- И много их было? – интересуюсь я; наблюдать за тем, как его губы касаются моей кожи, чертовски приятно. Холод губ немного смягчает ломоту.
- Достаточно, чтобы возненавидеть себя за то, кто я есть.
- И что же ты сделал с этим?
Холодные пальцы касаются спины, медленно и осторожно массируют ее.
- Перестал с ними спать…
- Давно? – я закрываю глаза, позволяя ему помочь моим разбитым мышцам.
- Очень давно, - подчеркивает он.
Я представляю его одиноким странником, не позволяющим себе никогда и ни с кем иметь отношений. Какими были эти сто семьдесят лет? Смогу ли я когда-нибудь постигнуть глубину его разочарования, подтолкнувшую в объятия смерти?
- Но со мной ты решился… - говорю я, наслаждаясь поцелуями и холодящими прикосновениями к лопаткам, груди, животу. – И я жива…
Эдвард резко разворачивает меня к себе, прижимает к своему твердому телу. Пальцы трепетно ласкают мое лицо, щекочут губы. Глаза Эдварда горят теплым расплавленным золотом.
- Несмотря на то, что ты застала меня врасплох, - улыбается он грустно, одними губами. – Нельзя, нельзя соблазнять вампира! Ты разве не знала?
- Но я хотела! – капризно ворчу я, кладя ладони на его красивую гладкую грудь. – С самого начала… помнишь? – поднимаю на него застенчивые глаза.
- Помню… - Теперь его улыбка более живая, взгляд вспыхивает страстью. В глазах тот самый свет, который я хотела зажечь с первой нашей встречи. Пальцы нежно очерчивают контур моей скулы, медленно двигаются по коже. Улыбка гаснет, лицо приобретает серьезное выражение: - Ты ошеломляющей рекой ворвалась в мою бессмысленную жизнь и перевернула ее с ног на голову.
Это звучит серьезно. Я не могу понять, делает Эдвард мне комплимент или высказывает досаду.
- Расскажи, - прошу я, смущенная его строгим взглядом и словами.
Чуть наклонив голову, Эдвард задумчиво разглядывает мое лицо. А затем вспоминает:
- Когда я только начал свое странное существование, уже не будучи человеком физически, но оставаясь им духовно, я был в растерянности, но все же искал смысл превращения и цель, к которой мог бы стремиться. Мне понадобилось несколько десятилетий, чтобы растерять какие-либо ориентиры. Вся моя семья, друзья сгинули в могиле, а я даже не мог присутствовать на их похоронах, чтобы попрощаться по-человечески.
Новый мир тоже не принял меня: он слишком жесток, патологически испорчен безнаказанностью и властью. Первые годы моего существования можно описать как туманную пустоту, безграничную и безмолвную, в которой на ощупь я пытался найти свое предназначение. Не сразу, а лишь постепенно осознал, что ищу напрасно, и пустота не содержит ответ. Я долго считал, что выбрал неверное направление, и стоит его сменить, как выйду на свет. Но оказалось, что в пустоте, окружившей меня, ничего нет. И тогда я перестал искать и смирился.
Завороженно я слушаю рассказ человека-вампира, сбившегося с пути. Я полностью очарована историей его длинной жизни.
- И тогда началось мое путешествие к финалу. Каждый мой день и каждая ночь не отличались от предыдущих и всех последующих. С годами они превратились в нескончаемый серый миг, в котором не происходило ничего, что могло бы меня затронуть. Мне казалось, я потерял не только семью и друзей… я потерял самого себя, постепенно перестал вообще что-либо чувствовать. Иногда я думал, что нахожусь в аду, и равнодушие ко всему – моя персональная пытка. Бессмертие не давало никаких преимуществ. Вопреки ожиданиям, бессмертие оказалось проклятием: ты существуешь, потеряв возможность когда-либо обрести заслуженный и желанный покой.
Эдвард вздохнул, его взгляд рассеянно блуждал в глубинах прошлого.
- Не помню, как именно я пришел к тому, что желаю смерти. Может, я просто устал бессмысленно скитаться. Может, что-то натолкнуло меня на этот шаг. Но однажды я обнаружил: жизнь не может больше продолжаться, наверняка есть способ ее прервать. Я… был недостаточно силен, чтобы умертвить себя самостоятельно.
На этом месте я возмущенно втянула в себя воздух, но Эдвард приложил палец к моим губам, прося не вмешиваться.
- Это было первое осознанное решение за несколько десятилетий. Оглядываясь назад, я не могу вспомнить, когда в последний раз задумывался над тем, что делаю. Мое существование было автоматическим, инстинктивным. Мое тело продолжало жить, но фактически я был давно мертв. Пойми, - прошептал он с отчаянием, - смерть казалась мне избавлением, естественным финалом длинного пути. Меня ничто здесь не держало.
Те же боль и одиночество, которые последние годы преследовали меня, эхом отражаются на его лице, и я чувствую связь между нами – окутывающую и могучую, притягивающую нас друг к другу. Мне так сильно хочется обнять Эдварда и пообещать, что больше не позволю ему страдать, что постараюсь наполнить его жизнь смыслом. Но я, не смея прервать удивительный рассказ, замерев, продолжаю внимательно слушать. За сто семьдесят лет я первая, кому Эдвард раскрывает свой внутренний мир. Он нуждается в том, чтобы поделиться и сбросить часть груза с усталых плеч.
- В моих воспоминаниях нет ни единого проблеска с момента, как я очнулся вампиром. События, которые происходили, - будь то поиски смысла, встречи с людьми или себе подобными, - не оставили значимого следа. Даже решение умереть не затронуло меня так, как могло бы. Я настолько закостенел изнутри, что не осталось абсолютно никаких эмоций.
Эдвард снова вздыхает.
- Я устал жить, Белла. Смерть – это естественное избавление от долгих страданий, первая настоящая цель за все время моего существования.
Я подавляю в себе порыв возмутиться, чтобы не прерывать рассказ.
Эдвард хмурится, как будто вспоминает о чем-то неприятном.
- Я подумал, что могу сделать что-то хорошее перед тем, как уйти. Я хотел заслужить немного прощения за первые годы моей жизни, в которые убил немало людей – невинных жертв монстра. Мне казалось, это может оправдать меня перед великим судом после смерти. Люди слишком давно живут в глубочайшем неведении, и открыть им глаза стало для меня делом чести. Я обязан был выполнить свой последний долг, совершить хоть один благородный поступок за две сотни лет.
Эдвард хмурится еще сильнее, в его чертах – досада.