Он кивнул и стоял там. Я смотрела, он подошел к перилам и уперся в них локтями. Я опустила голову. Что еще я могла сказать? Я поступила ужасно, но я была честной с ним, не могла уже это исправить. Я сидела и ждала, пока он обдумывал то, что я сделала. Плеск воды обычно успокаивал, но тут только усиливал тревогу. Через пять минут Грант вернулся ко мне.

– Мне так жаль, – повторила я.

– Что сделано, то сделано.

– Я влезла в твою жизнь, в то, что связано с твоей женой, и я ужасно себя чувствую.

Он постучал по обложке книги и вернул к панели, сунув так, чтобы ее не сбросили.

– Это письмо священно, и хотя я защищаю его, как Священный Грааль, это лишь письмо. Веришь или нет, это одно из многих писем, что Джейн написала мне перед смертью. Если бы ты или кто–то другой попросил прочесть, я бы дал. Но… – он пожал плечами.

– Но многие знают, что не стоит лезть в вещи других людей, ведь это неприлично, – вмешалась я.

– Я могу закончить? – спросил он.

Я кивнула.

– Но… никто не осмеливался спросить. Ты не первая прочла его за моей спиной. Я много раз читал то письмо, это сложно, так что я знаю, что ты чувствуешь. Но не кори себя за это. Это в прошлом, – сказал он. – Я редко могу поговорить с кем–то о Джейн. А когда поговорю, мне легче. Спасибо за это.

Он улыбнулся, посмотрел мне в глаза. Если бы он склонился, я бы его поцеловала.

– Грант, только ты мог поблагодарить за нарушение, – сказала я и крепко обняла его. Я обняла его всей душой, желанием, что сдерживала уже три месяца. Он обвил меня руками и уткнулся головой в мое плечо. – Пожалуйста, – шепнула я в его грудь. Я медленно отодвинулась, он ослабил хватку. Мы замерли, наши лица разделяли дюймы. Я смотрела на его губы и тень щетины, улыбнулась и вернулась на свое место. Сердце колотилось, я смотрела, как он отклонился и скрестил ноги.

Он закинул руку на спинку сидения.

– Почему бы тебе не рассказать мне что–нибудь?

– Например?

– Не знаю. Что–то личное о себе. И мы будем квиты.

Я вдохнула носом и смотрела на свои босые ноги. Я плохо умела открываться. Меня больше интересовало узнавать о других, чем делиться своими бедами. Я повернулась к нему. Его руки лежали на коленях, на лице был намек на улыбку. Он хотел узнать обо мне или был вежливым? Я задумалась на миг, пытаясь найти что–то не менее важно, но в жизни до Таиланда ничего такого не было. Кроме одного.

– Я не плакала, когда умерла мама, – сказала я, тряхнув головой.

Он склонил голову.

– Когда она умерла?

– Полгода назад. И я покинула Индиану.

Он посмотрел на меня и едва слышно хмыкнул.

– Ты жалеешь об этом? – спросил он.

Я задумалась, опустила взгляд и ответила:

– Думаю, да.

Он сжал губы.

– Она никогда не понимала меня, не хотела меня, – сказала я.

– Вряд ли.

– Правда. И это не сочувствия ради. Ей было сорок два, и я была незапланированной беременностью. Меня растила старшая сестра Кэролайн, которая рыдала на похоронах, – я замолчала. – Жизнью мамы была церковь, а тут еще и дети с нашим отцом. Она рожала каждые два года с двадцати двух. Когда она подумала, что хватит, она родила братьев–близнецов Эндрю и Майкла, ей тогда было тридцать четыре. Через восемь лет, за девять дней до вазэктомии отца она узнала, что беременна мной. Это наказание за вазэктомию.

Он ухмыльнулся.

– Ходили слухи, что она отдала меня Кэролайн в день, когда я родилась, и сказала: «Это твоя». Я общалась с ней как с дальней бабушкой. Я пыталась получить ее внимание, но мне не нравилось ходить в церковь.

– Почему?

Я пожала плечами и задумалась. Я никогда не понимала, что мама видела в Боге. Он не спас моего дядю Берти от рака легких. Он не спас моего любимого кота от машины, и он не позволял Кэролайн забеременеть, хотя она так этого хотела.

– Может, потому что мама все время была там, и церковь для нее была выше семьи. Она говорила, что работа Бога не закончена. Но, как оказалось, от этого у нее случился сердечный приступ.

Он улыбнулся мне без жалости, и я была благодарна за это.

– Ладно, – сказала я, вскинув руки, – хватит сессий психиатра на сегодня.

Он вскинул бровь, и я потянула за край футболки.

– Скажу в последний раз… мне очень жаль, что я подорвала твою веру в меня. Мне нравится быть с тобой, и я не хочу, чтобы между нами были плохие чувства, – честно сказала я.

– Мне тоже нравится с тобой, – он смотрел на меня еще миг, а потом повернулся к радару.

– Я могу задать вопрос?

– Да, – сказал он.

– Ты целовал кого–то после смерти Джейн?

– Да, – ответил он без колебаний.

Я кивнула.

– Хочешь знать что–то еще?

Я покачала головой.

Он склонился, его лицо оказалось рядом с моим.

– Это тебя тревожит? – он прищурился. – Думала, ты была первой, кого я захотел поцеловать, за четыре года?

Я застыла. Похоже, наши мысли совпали, но я не хотела делать первый шаг.

– Нет, – прошептала я. – Но, если на то пошло, почему ты так отреагировал в Бангкоке?

Он отвел взгляд на миг.

– Чувства застали врасплох. Между нами иначе, и ты – первая женщина, с которой я хотел проводить время.

Я ощущала его дыхание на своей коже.

– Почему?

Он задумался на миг.

– Я ценю то, что ты сделала со своей жизнью, и твое желание увидеть мир. Перебраться в чужой город с ограниченными удобствами – сложно для девушки из маленького города. И я восхищен тем, что ты делаешь для своих учеников, и как ты светишься, когда говоришь о работе с ними. Я вижу, что ты благодарна своей жизни.

Его слова меня тронули. Я сглотнула.

– Тебе повезло, что я тут еще на пару недель.

– Да, повезло, – сказал он и отклонился на спинку. – А ты? Как у тебя с мужчинами?

Я издала смешок.

– Это исцелит твою бессонницу. Ты не хочешь знать.

– Хочу, раз спросил.

Я сделала глоток из бутылки и ответила:

– Нечего толком рассказывать. Серьезные отношения были только в колледже. Я встречалась полтора года. Даже домой не о чем написать, – я пожала плечами. – Я была занята.

– Кто порвал отношения? Ты или парень?

– Я.

– Почему? – спросил он.

– Это было не то. Мы не говорили серьезно о браке, мы были очень разными. И будущее видели по–разному. Он не был плохим, но не для меня. Он хотел путешествовать только по футбольным стадионам.

– Стадионам? – он вытянул ноги и снова улыбнулся, в этот раз любопытнее, потягивая пиво.

– Мы не подходили. Его девушка должна была родить ему трех детей, печь сладости и заниматься скрапбукингом. Я не подходила.

– Потому ты переехала? Чтобы быть подальше от таких?

– Я никогда не хотела быть в Индиане. Смерть матери и потеря работы стали катализаторами. Меня не удерживало ничего, кроме меня и, может, Кэролайн. Мы были очень близки.

– Ты об этой сестре говорила?

– Да. Она мне как мама, было сложно оставить ее, но только из–за нее я оставалась там так долго. И она всегда хотела для меня счастья, а там я счастлива не была.

– Почему?

– Сложно сказать, – я пожала плечами и задумалась. Просто меня ничто там не привлекало. На бумаге моя жизнь казалась хорошей. Я не бедствовала, любила работу и учеников, но я всегда была не на месте. Словно выжидала, пока меня отправят туда, где люди не будут закатывать глаза от моего любопытства и желания увидеть новое и встретить новых людей. Но я была практичной, у меня почти не было денег, чтобы утолять любопытство. И я подавляла энтузиазм, не высовывалась, пока не пришло время последовать за мечтами. – Может, «счастлива» не лучшее слово, – сказала я. – Мне не было там удобно. И я поняла, переехав в Таиланд, что я бежала к чему–то, а не убежала от чего–то. Ты что–нибудь понимаешь?

Он кивнул.

– Индиана – не плохое место. Я выросла в хорошем обществе. Там все еще важны семейные ценности и трудолюбие. Там дети играют на улице, а люди не запирают дома, но я не находила место, – я почесала шею. – Мама не давала мне делать ничего, только сразу идти домок после школы, когда я была маленькой. Все интересы, что требовали дополнительно покидать дом, злили ее. У меня было мало друзей среди соседей, а все братья и сестры были старше, как минимум, на восемь лет, так что я часто была одна, обдумывала свое будущее. Я не хотела работать на нашей ферме, меня интересовало то, о чем я ничего не знала, что никогда не испытывала.