— Стало быть, мы сами заплатили Батлеру за наше убийство, — маниакально произнёс я, — Иди, Кларк. Ступай и поспи. Я буду в курсе всех дел сам.

— Нет, мистер Грей, нет! — прокричал он, — Пока я ещё работаю у вас, Хейном займусь я! Доведу это дело до конца! — он громко хлопнул дверью, уходя.

Господи, что ещё должно произойти сегодня?

Едва я подумал об этом, начал разрываться мой мобильник. Просто, чёрт возьми, аномалия! Кому я понадобился в двенадцать, блять, ночи? Бред какой-то, просто бред. Я в страшном кошмаре, который и врагу пожелать дико. Если бы только можно было всё изменить по одному только щелчку. Это мне расплата за то, что я хотел использовать Лили, чтобы забыть её. Расплата за то, что я её обвинял в своём сознании, и пусть, благодаря только этому суке Хейну. Как я мог, как мог подозревать эту маленькую девочку, которая просто хочет немного счастья? Что я за урод-то такой?! Козёл, самый настоящий козёл!

— Грей! — прорычал я в трубку, даже не посмотрев на имя звонившего мне в столь поздний час.

— Мистер Грей, это Олсен. Понимаю, что, возможно, отвлекаю, но у меня дурные новости, прошу извинить.

— Ещё дурные новости? Блеск! Я даже не удивлён, сошёл с ума бы, если бы были хорошие!

— Мистер Грей, ваш отец…

Пауза. Затяжная пауза. Кажется, даже сердце в моей груди остановилось. Я смотрел впереди себя, не моргая. Всё тело пробила мелкая дрожь. Я сжимал мобильник со всей силы, которая сейчас была в моём ослабевшем от нервов, боли и страха теле. Я хотел выбросить сердце из груди, чтобы его съели какие-нибудь гиены. Голос мой звучал тихо, или мне только так казалось от шума крови в висках:

— Нет. Нет…

— Мистер Грей?

— Что случилось?! Говори быстрее!

— Он в реанимации. Сильное ножевое ранение в области рёбер, — я стиснул зубы, морщась, слышал их скрип.

— Наши люди… с ним были? — выдавил я.

— Конечно. Байрон и Хилтон, я дал лучших. Одного из них застрелили, второй ранен, но легче, чем мистер Грей. Пуля в плечо.

— Кто? — прошипел я сквозь сжатые челюсти.

— Компания каких-то левых бандитов. Их задержали. Все как один героинщики, наркоманы. Джо Ди Лукас, Ральф Шиллер, Энтони Брюс. Их не единожды судили, они… передали письмо зачинщика. Ну, как письмо… Там одно слово и подпись: «Наслаждайтесь. Ривз».

— Сука Бредли! — заорал я, перевернув ударом ноги стол и всё, что на нём было. — Мама знает? Брат? Сёстры? В какой он больнице?!

— Все там, в центральной. Я жду вас в машине.

— Я должен быть там и быстро, понял? — прошипел я, перепрыгивая через ступени.

— Так точно, мистер Грей, — я отключился.

С бешеной, щемящей болью в груди, которая спазмами пульсировала, в моей голове пронеслось: «Я должен прикончить Бредли». Это стало идеей фикс, моим новым наваждением, моей животной жаждой мести. Автомобиль мчал по проспектам и кварталам, одна улица сменяла другую, офисы сменяли бизнес-центры, высотки проявлялись вместо магазинов, всё мчалось с невероятной скоростью. Я сжимал пульсирующие виски. Боль сковывала тело, истребляла дыхание в груди. Я вспоминал каждую минуту, проведённую с ним. С этим настоящим, живым человеком с искренним сердцем, полным любви, с сердцем, которому сейчас помогают аппараты в реанимации. Адам, он же один из главных в центральной больнице, он сделает всё возможное и невозможное! Господи, он сможет, у него получится. Давясь воздухом, я вбежал по ступеням, в груди горело, колени дрожали, как у пойманного шкодника. Весь я трясся. Я ненавидел себя за то, что не поехал с ним. Я мог отговорить его, я мог его не пустить, образумить, сказать, чтобы он подумал о маме, о нас, о своей семье, чтобы он не делал глупостей, доверил эту суку Ривза кому-нибудь другому, чтобы он… Боже! Боже!

Мама безвольной рабыней сидела на кушетке, нежно поглаживая волосы рыдающей Софины, которая покрикивала, дрожа, как в конвульсиях. Бледная Дэйзи, с исколотыми успокоительным руками, была похожа на мать, только слёзы бессилия и боли стекали по её щекам. Её голова покоилась на плече Марселя: губы белые, глаза тёмные и пустые. Марсель, точно утративший лицо, увидев меня, вздрогнул, закрыл глаза и уткнулся в волосы Дэйзи. Ему было больно. Ему хотелось кричать, как и мне, но он лишь плотно сжимал губы.

— Дориан! — услышал я дрожащий крик позади и обернулся.

Ко мне бежала Лили. Заплаканная, мертвенно бледная, она хрипло всхлипнула и повисла на моей шее, я обнял её спину дрожащими руками.

— Это всё… это всё из-за меня, это я виновата, Дориан, я виновата! — кричала она, шумно дыша, сжимая лацканы моего пиджака, — Дориан, Дориан… Что мне сделать? Скажи, пожалуйста, я готова сделать всё, что угодно… Скажи, что мне сделать? — кричала она, дрожа и плача. Я гладил её волосы, хмурясь от боли в груди, тихо шептал ей на ухо:

— Не твоя вина, что Бредли Ривз ублюдок. Я найду его, чего бы мне это не стоило. Он заплатит за всё, я обещаю, Лили. Он заплатит.

— Боже, Дориан, как мне страшно и… больно, Дориан… Не уходи, не уходи, — она вцепилась в меня, мертвенной хваткой, и плакала, так горько, так громко, что всё в моей душе переворачивалось и скрипело от испепеляющей боли.

— Адам, ответь, что они говорят?! Что будет с моим братом? — я услышал дрожащий голос моей тёти Фиби, и, подняв голову, увидел её и мистера Крига в белом халате.

— Фиби, тише, тише, тебе нельзя так нервничать.

— Нервничать? Мой брат с тяжёлым ранением в реанимации и ты предлагаешь мне не нервничать? Ты думаешь, я сейчас нервничаю?! Да я с ума схожу, Адам!

— Фиби! — он тянет к ней руки.

— Не трогай меня! Иди к моему брату, к врачам, предложи им что угодно, обними их, заплати, подари виллу на Кипре, но спаси, как хочешь, спаси моего брата! — она кричала, избивая его ладонями в грудь.

Я крепко сжимал руками талию Лили, уткнувшись лицом в её волосы. Она уже не плакала вслух: только всхлипывала и судорожно вздрагивала. Я гладил её спину, локоны. Не зная почему, но я зашептал ей на ухо:

— Мы виделись с отцом перед случившимся. Папа приехал в офис и сказал мне, что я не должен упустить тебя, Лили. Потому что такая женщина появляется в жизни мужчины только раз, потому что ты… ты хочешь любить, творить и чувствовать… Я сказал ему, что боюсь. Боюсь, что не смогу тебе это дать. Боюсь, что чувства не окажутся взаимны. Боюсь, что не смогу жить… без своей некоторой специфики и… Боюсь. Всего боюсь. Он сказал, что я буду козлом, если упущу шанс быть с тобой. Лили…

Она посмотрела на меня, глаза в глаза. В них стояли крупные слёзы, размером с жемчужины. Она громко выдохнула, сжавшись изнутри. Солёная влага брызнула, обжигая поры и орошая мои пальцы, сжимающие её щёки. Она схватила меня за плечи, задрав голову, прижалась ко мне ещё ближе и прошептала:

— С ним всё должно быть хорошо. Всё должно быть хорошо. У нас у всех всё должно быть хорошо.

Я часто закивал, сжимая её в своих руках крепче. Мы простояли так около десяти минут, затем сели на кушетку у стенки, ноги уже не держали ни меня, ни Лили. С нами рядом сидела Фиби. Её погасшие серые глаза смотрели в стену напротив. Долго, очень долго, она сидела молча. Адам так и не появлялся, уйдя в реанимацию. Я гладил волосы Лили, посматривая на тётю Фиби, на маму, на всех тех близких людей, которые окружали меня. Фиби тяжело сглотнула, поворачиваясь к нам и тихо произнесла:

— Когда человек проводит реанимации больше трёх часов, его шансы на возвращение очень малы. Прошёл час. Это невозможно жутко. Дедушка и бабушка… наши мама с папой ничего не знают?

— Нет. Ничего, — шепчу. — Поздно и… есть надежда.

— Она всегда есть. Дай Бог, всё будет хорошо, — она накрывает руками лицо, закрыв глаза. — Ох, Тео, Тео… Под полтинник мужчине, а он всё геройствует. Как он так может? Ни о ком, ни о чём не думая, лезть на рожон….

— Он всегда думает. Обо всех, — всхлипнула Лили, — Да, я знаю его хуже вас, но я… я успела понять, что он никогда не борется за себя. Он борется за других. Ради своих детей, жены, ради своих близких. Ради тех, кто составляет его прошлое, настоящее и будущее, — сглотнула она. — Он должен жить. Он жив. В это надо верить, не просто надеяться, а верить.