После обеда мама попросила показать Лили мою комнату, которая должна стать на время обустройства квартиры её. Хотя, Лили не раз бросала на меня взгляд вместо тысячи слов, имеющих одно значение: «я найду себе, где жить раньше, чем ты обустроишь эту квартиру». Но не тут-то было, — решил для себя я, снова поражаясь собственной логике. Зачем, чёрт возьми, зачем я поддаюсь всему этому цирку? Чем я тешу себя? На что вообще надеюсь?! Миллиард процентов, что мой рассудок мутится без сессий. Я становлюсь литым придурком с головой-гирей, заполненной тяжеловесными брусками мыслей.

Лили Дэрлисон — имя певучее в каждой своей букве — для чего ты появилась в моей жизни?..

Она так гармонично смотрится в моей комнате с обоями в цвет бургундского вина. Среди этой роскошной мебели: массивной кровати, компьютерного стола с встроенным книжным шкафом и огромным гардеробом, панорамным окном во всю стену, открывающим вид на усадьбу и мансарду. Лили долго оглядывала всё вокруг, пробегала кончиками пальцев по постели и поверхности стола. Подойдя к окну, она отодвинула полупрозрачную штору, окидывая взглядом участок, на котором вовсю бушевал май — это был далеко не Интернешенал-Фолс, это Сиэтл в один из лучших своих месяцев: цветущие кусты сирени, вишни, тюльпаны, пионы, эта свежая зелень, отполированная нашими садоводами под чутким контролем миссис Айрин Грей.

— Такой контраст, — шепнула Лили, смотря вглубь сада, — Ещё вчера за тысячи километров отсюда мы были в настоящей зиме, но нам было тепло… А сейчас погода так прекрасна, а мы будто заморожены, как раньше. Сиэтл на нас так влияет? Я не знаю, что я… — шумный вдох сорвался с губ, обрывая её на полуслове.

Я снова стоял, плечом к плечу к ней. Она круто обернулась и посмотрела в мои глаза.

Робко коснувшись пальцами моей руки, она крепко сжала её в своих пальцах и прошептала:

— Дориан, спасибо тебе. Если бы не ты, я не знаю, чтобы со мной было.

— Брось, Лили.

— Нет. Нет, я не могу это бросить. Потому что я, правда, очень сильно благодарна тебе. Ни один мужчина не давал мне столько внимания и заботы, чем ты за те два дня. Ни один не мог научить меня смеяться навстречу высоте, а ты… Дориан, спасибо, — прошептала она громко, положив руки на мои щёки.

Нежно коснувшись губами моего подбородка, она уткнулась в него лбом. Я стоял неподвижно. Мои руки неторопливо, непроизвольно легли на её талию и крепко сжали. Она стоит на носочках. На самых кончиках пальцев, ей так нужна эта опора, так нужны мои ладони, что она отдаётся им без всякого сопротивления.

— Ты покажешь мне сад? — шепнула она, заглянув мне в глаза, — Я так люблю, как пахнет вишнёвое дерево.

Её взгляд был снова направлен в сторону сада.

— Конечно. Я тебя отведу.

Лили улыбнулась, надела свой малиновый плащ, приталенный, со стоечкой-воротником и юбкой солнце-клёш, который достала из чемодана, привезённого из общежития Марселем. Так как она была в мягком, облегающем белом платье мелкой вязки, она стала выглядеть ещё элегантнее и ярче. Под руку мы шли по аллеям. День склонялся за полдень всё дальше и дальше, разрисовывая небо. Мне снова не хотелось её отпускать. С ней я испытываю столько эмоций — все они, как назло, противоречивы. Я не мог прийти к какой-либо определённой позиции, потому что с ней нет во мне ничего стабильного. Зима и лето, зной и холод — без плавного перехода, без надежды на эту самую передышку. Я видел взгляд Бредли Ривза, направленный на меня, когда мы садились в самолёт. Из-за этой девочки я стал врагом №1 для калифорнийского режиссёра, который так и не смог попытать достаточного счастья, не смог сорвать куша, о котором мечтал, на кройке фильмов. Решил попробовать в театре — тоже фиаско, благодаря мне. Может, Лили внушила себе, что это я виной такой обходительности Бредли с ней, а он, на самом-то деле, всегда таким был? Чёрт. Я не хотел думать об этом. Больше всего я был рад тому, что в самолёте не видел ни малейшего намёка на панику в лице Лили. Сейчас, после трёхчасового перелёта, крика в общежитии, но весьма сытного обеда и решения главной проблемы на данный момент, она выглядела намного лучше, чем в тот вечер нашей первой встречи в Интернешенал-Фолс. Она выглядела немного сонной, — даже, скорее, расслабленной, чем сонной, — но не было той бледности, кругов под глазами и синих уголков губ, которые несколько напугали меня тогда. Когда я спросил у неё, нормально ли она себя чувствует, то широко улыбаясь и чуть щурясь от солнечного света, она сказала:

— Сейчас я чувствую себя чертовски везучей, потому что встретила тебя, — моё сердце заглушало своим стуком голос разума, но вымолвить я смог:

— Лили, я… Я имел в виду твоё состояние. Перелёт и прочее. Я понимаю, ты не подавала вида, ведь…

— Знаешь, это так странно, но… страха, и впрямь, будто больше нет. Я вспоминаю своё состояние после того перелёта, в сравнении с этим, и, — она широко улыбнулась, прикусив губу, — Тот труп в Интернешенал-Фолс и бескровная овечка сейчас — это два разных человека, — рассмеялась она, заставив меня улыбнуться.

— У тебя есть подозрения насчёт того, кто мог это сделать? — осторожно спросил я. Радость исчезла с её лица, его черты стали даже как-то острее, что испугало меня не меньше, чем последующий тон, которым она заговорила:

— Я знаю, кто это сделал. В Сиэтле я не так давно, по правде говоря, более-менее обсуждаемой, не то, что известной, я стала лишь после того, как стала играть, после падения Джессики. Я не хотела ей зла, в отличие от неё. Она делала всё, чтобы выбить меня из колеи, чтобы пьесы, в которых я исполняю главную роль, не были увидены. Сейчас, насколько мне известно, у неё всё налаживается.

— Да. Её приняли в другой театр, — сухо сказал я.

— Вы с ней встречаетесь?

— Каждый возможный вечер, — вру я. Лили кивает, сглотнув и вытащив руку из моей, прячет её в карман.

— Так вот, — с шумным вздохом, деловым тоном начинает чеканить она, — Джессику я исключаю. Она никогда не имела понятия, как живут и на что другие актёры. Её интересовала только она сама. Так что, при всём её нелепом желании досадить мне, если… Если она, всё же, прознала причину такой «феерии», она бы не смогла сделать это подобным способом, банально потому, что ей было лень искать, где я живу, — она сделала недолгую паузу, — Бредли стал мне врагом день назад. Он никогда так не смотрел на меня, как сегодня в аэропорту. Я думаю, что если бы у него была с собой винтовка, он бы её на мне опробовал. Но в комнате он ничего бы не мог сделать физически. Поэтому я думаю, что…

— Что? — чуть поторопил я.

— Это Шон Батлер, — выдохнула она, поёжившись, — Не спрашивай, почему и кто он… Скажу только, что именно его ты видел на балу.

— Я помню. Мы занимаемся его делом.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Его отец…

— Эндрю Батлер.

— Да… Откуда ты знаешь?

— Я не буду отвечать на эти вопросы. Я хочу оставить всё это в прошлом. Ладно? — сглотнула она. — И я ничего спрашивать больше не буду, это меня не касается. Я хочу всё забыть.

— Лили, он сделал тебе больно? — я взял её за руку и крепко сжал. Она вздрогнула. Сглотнув, посмотрела прямо в мои глаза и пару раз, робко кивнула.

— Оба этих мужчины сломали мою жизнь. И я хочу построить всё заново. Избавиться от прошлого.

— Хорошо, я больше не заговорю с тобой об этом, — я притянул её к себе близко, смотря прямо в глаза. Мне захотелось поцеловать её, как она меня тогда. Поцеловать и всё забыть. От всего отказаться, чтобы целовать её… Звонок моего мобильника. И я снова возвращаюсь в жестокий реализм и рассудительность, но отпустить ей отчего-то не могу. Не под силу.

— Это, наверное, Джессика, Дориан. Время к вечеру… Ответь, — она кивнула, слабо улыбнувшись и выбралась из моих объятий.

Чёрт! Отчего я обманул её?! Почему? И кому я снова так понадобился в самый ответственный момент? Провожая взглядом эту миниатюрную красавицу в малиновом плаще, я достал мобильник и, увидев на дисплее имя «Гарри», даже сморщился.