— 387 земным суткам, — ответил профессор, — так как ваши сутки продолжаются по нашему хронометру приблизительно 21 час и 24 минуты.

— Необходимо заметить, — продолжал Кайя, — что продолжительность лет и орбита Айю, представляющая собой весьма сложную кривую, постоянно меняются, в зависимости от взаимного расположения Айю, Сийя и солнц. В связи с этим у нас бывают долгие периоды, когда на всей планете совершенно отсутствует ночь: не успевает зайти одно солнце, как появляется другое. Или же круглые сутки светят поочередно два из них: первое и второе, второе и третье и третье и первое.

В течение часа Кайя демонстрировал и излагал нам небесную механику тройной звезды.

Из планетария мы полетели обедать, а затем отправились на доклад профессора.

— Я смущен, — пробормотал он в замешательстве, когда мы вступили в колоссальную аудиторию, наполненную тысячами сатурнитов.

Она представляла собой круглый зал, в середине которого находилась кафедра с большим темно-синим шестигранным цилиндром. Устроенная амфитеатром, наподобие цирка, аудитория имела десятки дверей. На стенах виднелись доски, сделанные, очевидно, из того же материала, что и центральный цилиндр. По земному обычаю, о котором сатурниты были уже осведомлены, нас встретили аплодисментами. Мы — двое маленьких людей и пять сатурнитов — торжественно прошли по широкой дороге и поднялись на кафедру.

— Здесь присутствует весь передовой ученый мир Айю, — сказал Кайя. — Одновременно вас будут слушать все ийо.

Вторично раздались в знак одобрения аплодисменты.

— Пишите на гранях цилиндра этой палочкой, — продолжал он, протянув профессору прозрачный стержень. — Когда чертеж не будет более нужен, нажмите кнопку. Если вы готовы, начните, — я включаю передатчик.

— Но я не представляю себе, — заметил профессор, — как мои мысли не затеряются в общем хаосе мыслящей аудитории!

— Во-первых, — ответил Кайя, — ийо умеют внимательно слушать, не думая и не мешая лекции не только разговорами, но и мыслями, и, во-вторых, передаваться будут при помощи вот этого прибора только ваши мысли, все же прочие — отражаются специальными рефлекторами.

Профессор занял свое место, провел рукой по волосам, откашлялся и заговорил, сначала робко и неуверенно, но вскоре речь его потекла плавно и твердо. Как только он собрался с мыслями, по всему залу зазвучала легкая, хорошо знакомая нам мелодичная музыка… Чертежи, выступая на темно-синем фоне ярко-огненными линиями, походили на светящуюся в темноте раскаленную проволоку. Едва профессор начинал чертить на одной из плоскостей призмы, как на остальных пяти, а также и на всех находящихся в зале досках автоматически вырисовывались те же линии, при нажиме же на кнопку все исчезало.

Едва профессор начинал чертить на одной из плоскостей призмы, как…

Лекция длилась около трех часов. Окончив, профессор опустился в кресло, и бурные аплодисменты выразили оценку слушателей. Несколько сатурнитов поднялись на кафедру и приблизились к нам.

— Это, — представил их Кайя, — ученые-изобретатели. Они предлагают построить под вашим руководством большой резонатор.

— Прекрасно! Я готов. Начнем в ближайшие же дни!

Нас вынесли с почетом на руках на улицу и передали колоссальной толпе великанов.

— Й-и! — раздалось снаружи хором.

— У-ва´-у! — отвечали наши спутники.

Была уже ночь. На небе сиял Сатурн и луны.

— Вы устали, — сказал нам Тао. — Отдохните, и завтра мы увидимся снова.

Нас усадили в огромную прекрасную яхту, и, сопровождаемые сотней сатурнитов, мы двинулись к дому. И всюду, когда мы медленно плыли над городом, тысячные толпы кричали нам снизу «и´-и».

— Успех превзошел все ожидания! — довольным тоном заметил профессор, входя в столовую.

— Я гордился вами, мистер Брукс! — ответил я, пожимая ему руку. — Я думаю над тем, каким бы это было для меня несчастьем, если бы ваше объявление не попалось мне случайно на глаза!

Меня не смущало более бесплатное потребление продуктов и пользование общественными благами: в этом мире не было, повидимому, денег.

— Подадим им идею о деньгах, — сказал я, смеясь, профессору. — Подобного изобретения у них еще, повидимому, нет!

— Не беспокойтесь, — брезгливо ответил он: — они давно уже отказались от этой мерзости.

18. Нечто совсем не похожее на земное

Следующее утро мы провели за работой в университетской лаборатории.

— Наши хронометры функционируют здесь безусловно не так, как на Земле, — сказал профессор. — Все относительно, и Эйнштейн тысячу раз прав. Иная быстрота движения Айю, иное тяготение и магнитные свойства почвы, влияние планет и целый ряд других, не поддающихся учету факторов несомненно нарушают «правильную», с нашей точки зрения, работу часовых механизмов. Поэтому все добытые нами данные следует считать правильными только относительно показаний хронометров в местных условиях. Установить же разницу между работой механизмов у нас и на Айю совершенно невозможно.

— То же самое, — заметил я, — хотя и в значительно меньшей степени, но, вероятно, существует и на Земле, когда она приближается и удаляется от солнца. Быстрота движения и, быть может, тяготение планеты меняются, что может повлечь за собой нарушение работы приборов и изменение времени и мер длины и веса. Чем мы гарантированы, что все остается таким же?

— Ничем, — ответил профессор, — совершенно верно. Но, поскольку меняется все, вплоть до наших ощущений включительно, мы никогда не сможем ничего обнаружить. Вообще, нет ничего абсолютного, и нам не остается иного, как основываться на показаниях хронометров и счетной линейки.

— Мистер Брукс, — сказал я, измерив температуру атмосферы, — местная жара соответствует экваториальной на Земле. Удивляюсь, как мы до сих пор выдержали ее, не сгорев!

— Это объясняется рядом причин. Во-первых, тяготение на Айю меньше, чем на Земле, и поэтому, потеряв одну десятую часть своего веса, мы тратим здесь на движения меньше энергии. Затем, не забудьте замечательную чистоту и состав воздуха. Прибавьте еще к этому легкую вегетарианскую пищу, обилие кругом зелени, отражение нашей «одеждой», домами и улицами солнечных лучей и защищенные от них, специально приспособленные прохладные здания. Таким образом, вопрос становится ясным.

— А каковы ваши данные, мистер Брукс?

— Мои данные весьма интересны, но на них можно сломать себе шею. Благодаря сложности астрономической системы на Айю невообразимая путаница суток, лет, времен года и климата; последний на всей планете вечно тропический, с небольшими колебаниями. В этом участвуют не только греющие со всех сторон солнца, но и огромная так называемая «процессия»: ось Айю чрезвычайно быстро описывает в пространстве конус под большим углом, вследствие чего планета равномерно обогревается со всех сторон. Поэтому на полюсах Айю так же тепло, как и в прочих местах, и снег на этой планете не известен. Здесь царит постоянно жаркое лето, и вечно зеленая растительность постепенно и незаметно меняет свои листья, подобно тому как постепенно изменяется с течением лет население городов.

— Доброе утро! — приветствовал нас входящий в этот момент в лабораторию Тао.

Он привел с собой женщину изумительной красоты, с глубокими мечтательно-задумчивыми глазами.

— Афи, молодой талантливый мастер института памяти, — представил он нам ее. — У нее тоже огромная память и исключительная способность восприятия и познания. Она будет понимать вас без слов, хотя и научится дня через два говорить по-английски.

— А… а где же она была до сих пор? — пробормотал я, уставившись на нее.

В подтверждение слов Тао, Афи тотчас же продемонстрировала свои способности: бросив проницательный взгляд, она звонко рассмеялась мне в лицо. Понять, впрочем, было нетрудно: каналья прекрасно знала, как она хороша. Я смутился и опустил голову.