А вдруг и вправду какой-нибудь обладатель более ловких пальцев воплотит в жизнь его мечту и ничего не останется — только глядеть!
И снова тяжесть на плечах.
Тяжко, тяжко…
Сладостная тяжесть. Созданная твоими руками. Твоими и больше ничьими на свете. На ней отпечатки твоих пальцев, твоей души. Но она раздавит тебя.
Сейчас, когда ты несешь ее, ты ее не видишь и можешь представлять себе. Вот она! Ускользавшая мечта, навеки схваченная в камне. В жиловатом мраморе снега. Снежная фактура — самая выразительная. Твое лицо — лучшее из того, что ты можешь оставить миру, единственное…
Резкие черты во льду. Замерший, замерзший плач.
Труд всей жизни. Лебединая песня.
Внутри лавины кружат излучения последних вспышек угасающих душ.
Мечта Скульптора передается Поэту и отражается в ненаписанном стихотворении.
Каменная фигура откликается словами.
Звучащее изваяние.
Твое лицо.
Когда ты родился, оно было гладким, словно круглый камешек с берегов бесконечной реки времени, обкатанный, обточенный.
И вот еще неопытная твоя рука долбит, и кует, и ваяет лицо твое, а камень тверд и неподатлив, как гранит.
И бесчисленными жилками перекрещивается в нем наследие далеких предков и толкает тебя идти по их линиям, повторять чьи-то черты.
Ты сам себе создатель и рушитель.
Каждый шаг влечет за собой то характерную морщинку, то тень вины, то новое выражение…
Мысль отражается ломаным лучом, пришедшим из глубины.
Боль и любовь своим медленным пламенем высекают твое лицо.
И вот он, твой облик, неподвластный даже смерти.
Тяжко, тяжко… Плечи сгибаются…
Двое приятелей собираются перейти улицу, но тут светофор меняет цвет. Останавливаются пешеходы…
— Стой, красный свет! — кричит Мерзляк.
Но Скульптор уже шагает и не хочет останавливаться.
— Искусство идет прямо на красный свет!
Оба пускаются напрямик.
Странноватая группка — двое молодых людей со статуей на плечах — пересекает дорогу в самой гуще движения, среди автомобилей, грузовиков, троллейбусов.
Стройный поток смешивается. Шоферы изо всех сил сигналят, хотя это запрещено. Одно нарушение вызывает серию других. Машина останавливается на полном ходу и словно бы принюхивается к обоим приятелям: что за птицы такие?
А пешеходы, ждавшие зеленого света, воспользовались случаем и смело шагают за каменной фигурой — она пролагает путь. Брод в моторизованной реке.
Милицейский свисток. Статуя освистана.
Пробка.
А скульптура невозмутимо движется вперед, и за ней — целое шествие радостных пешеходов.
Согнувшийся под тяжестью Скульптор воображает, как плыла бы над толпой людей и машин каменная фигура, нет, не эта, а та, которую он, мастер, мог бы изваять. Плыла бы горделивая, совершенная, чуждая суете и словно бы смеялась над всей этой автоматизированной спешкой. Каменная фигура — причудливые неземные формы.
Вот они уже на другом берегу и ставят ее на тротуар. С трудом распрямляются. Она гипсовая, недоконченная, далекая от совершенства. И творец ее оглядывает свое создание с печальной любовью.
А пешеходы, прошедшие благодаря ей, пренебрежительно поворачиваются к ней спиной и продолжают свой путь.
Глаза у светофора — белые.
Слепящая вечная белизна.
Хотя бы красный свет блеснул!
Он пойдет на красный свет! Он привык. Он рискнет. Он вывернется из-под колес двух встречных машин.
Он унесет на плечах свое творение.
Светится белое.
Белое свечение неодолимо.
Око смерти. Замершее движение. Оледенелость.
Лавина преграждает путь твоему завтрашнему созданию. Оно — в тебе. Истинное. Уже сегодняшнее.
Оно никогда не оживет.
Верни его назад, спаси его. Спустя мгновение тебя не станет. И оно исчезнет вместе с тобой. Твое бессмертие обречено на смерть.
Верни его, создай его в том единственном времени, которое еще принадлежит тебе: в прошлом!
Последним усилием Скульптор уходит в воспоминание.
С трудом переводя дыхание, присаживается у края тротуара. Задумчиво оглядывает гипсовую фигуру. Есть еще возможность завершить ее. Начать заново.
Это хорошо, что ее не приняли на выставку! Если бы приняли, это было бы непоправимым несчастьем. Это было бы невозвратно: чего доброго, он бы еще вообразил, будто достиг совершенства!
Конечно, они не взяли скульптуру совсем из других соображений. Нет, не потому что она — ненайденное, а потому что она — поиск.
Поиску нужно преградить путь, прежде чем он преобразится в открытие — таков принцип старости. А комиссии обычно составлены из стариков разного возраста, даже, случается, из молодых стариков.
Белокосая лавина преградила путь ищущим шагам.
Комиссия, сама того не желая, оказала тебе услугу, самую лучшую!
Взрыв, толчок! Пробуждение внутреннего сопротивления.
Мешая тебе, враждебные силы тебе помогают.
Если бы ты не вызвал их к жизни, если бы они приняли тебя, как принимают экспонаты на выставку, ты так бы и остался на пьедестале, в застое. Одинокий среди мраморного эха выставочных залов.
Это хорошо, что ты вызвал противодействие.
Обратная связь — самый движущий из всех законов природы.
Препятствия толкают тебя вперед.
Удар заставляет двигаться.
И самое дорогое: преследования порождают сближение. Ты никогда не обрел бы такого преданного друга, как Мерзляк, если бы не эти горести непризнанного, отброшенного, клейменного.
Окружающая враждебность делает дружбу неразрывной.
Сколько сладких минут порождено огорчениями! Вот ты возвращаешься под вечер в свой бедный подвал, ты обижен, все безнадежно. И приходит друг. И ты делишься своим возмущением. И глотаешь опьяняющий напиток человеческого понимания.
Враждебные силы создают нас. Моделируют наши характеры из гранита.
Но если так, пользуйся всем тем, что мешает тебе. Преобрази разрушительную силу — в движущую.
Пусть лавина превратится в турбину.
У тебя еще есть две-три секунды. Ты еще мыслишь. Еще создаешь воображаемые образы. Ты все еще творец.
У тебя еще в запасе эта снежная платформа.
Последняя белизна.
Необъятная площадь твоего явления.
Создавай воспоминания. Придавай законченность незавершенным мгновениям. Совершенствуй их.
Лавина — гора из гипса. Набирай полные горсти и ваяй изображение самого насыщенного мгновения жизни, последнего, предсмертного мгновения. Воссоздай свое лицо и тело, когда в порывах и судорогах сольются в них воедино жизнь и смерть.
Нашел! Вот оно, отчаянно искомое: человек — борьба жизни и смерти.
Тяжко, тяжко…
С каким тягостным теперь легкомыслием относился ты к считанным своим часам, как легко тратил их.
Как тягостна легкость недовершенного труда.
Как тяготит лавина неосуществленных возможностей.
Но впереди у тебя — вечность. Вечность, состоящая из двух-трех секунд, чтобы наверстать упущенное.
Двое приятелей доходят до многоэтажного жилого дома в стиле периода культа личности. Высокий каменный цоколь. Подозрительно сжавшиеся тюремные оконца. Холодная зернистая штукатурка — в горах бывает такой градуированный снег.
— Только глянешь — затрясет! — замечает Мерзляк.
— Пошли! — Скульптор направляется к своей мастерской.
С трудом тащат они тяжелую скульптуру по узкой витой лестнице. Давят бетонные перекрытия, Дневной свет едва просачивается сквозь решетку окна. Неповоротливая фигура не вмещается.
Скульптор взбешен: «Обезглавить ее!» Он уже замахнулся молотком.
Но друг останавливает его. Мерзляк благоговеет перед искусством, хотя, в сущности, мало что понимает в нем. Но самое главное ему доступно: личность творца.
— Во дворе есть место! — возглашает Мерзляк.