Он взял меня за руку и притянул к себе, целуя в лоб.

– Я тоже тебя люблю. Больше, чем ты думаешь.

Глава 2

У меня наихудшее невообразимое похмелье. Я шевелю языком во рту и проглатываю желчь в горле. Вода. Мне нужна вода, сейчас же.

Я открываю глаза, стону от яркого света и прикрываю свою голову плоской подушкой.

Какая– то вечеринка вчера вечером.

Я застываю. Никакой вечеринки не было прошлой ночью. Не было вечеринок в течение десяти месяцев. Я была в тюрьме.

Вытаскивая голову из–под подушки, я мигаю до тех пор, пока зрение не фокусируется.

Сосновые панели покрывают стены и пол.

Полки, усеянные безделушками, расположенные выше белоснежного тщеславия. Свет сочится сквозь французское застекленное окно на стену, самую дальнюю от двери.

Кто–то храпит подо мной.

Я сажусь, подавляя стон.

Я по– прежнему ношу толстовку с капюшоном и брюки– карго. Мои ботинки у двери.

Передовой Центр.

Потирая запястья, где были наручники, я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз бодрствовала.   Была ли я введена в симуляцию? Сбежала ли живой?

Все, что я помню, это поезд и другие преступники. Игла, вошедшая мне в шею.

Мой пристальный взгляд находит темный рюкзак в конце кровати. На нем вышито ЭВЕЛИН.

Я не помню, чтобы он у меня был. Минуту думая о том, что могло быть спрятано внутри, я открываю его.

Футболка, хлопковое нижнее белье, фляга, зажигалка, носки, зубная щетка и на самом дне одеяло.

Аварийно–спасательное снаряжение.

Я не знаю, почему это принадлежит мне. Я даже не знаю, где я. Одна вещь, укорененная во мне с момента тюремной жизни, состоит в том, что я должна следовать приказам: когда оставить свою камеру, когда сменить одежду, когда увидеть своих посетителей, когда есть.

Где охрана, которая, как предполагается, скажет мне, что нужно делать?

Я встряхиваю своим конским хвостом и запускаю пальцы в спутанные локоны, закрепляя их вверху, и свешиваю ноги с кровати. Взяв сумку с собой, спускаюсь по лестнице, чтобы узнать личность своего соседа по койке.

На сумке, стоящей около кровати, гласит ДЖАСИНДА, и девушка с ямочками лежит на спине, её руки прикрывают лицо.

Она девушка–самоубийца, которая использовала свою семью в процессе, и теперь живет, пожиная наказание. Она плакала перед тем, как покинуть тюрьму. Интересно, это потому, что она все еще хочет умереть, или потому, что не может выбраться отсюда.