— Дориан, чёрт тебя возьми! Ты что творишь?! — он так заорал, что я непроизвольно отодвинул мобильник от уха.

— И тебе доброго времени суток, Гарри.

— Решил язвить? Благодарствую. А теперь, родной, слушай меня внимательно: какого хрена ты уволил Бредли Ривза?! Режиссёр с калифорнийским образованием, опытом в кинопроизводстве, сценарист, постановщик! Гений! Ты знаешь, сколько прибыли он принёс? А как выдвинул твою любимую Дэрлисон? Может, мне её уволить, чтобы то почувствовал, каково?!

— Теперь ты замолкаешь и слушаешь меня, — шиплю я, — Лили трогать не смей. И вообще, Гарри, можно было избежать всего этого шоу и сразу попросить возместить его потерю материально. Другой разговор, верно?

— Ну, — протянул он, как бы раздумывая, — Да, конечно, ты прав, Дориан, прав… Плевать на этого Ривза. Такую истерику закатил, я послал его вон, тоже не любил его всегда, кстати…

Я отключился, не желая больше ничего слушать. «Ты никого не любишь, ничего, только деньги», — решил я про себя. А в чём же моё отличие? Если бы у меня спросили, что я люблю, я бы ответил «скачки, гонки, скорость и причинять боль, такую граничащую с восторгом от наслаждения». Я так и отвечаю, опустив всё последующее после союза «и». И именно поэтому я не пошёл в дом, а сел в машину, к ожидавшему меня Олсену, и отправился в БДСМ-клуб. Он замысловато был зашифрован под видом бара, с иронически-нелепым названием «Романтики».

И действительно, снаружи здание было похоже на летний бар, где можно выпить по охлажденному коктейлю после секса на пляже, у залива. Одной из хороших качеств бара была живая музыка. Девушка с джазовым голосом сладко пела, прижимаясь к стойке микрофона, как к шесту и порой вытягивала такие тонкие ноты, что сердце замирало. Это была Клара. Мужчины, которые видели её, влюблялись все поголовно. Она очень часто изображала из себя дурочку, очень обаятельную дурочку, от улыбки которой можно забыть все существующие слова. Увидев меня, она помахала мне ручкой, как Мэрилин Монро, виляя широкими бёдрами в такт музыке. Она приподняла бровь и провела рукой по воздуху, заставив меня проследить за её жестом…

Я увидел Доминика Чейфа, хозяина всего этого сооружения, облачённого в белоснежный костюм, крепкого, загорелого, с проседью в волосах и ухоженно выращенной щетине. Он появлялся здесь крайне редко, но завсегда, в каждую из наших встреч, называл меня своим другом. И в этот раз он не изменил себе. С белозубой улыбкой он подошёл ко мне и крепко пожал мою руку, сел за столик ко мне, а затем подозвал пальцем официанта, который в компании других накрыли на настоящий банкет. Только когда все отошли от нас, он отпил малиновое вино и густым басом произнёс:

— Ты Доминант? Или хрен? Куда пропал? — сказал он, наколов на вилку ветчину, — Джессика уже давно нашла себе нового Господина.

— В этом я не сомневался. Мне было некогда.

— Некогда? Ты что, влюбился?

— Нет. Почему сразу это бессмысленное слово?

— Ну, я так говорю, чтобы не сказать напрямую, матом. Ты ебанулся?

Я рассмеялся, смотря на его счастливую физиономию.

— Так что, ты не смейся, а говори. В бабе дело?

— Отчасти, — Доминик закатил глаза.

— Можно я тебя ударю плетью по твоей башке? Какая тебе баба? Ты Мастер, Господин.

— Мастер — это ты. Я так, — я заломил запястье, после чего отпил виски.

— Слушай, у меня есть к тебе предложение. Очень красивое предложение, — улыбнулся он загадочно, после чего подозвал пальцем своего крупного шкафа-охранника, в плотном кожаном костюме чёрного цвета. Когда тот склонился к его уху, я тяжело сглотнул, пытаясь расслышать, что он скажет, но тщетно.

Однако через минуту моё любопытство было задавлено явившейся в достаточно целомудренном, синем платье по щиколотку, черноволосой красоткой, с яркими голубыми глазами. Девушка молча смотрела на меня. В ней было так много детского и дикого, свойственного только рассвету молодости, что я понятия не имел, что она тут делает.

— Хороша? — спросил Доминик.

— Очень, — честно сказал я. Он улыбнулся. Похлопав её по руке, попросил жестом уйти. Девочка с трудом оторвала взгляд от меня, заставив меня похолодеть изнутри. Медленно, будто бы не желая жить, быть здесь, видеть всё, что её окружает, она ушла прочь.

— Моя незаконнорождённая дочь. Названа в честь меня — Доминика. Можно Мими. Ей двадцать, жила с матерью, мир её праху, в сатанически церковном режиме. Я хотел бы, чтобы её первый раз прошёл с знающим и опытным мужчиной… Настоящим мужчиной, Доминантом. Ты согласен?

Я сглотнул, оторвав, наконец, взгляд от виски. Он совсем выжил из ума?

— А может, у неё есть свои кандидаты?

— Нет, и быть не могут. Что тебе, не хочется поиметь такую девочку? Делай с ней, что хочешь, хоть до утра. Я тебе даже за это заплачу.

— Она же… твоя дочь, — шокировано выдавил я.

— И что с того? Двадцать лет, а ещё ни разу даже не поласканная. Я хочу сделать её главной Сабмиссив этого клуба. Я был всегда главным Доминантом, но… Чувствую, мой друг, что меня больше тянет на пляжи, чем в игровую.

— А она этого хочет? — я пытался сдержать гнев в голосе.

— А будешь много думать, чего баба хочет, останешься однажды без всего.

— Я могу с ней поговорить?

— Нет. Только трахнуть.

— Я… я не могу так, — я покачал головой.

— Дориан, когда ты пришёл ко мне, ты мог как угодно и сколько угодно, и любая, даже самая убогая доска шла на твою расправу, пока не появилась Джессика. Сейчас, я так понимаю, ты решил отказаться от того, чем занимался годы, ради этой своей мечты?.. Ты же знаешь, что мечты не сбываются.

— Я хочу трахнуть её. Избавиться от неё я могу только так, я уже понял.

— Если ты трахнешь её с ремнём, вот так ты точно избавишься от неё навсегда. Неужели, тебе это будет не нужно? С чего вдруг?

— Я не зависимый человек. Садомазохизм увлечение, а не губящая зависимость для меня, это я знаю точно. Отказываться я от этого не собираюсь. Но боль этой девушке я причинить телесно… не смогу. Мы слишком далеки.

— Ты стал похож на то, в честь кого назван наш клуб. На идиота. Я предлагаю тебе шикарную невинную овцу, чтобы ты сделал её желанной женщиной.

— Я могу… могу поговорить насчёт этого с братом. У него мораль хуже моей, но будет лучше твоей.

— Сплавляешь Доминику Марселю?

— Ты всё равно сгубишь девочку. Пусть это буду не я. Да и Марсель, если узнает, что она твоя дочь… вряд ли согласиться.

— Ясно. Придётся искать кого-нибудь другого для неё…

— Доминик, — произнёс я, сделав крупный глоток виски, — Если ты не оставишь эту затею, то бар и клуб, что глубоко под его полом, будут закрыты. Я знаю, что на боли ты добываешь и добыл очень много средств, во всяком случае, ты всегда сможешь открыть новый… Но в этом построении моя доля велика, даже больше твоей. Так что, я вполне имею право думать, что могу это сделать. И сделаю, если твоя дочь, будет слоняться здесь, вместо того, чтобы поступить в институт и учиться, чтобы потом, при желании и возможности, помогать папочке на старости лет. И того, кто лишит её девственности, дай выбрать ей. Спасибо за угощение. Надеюсь, мы друг друга поняли.

Я выпрямился во весь рост, кивнул на прощанье и отправился в свои апартаменты. Уже по приезде в квартиру, я получил от него смс: «Эта баба тебя погубит. Кем бы она ни была». Мысленно закатив глаза на этот бестолковый ответ, я последовал в свою спальню и долго смотрел на портреты Лили. Может быть, мне стоит с головой уйти в праведные труды и забыть это сумасшествие? У меня нет с ней никаких общих дел. Ну, кроме квартиры. И театра. И того, что она сейчас живёт в моей юношеской комнате в родительском доме. Я медленно прокрутил в голове, все ли личные вещи я перевёз сюда? Спустившись со второго этаж на первый, я вошёл в свою Бархатную комнату, скроенную из синего и золотого… Вот, все мои главные личные вещи. Моя первая и единственная постоянная Сабмиссив, Джессика… Только она была вхожа в эту комнату. Она безукоризненно играла по моим правилам. Приходила она сюда уже полностью обнажённая, только в ошейнике, который благодаря своей функциональности можно использовать, как угодно. Обыкновенно, она садилась в центре комнаты на колени и прислоняла лоб к полу. Однажды я заставил её ждать так час. Её затёкшее тело и мышцы долго не могли прийти в норму, но я помню тот оргазм и чувственную благодарность, коей светилась каждая часть её лица. Шумно выдохнув, я погасил свет и покинул комнату. От этих воспоминаний мне стало не холоднее, не горячее, а обстановка здесь стала похожа на музей, только лишь напоминающая о наслаждении.