В эти короткие и бесконечно длительные мгновения, покуда каждый из нас ведет отчаянную борьбу за воздух, мы заново проживаем и оцениваем самые значительные эпизоды нашей жизни, упущенные возможности, ошибки, непоправимое.
В перенасыщенное время последней минуты умещается самая интенсивная внутренняя жизнь человека, обреченного на смерть.
Память преображается в воображение.
Мы спешим наверстать все то, что нам предстояло бы, то, что будет отнято у нас навеки.
Внутри, в лавине, — наше будущее.
Мы еще молоды. Мы еще не жили. И для чего все было?
Время умирающего растянуто до бесконечности.
Мы проживаем все с предельной ясностью и точностью. В реальной жизни мы действовали как во сне. Сейчас мы приходим в себя, теряя жизнь.
Внутри, в лавине, под фосфорическими звездами снега, каждый из нас ужасается: как можно было растратить столько бесценных мгновений?! Жизнь распылена по мелочам. А надо было полнить, насыщать собой всякий миг! Жизнь — это многозначные мгновения, и они — в нас, и ничего более!
Каждый по-своему сознает всем своим существом, что упустил жизнь, в ожидании чего-то иного упустил настоящее. Направлял все чувства на то, чтобы угадать, что ждет впереди, рисовал будущее в воображении и не воспринимал настоящего. Жил в текучем времени и сам становился текучим, ускользал от самого себя. И вот время остановилось. И ты замер. В последний миг своей жизни ты живешь по́лно, ты весь в себе, ты больше не ускользаешь.
Твои чувства обострены до предела. То, что не было до конца прочувствовано в прошлом, ты полноценно проживаешь теперь.
И только теперь становится понятно: никто из нас никогда не был таким, каким мог быть, все мы только намеревались с т а т ь.
Теперь мы обретаем внутреннее зрение. Молниеносно возникают контрастные, выпуклые, яркие образы. Никакой мути.
Внутреннее зрение видит все иначе: в одно и то же время вместе и по отдельности.
Но неужели только перед смертью человек ощущает истинную красоту и ценность жизни? Почему?
Впервые ощущаешь вкус, когда вкушаешь в последний раз.
Дорого мы заплатили за верность зрения.
До этой минуты мы почти всегда видели друг друга со спины. Внезапно, перед смертью, все обернулись лицом. Раскрылся внутренний мир, истинный образ.
Упали снежные маски. Блеснула во всем многоцветии жизнь. Сколько различных индивидуальностей крылось за этими однообразно присогнутыми плечами!
За плечами каждого — судьба.
И все мы связаны невидимой бечевкой, сплочены в едином стремлении к одной вершине, сдавлены одной лавиной.
Белая молния вмиг озарила самое темное в нашем бытии.
Лавина окутала нас, переплела, смешала, сжала, уничтожила соперничество, сравняла сильных со слабыми, вожаков с ведомыми; в едином вихре закружила первых и последних, смещенных и вознесенных; сплотила нас, показала нам, как мы необходимы друг другу, как не можем дышать один без другого.
Лавина в одну минуту соединила нас и сделала настоящими.
Вместе. Жизнь нас разделяла, смерть нас сплачивает.
Все вместе мы дополняем друг друга.
Внезапно теряешь направление, равновесие, тяжесть и устойчивость. Где оно: верх, низ, право, лево, вперед, назад?
Постоянное направление скрыто внутри, в тебе самом.
Гора треснула. У тебя такое ощущение, будто она покачнулась, закружилась, рухнула прямо на тебя и вместе с тобой провалилась в преисподнюю.
Ты сжимаешься, припадаешь к желанной земле, потерянной, кажется, по твоей же вине. Ты горбишься, ты хочешь стать совсем маленьким, но крепким, как камешек, зародышем, вернуться в земную утробу.
Ты всем своим существом обращаешься вовнутрь себя в поисках направления, ориентира.
Лавина действует безрассудно, слепо. Ты должен противопоставить ей себя — субстанцию иного состава, иного порядка. Иного измерения.
И ты вновь бежишь из одной реальности в другую — ирреальную, в ней можно приютиться, обрести уверенность.
Голова кружится, ты обретаешь второе, истинное прозрение.
Задыхаешься. Ищешь глоток воздуха. И находишь в себе простор для еще одной минуты дыхания.
Второе дыхание.
В снежных завалах — прорези света.
Ты сомневаешься в собственных ощущениях. Чтобы все рухнуло? Невозможно! Ведь все имеет в себе нечто непоколебимое.
Вращается вокруг своей оси снежная центрифуга. И Земля как прикованная вращается вокруг своей оси.
Но близко от тебя ничего нет. На расстоянии протянутой руки не за что ухватиться, не во что вцепиться ногтями.
Белая темнота. Плотная, беспросветная.
Пронизанная внутренним светом.
Только в тебе — опора.
Внутренний компас.
Думалось, навеки утратил его. И вот, находишь в последний миг.
И целый миг ты существуешь без дыхания.
Целый миг вечности.
Глаза Дары расширяются и вспыхивают навстречу ослепительному пыланию снега.
Лавина налетает, набирает скорость, гремит, несется по свистящей траектории от вершины в пропасть — блеск и шум в белых сверкающих искрах.
И что с того, что это молниеносное видение ничего общего не имеет с настоящими размерами и очертаниями нашей скромной, маленькой лавины? Эта лавина принадлежит Даре и никому другому. Она годами копила ее в своем воображении, наслаивала рассказы и описания, преувеличивала, раздувала страхом до космического объема.
Каждый сам создает поглощающую его лавину.
На глазах — снежная повязка, рот заткнут плотным снежным кляпом. Дара пытается пробить свою ледяную тюрьму кулаками, вертится, подскакивает, всем своим необузданным существом пытается отринуть то, что она в капкане.
Одно спасительное воспоминание вырывает ее из состояния ужаса.
Воспоминание похоже на ожидание. Будто еще ничего и не было, и все еще только предстоит.
Из снежного водоворота выныривают пасмурные сумерки.
Дождь и скверное настроение.
Сердитая Дара ждет в университетском парке. На лице отпечатываются пальцы дождя. Она торчит на углу, как наказанная, и все из-за того, что она точна!
Она одного не может себе простить: той внутренней дрожи, что охватила ее, когда она собиралась сюда. Как она была уверена в недоказуемом: что-то случится! Но нет, ничего не случается в этом заранее запланированном, научно объясненном и вычисленном на электронной машине мире!
Попалась, как мокрая мышь в мышеловку! А Звезделина сидит себе в тепле, листает журналы, потягивается, как кошка, и заочно наслаждается мукой, которую причинила еще одному поклоннику.
Дара оглядывала прохожих и уже издали определяла: семейный, занятой, праздношатающийся.
Тот, кого она ждет, совсем другой человек!
Эти торопятся под косым дождем, подняв воротники.
Вон какой-то молодой худощавый, с закрытым зонтиком, вертится поблизости. Уже с самого начала она не обратила на него внимания. Тот, кого она ждет, не носит с собой зонтик. Исключено!
Но сейчас, когда он повернулся к ней спиной, она взглядывает на него. Спина его выражает нетерпение и раздражение одновременно. Нет, не тот.
Прохожих все меньше, а дождевых капель — все больше. Она сердито переглядывается с дождем.
И наконец обращается к закрытому зонту:
— Вы ждете красивую девушку по имени Звезделина?
— Звучит как пароль! — кротко отвечает он.
Тот, кого она ждет, имеет совсем другой темперамент.
— Она не заболела? — вежливо осведомляется закрытый зонт.
— Ничего подобного! — Дара все еще не верит, что это тот самый. — Она прислала меня вместо себя.
Он с недоумением оглядывает девушку.
— Успокойтесь! — уточняет Дара. — Она прислала меня в качестве уличного телефона-автомата, чтобы я предупредила вас, что она не может прийти.