— В связи с этим я только теперь заметил, Брайт, что за все время своего пребывания на Айю мы ни разу не видели собак или кошек. В таком случае, птицам здесь действительно некого бояться. Разве, Афи, у вас не существует домашних животных этого типа?

— Только в зоологических коллекциях в качестве редких экземпляров, так как после войны все они были тщательно поедены. И не только они: благодаря «патриотическим» войнам, нашим голодным предкам пришлось поневоле очистить планету от крыс, мышей и ряда другого мелкого зверья. Питалась всем, вплоть до насекомых.

— Мистер Брукс! — крикнул я, стараясь перекричать кудахтанье, гоготание и писк. — Я обнаружил еще одно замечательное обстоятельство; вам не хочется курить?

Профессор взглянул на меня и рассмеялся.

— В этом мире не замечаешь часто того, что на Земле было необходимым, обязательным и естественным. Покинув ее, мы забыли захватить с собой папиросы и сигары, но самое замечательное это то, что мы ни разу с тех пор не вспомнили о них и не ощутили потребности! На Айю курение, вероятно. неизвестно.

— При буржуазном строе курили, — сказала Афи, — пьянствовали и вообще употребляли всякого рода наркотики, распространяемые буржуазией в целях одурманивания народных масс. Одни бесились с жиру, а другие старались отвлечь свои мысли от жалкой и тяжелой действительности. После же войны все наркотики исчезли и более уже не появлялись: новое поколение не нуждалось, а старое — отвыкло, ибо все думали тогда, как вы знаете, только о хлебе, жилищах, одежде и спасении от смертоносных болезней.

Беседуя таким образом, мы покинули птичник, сели в яхту и вернулись в 357-й город.

— Посетим теперь Тао на его частной квартире, — предложила Афи.

Мы с удовольствием согласились, пересели в небольшой городской снаряд и полетели дальше.

Тао работал у себя в кабинете.

— Добрый день! — приветствовал он нас.

Мы с любопытством осматривали помещение.

— Вас интересуют, я вижу, — продолжал он, — «частная квартира» и «частная жизнь» на Айю. Можете все осмотреть, хотя похвастаться мне нечем: замки буржуазии были шикарнее.

Однако, несмотря на это скромное замечание, кабинет представлял собою целый музей, коллекцию, библиотеку и одновременно картинно-скульптурную галерею разных эпох. Он давал, кроме того, максимум удобств, располагая к научной и умственной работе. О художественности и изяществе обстановки говорить не приходится. За одним из столов сидела женщина, которую мы и прежде встречали в обществе Тао.

— Это — моя «жена», — сказал он, — вы уже знаете ее. Она занимается тем же, чем и я, и мы сошлись с ней много лет тому назад, как коллеги, работающие в одной и той же области. В целях наиболее полной информации о «частной жизни» спешу сообщить, что у нас есть взрослые дети и внуки, которые гуляют сейчас в городе.

— Сколько им лет?

— Четыре и шесть.

— А с кем они гуляют?

— Одни.

— Слышите, Брайт? Попробуйте-ка отпустить таких детей одних в город на Земле! Их переедут, расшибут им носы или же что-нибудь в этом роде. А заблудиться они не могут?

— Могут, но они знают свое имя и любой ийо доставит их в этом случае в школу-интернат.

— А почему они сейчас не в школе? — спросил я.

— Мы соскучились и взяли их на несколько дней к себе.

Спальня походила на помещение, занимаемое нами в гостинице, а третья комната представляла собой нечто в роде приемной и столовой. Среди различной мебели мы обнаружили «универсальный шкаф», в котором нагревалась вода, готовилась пища и механически мылась посуда. Кухни не было. Тао жил в большом общежитии ученых, где каждый из них имел такую же квартиру.

Нас усадили и угостили свежими плодами, холодными яствами и горячей жидкостью, соответствующей земному кофе.

— Дома, обычно, никто не кушает, — сказал Тао за столом, — и большинство ийо не живет в таких квартирах: они довольствуются одной удобной комнатой, в роде вашей, предпочитая квартире общежитие. Лица же, занятые исключительно умственной работой, принуждены уединяться. Иногда я настолько увлекаюсь работой, что неделями не выхожу на улицу. В таких случаях, как видите, есть возможность приготовить пищу и дома.

— А кто занимается покупкой, впрочем не покупкой, а… «добычей» продуктов, так сказать? — спросил я.

Тао улыбнулся.

— У нас все легко достается или вовсе приходит само. Кроме ресторана, у меня есть еще три удобных способа добывания пищи: во-первых, в этом доме имеется буфет, в котором в любое время дня и ночи можно все достать и покушать. Он никем не обслуживается, не считая доставки продуктов. Во-вторых, в домах ученых постоянно вращаются молодые ийо, которые предупредительно натаскивают массу вещей, всячески стараясь сберечь нам время. Они свободно проникают в столовую, ставят все на стол и даже варят нередко кофе: уже более тысячи лет, как вы знаете, на Айю нет замков, запоров, задвижек и прочих капиталистически-собственнических приспособлений. И в-третьих, мы заходим, в крайнем случае, к соседям, открываем шкаф и кушаем на месте или же берем с собой, что и сколько нам угодно.

— Дешево и сердито! — заметил профессор. — Но если мы расскажем это на Земле. все обвинят нас во лжи.

— Потому, что буржуазно-капиталистическая гниль, — сказал Тао, — засорила человеческие мозги и отучила их просто и естественно мыслить.

— И все же у нас гораздо интереснее! — как бы обиженно возразил профессор. — Право собственности у нас свято и не попирается ногами, как у вас! Попробуйте-ка украсть таким нахальным образом что-нибудь на Земле! Сразу же соберутся со всех сторон соседи и приведут несколько полицейских: они арестуют вас и торжественно отправят в тюрьму. В тюрьме вас будет стеречь ряд стражников, с целью охраны «честного» общества от опасных преступников. После немногих месяцев любезного обращения и совершенно бесплатного питания следователи будут допрашивать вас и изучать ваше преступление и curiculum vitae (историю жизни), доведшую вас до этого. Секретари и стенографистки запишут это, а машинистки и писаки зафиксируют материал для истории. Тогда десяток жандармов доставит вас в «Palais de Justice» — «Дворец справедливости», в котором один обвинитель, несколько защитников, дюжина судей и ряд второстепенных чиновников совершат над вами правосудие в присутствии полного зала добродетельных граждан. Официальные лица часами будут говорить, спорить, совещаться, писать и, быть может, еще не один раз приведут вас сюда: времени никто не жалеет, когда вопрос касается нарушения священных основ капиталистического строя, и правосудие и справедливость не замедлят, конечно, восторжествовать. Поэтому — в назидание потомству и для защиты банкирского общества — вас вернут на основании ряда мудрых параграфов в тюрьму: пусть всякий знает, что порок всегда наказуется! По истечении установленного судом срока тюрьма и священник с библией несомненно исправят вас: выйдя оттуда и ознакомившись на своей шкуре с уголовным кодексом, вы уже не будете воровать у отдельных граждан, найдете «честные» и законные способы обкрадывать тысячи…

Все рассмеялись и встали.

— Летим теперь в театр — пора уже, — предложила Афи.

Мы распрощались с собственниками квартиры, из которой, однако, всякий может вынести, что ему вздумается, и отправились на станцию дальних кораблей.

… Засиял голубой свет, мы сели в вагон и почувствовали толчок: снаряд отделился от почвы. Через полчаса он опять опустился, крышка отскочила, и мы вступили в «Город красоты и искусства». Нас пригласили пересесть в открытую яхту, чтобы осмотреть его сверху. Он казался покрытым золотом и, как в огне, горел в море лучей заходящих солнц. Мы увидели огромную коллекцию всех видов зданий, какие нам когда-либо приходилось встречать на Земле. Мы долго смотрели в бинокли, изучая детали и любуясь тонкостью и изяществом отделки, сложным многообразием стиля, великолепием красок и французской легкостью архитектуры. Здесь было все, начиная от античного мира и кончая современным Парижем, но несравненно богаче, грандиознее и совершеннее. Геометрическое однообразие и схематичность полностью отсутствовали: план города был как бы импрессионистически набросан рукою искусства, а здания — рассеяны кистью художника. Но апофеозом искусства и чудом архитектуры был главный театр, который сразу же привлек наше внимание.