— Но я не полководец, — слабо возразила Невеньен.

— Вы королева. По древнему северному закону — а вы замужем за потомком северной династии, не забывайте, — вы принимаете на себя управление армией, если король болен или отсутствует. Вы можете в любой момент отдавать приказы гвардейцам, и они обязаны вас слушаться. К тому же вы дочь генерала, и поэтому у вас больше прав управлять вашей армией, чем у кого-то другого.

У Невеньен закружилась голова, то ли от вина, то ли от слов Иньита. В начале истории Кинамы некоторые королевы, овдовев, действительно принимали на себя не только бразды правления, но и руководство армией. Но это было очень давно, и Невеньен никогда не примеряла на себя образ воинственной девы. Да и, в конце концов, кто позволит четырнадцатилетней — пусть ей и почти пятнадцать! — девчонке помыкать солдатами? Так она, рассмеявшись, и сказала Иньиту.

Его это не смутило.

— Король никогда сам не разрабатывает тактику и стратегию, он дает своим полководцам цель, а те организуют солдат. Один верный генерал у вас уже есть. Лорд Ламан прислушивается к вам, разве вы не замечали?

Она не замечала, потому что не говорила ничего такого, к чему следовало бы прислушаться, кисло подумала Невеньен. Впрочем, к доводам Иньита снова было не придраться — Ламан на каждом совете, как и сегодня, донимал королеву непредвиденными вопросами, только она полагала, что северянин стремится ее поддеть. Похоже, она ошибалась.

Невеньен залпом осушила бокал и тоскливо уставилась на синеву хрусталя, подперев щеку рукой. Прислушиваются к ней или нет, она не способна решить ни одну проблему — ей на это постоянно указывали сначала отец и мать, а потом Акельен, да и любой лорд на советах в Малом зале. Ей всегда говорили, как она должна поступить, а любую самодеятельность, если она не касалась вышивки, встречали либо с громким, либо с молчаливым укором. Ее попытки усилить свое влияние вроде узора из ястребов или посещений Вьита ничего не давали — придворные продолжали не замечать королеву. Как изменить отношение к себе, Невеньен не представляла, хотя очень этого хотела.

— Ну и что мне делать? — с отчаянием спросила она у себя, с опозданием сообразив, что произнесла это вслух. Хоть и разбавленное, вино явно подействовало на ее разум.

Тихий голос Иньита принес успокоение и забрал с собой все ее волнения.

— Все очень просто, моя королева. Настаивайте на своем мнении. Для начала убедите вашего мужа, что он должен взять вас к Гередьесу. И почаще напоминайте отцу, что нам нужна его армия. Вам пора брать управление в свои руки, и тогда, — он снова прикоснулся к ладони Невеньен, и по ее телу прошла дрожь, — они наполнятся силой.

Невеньен стояла у окна в молитвенной комнате и смотрела, как собирается отъезжать ее муж. Первое сражение с ним было жестоко проиграно — никакие аргументы не убедили его, что он должен отправиться к Гередьесу вместе с женой. И впервые Акельен накричал на нее из-за того, что она заставляет его отступиться от своего слова и пристает с дурацкими затеями. Позавчера Невеньен проплакала почти всю ночь, заснув на рассвете. Зато на следующий день ей удалось отстоять то, что советы в Малом зале должны продолжаться в отсутствие короля. Правда, она добилась этого большей частью потому, что Тьер настаивал на том же самом.

Она вздохнула и прислонилась лбом к окну. Ее тонкая золотая диадема тихонько ударилась о стекло. Утром прошел дождь, и размешанная ногами земля во дворе превратилась в жидкое месиво. Один из двоих слуг, тащивших тяжелый сундук с вещами короля, поскользнулся, и его ноша упала в грязь. Кеппи, старший слуга Акельена, заорал на обоих починенных и потребовал вычистить сундук. По двору, и так полному суеты, забегали еще и служанки с тряпками, сталкиваясь с пажами и нервируя лошадей. Животное под Нэньей, дневным магом и телохранителем короля, носительницей единственного в поместье майгин-тара, взбрыкнуло, и женщина принялась ругаться, что ей дали непослушную лошадь. Конюх громогласно оправдывался, что если бы кобыла Нэньи не собиралась так некстати ожеребиться, то все было бы в порядке. За ними разворачивалась целая процессия — десять королевских гвардейцев, превосходных солдат, призванных защищать жизнь Акельена. Взять охранников ему посоветовала Бьелен, и нельзя было не признать, что это мудрый совет, поэтому блеск их начищенных доспехов вызывал у Невеньен раздражение.

Двор представлял собой хаос, и каждое мелкое происшествие задерживало отъезд короля. Акельен со скучающим видом сидел в карете уже полчаса. То и дело в каретном окошке показывалось красное лицо Вьита — он что-то увлеченно рассказывал королю, не замечая его кислую мину. Возможно, сейчас Акельен сожалеет, что не взял с собой жену вместо казначея, мстительно подумала Невеньен.

Акельену, судя по всему, надоело терпеть Вьита, и он распахнул дверцу кареты, спустившись на ступеньку. В этот момент внизу снова поднялся шум, но его причину от королевы скрыл козырек крыльца. Кеппи с изменившимся лицом бросился ко входу в поместье, кто-то из служанок ахнул. В следующее мгновение по двору разнесся скрипучий, надломленный старческий голос.

— Гемми! Мальчик мой, Гемми, куда же ты едешь? Кто позволил ему ехать? Мальчику нельзя покидать поместье, так приказал сам король Ильемен! — возмущалась старуха.

Акельен смертельно побледнел. Пожилая женщина успела выскочить на середину двора, и Кеппи со слугой-сасаа пришлось схватить ее подмышки, так что ее костлявые ноги в испачкавшихся юбках приподнялись над землей, и силой увести обратно в дом. Служанка, молоденькая девочка, приставленная к старухе, обливалась слезами и причитала, что ничего не могла с ней сделать.

— Плохое предзнаменование, — пробормотала Невеньен. Голос старухи, запрещающий истинному королю покидать поместье, звучал голосом богов.

В Кинаме был всего один человек, который мог засвидетельствовать, что Акельен — внебрачный сын Ильемена Идущего, и этим человеком была Кеса, женщина, которую только что уволокли со двора. Увы, она с годами тронулась умом. Для нее погибший десять лет назад Ильемен был жив, а Акельен навсегда остался всего лишь Гемми, безродным мальчиком-слугой. Он рвал и метал, когда слышал это имя, а его настроение портилось на весь день. Хуже этого начала путешествия не придумаешь.

Король, похоже, считал так же.

— Живее, сукины дети, живее! — заорал на слуг.

Как назло, рядом с ним в этот момент поскользнулся помощник конюха, юноша-сасаа. Пытаясь удержаться, он случайно задел карету и сильно ее толкнул. Ему это не помогло — он все равно упал на колено, но Акельен, который задирал ногу, чтобы вернуться к Вьиту, из-за него пошатнулся.

— Тупица! — выкрикнул король, разворачиваясь и пиная поднимающегося с земли сасаа ногой в лицо.

Слуга рухнул в грязь, раскинув руки. Невеньен охнула. Какая жестокость! Из носа сасаа потекла красная струйка. Он схватился за лицо, размазывая кровь и грязный отпечаток сапога Акельена по безусым губам. Затем, опомнившись, подскочил и поклонился, бормоча извинения. В его глазах стояли слезы боли. Король не обратил на него никакого внимания — он уже забрался в карету, хлопнув дверцей.

Слуга поспешно убежал в конюшню, так и не отняв руку от кровоточащего лица. Будь он кинамцем, Акельен не поступил бы так, однако подобное обращение с сасаа всеми считалось нормальным. Отец Невеньен тоже часто бил слуг-южан, причем ограничивался выговором за те же проступки, если их совершали кинамцы. Но разве это правильно? Не существовало никаких законов, по которым сасаа должны были занимать более низкое положение, чем другие граждане страны. Когда северяне завоевали Тьерру — так называлось государство на землях, которые теперь были в Кинаме центральными, — тьеррцы не превратились в рабов, даже наоборот, со временем подавили северян численностью и стали играть большую роль в государстве. Учителя истории и политики говорили, что благодаря этому Кинама превратилась в могущественную державу. И поведение Акельена… Невеньен тяжело вздохнула. Король не должен так относиться к подданным, кем бы они ни были. Почему он этого не понимает? И не начнет ли он — пальцы девушки кольнуло холодом стекла — когда-нибудь обращаться с женой так же, как с сасаа?