С детских лет Продан Петров писал стихи, просто так, для себя. И с тех пор как ушел из спорта, самым любимым его занятием стало размышление над бесчисленными значениями слов. Ему доставляло удовольствие заново открывать для себя слова, вслушиваясь в их смысл. Читал ли он или просто думал — это не имело значения. Сейчас слово «гратис», которого он не слышал целую вечность, резануло слух. Гратис. Грация. Грациозно. Грациани. И одиннадцатиметровый удар, который тот не сумел забить в ворота «Ливерпуля» на глазах у переживавшего президента Италии. Любимец публики Грациани, чемпион мира. Петров взглянул на часы и попросил бармена принести стакан воды. Потом достал и высыпал на ладонь семь разных таблеток, положил их в рот и сделал глоток.

— На прошлой неделе было девять, — заметил бармен.

— К концу месяца нужно будет сократить до двух, — вздохнул чемпион, — если, конечно, разрешат после контрольного осмотра.

— Разрешат. Вам ведь с каждым днем лучше, я же вижу. И в конце концов вы вообще о них забудете.

Продан Петров взглянул на него и улыбнулся:

— Пока Грациани жив, этот одиннадцатиметровый будет сниться ему по ночам.

— С чего это вам вдруг в голову пришло?

— Да так, пришло.

Тем временем Гецо надоело барахтаться и плескаться в воде. Весь мокрый, он вернулся в бар и шлепнул себя по груди.

— А я еще ничего, а? Что скажешь?

Чемпион посмотрел на него. «Напористая, волосатая, дикая, мокрая диспропорция». Чемпион улыбнулся — ему понравилась сочиненная им фраза.

— Вот ты смеешься, а я… Слушай, а давай померимся силами? По-матросски? — Гецо мгновенно устроился напротив чемпиона. — Ну, победишь ты меня, что из того? Победил меня сам Продан Петров! Не кто-нибудь, а сам чемпион! Давай попробуем!

Продолжая улыбаться, чемпион покачал головой.

— Послушай, будь человеком, ну что тебе — жалко? Мы ведь не всерьез, в шутку, просто чтобы я мог сказать, что боролся с самим Проданом Петровым. Ну очень тебя прошу!

— Не гожусь я теперь на такое, — вздохнул чемпион.

— Да ведь говорю же тебе: просто так, в шутку! С Проданом Петровым, не с кем-нибудь, силами помериться! Понимаешь?

Чемпион глубоко вздохнул и поставил локоть на стол. Гецо схватил его руку и приподнялся. Глаза его заблестели, рот раскрылся.

В этот момент Делчо вылез из бассейна и стал вытираться большим полотенцем.

— Дядя Гецо! — сказал он и кашлянул.

— Продан! — крикнул бармен из-за стойки бара. — Что вы делаете?

— Ничего, Николай, мы ведь тихонько, в шутку… — И вдруг чемпион почувствовал, как от человека, сидящего напротив, повеяло желанием жить на дармовщину, действовать исподтишка, пахнуло местью, ненавистью, завистью без повода, убийством.

И еще много важных и страшных слов пронеслось в голове легендарного в прошлом штангиста, пока его рука медленно отклонялась назад и вскоре оказалась плотно прижатой к поверхности стола.

Гецо выпрямился — его сопение вдруг перешло в чудовищный вопль. Он отпустил руку чемпиона и вскочил с такой прытью, что повалил стул.

— Вы видели?! — Он ревел от восторга. — Делчо, ты где? Ты видел? Ты же видел, что было, а? — Он повернулся к бармену. — И ты видел! И тот, другой! Где он, как его там?

— Не беспокойся, все видели, — тихо сказал чемпион. — Да ведь и я сам подтвержу, что ты меня победил.

— Эх, черт подери! Слыхали? — Гецо потряс кулаком в воздухе. — Будь у меня деньги, я бы взял номер в гостинице! Да мы… И мы ведь не… А, Делчо? Что нос повесил? Видал, как я… Эге-ге…

— Я могу дать тебе денег, — сказал чемпион. — Мне они не нужны. Почти не на что их тратить.

— Но…

— Николай, дай ему пятьдесят левов.

— Ну… Дай, раз у тебя есть… Я всегда возвращаю, чтоб ты знал! Ты не думай… Мы ведь не… — Он замахал рукой и жестом закончил свою мысль.

— Отдашь, когда сможешь.

Бармен положил пятьдесят левов на стойку. Гецо двумя мокрыми пальцами взял деньги.

— Прошу вас одеться, — холодно сказал Валю. — У нас сейчас начнется обеденный перерыв.

Купальщики послушно двинулись к раздевалке.

Чемпион взглянул на бармена, и тот вынес из маленькой комнатки за стойкой два костыля. Продан Петров с трудом поднялся и, опираясь на костыли, медленно пошел по безлюдному коридору. Его правая нога была в гипсе — от щиколотки до бедра.

— О-о! — воскликнул Гецо, причесываясь пластмассовой расческой. — Бедняга… Что же ты мне раньше не сказал, а? Что-то я слыхал о тебе, вроде операции какие-то, колено, что ли… Ай-яй-яй! Дорого же тебе обходятся эти твои высокие награды, знаешь ли…

— Знаю, — ответил чемпион и, не оглядываясь, пошел дальше по коридору.

Он с трудом добрался до лифта, а потом и до своего номера. Теперь, чтобы одеться к обеду, ему предстояло затратить столько же сил, сколько в свое время для завоевания титула чемпиона Балканского полуострова.

Когда, одеваясь, он думал об этом, в дверь кто-то тихонько постучал.

— Входите, открыто, — сказал чемпион.

В дверях показался Делчо. В руках он держал раскрытый блокнот и авторучку.

— Товарищ Петров, извините меня, я… хочу попросить у вас автограф. Я… — Делчо запнулся.

Чемпион взял блокнот и ручку. Подумал, потом спросил:

— Кто ты, Делчо?

— Да так, один из многих. Студент, агрономию изучаю. Здесь на практике, вместе с этим… А вообще-то я играю в футбол… в команде «Академик»…

«Один из многих» — это все, что услышал чемпион. Он смотрел мимо юноши — в яркую неповторимую даль своей молодости, когда дух его ломал железную оболочку тела, движимый стремлением вызвать сладкое и гордое волнение у «многих», чьи глаза загорались при виде болгарского флага, вздымающегося под звуки гимна выше всех.

Он написал:

Он вернул Делчо блокнот и молча проводил его взглядом.

Перевела Татьяна Прокопьева.

И в жизни есть третий раунд

Однажды я оказался в Будапеште. Сначала мы ходили группой, но потом — не знаю уж, как это случилось, — потихоньку все потеряли друг друга из виду. Один туда, другой сюда, и каждый отправился куда ему хотелось.

Кто вдвоем, кто втроем, а я и еще четверо таких же — поодиночке. Подмигнули друг другу и сговорились — в восемь вечера перед гостиницей.

Я таскался по большому незнакомому городу, прогуливался без всякой цели и посвистывал. Поплевывал в Дунай с какого-то высокого моста, и сначала мне было страшно весело. Именно сначала, потому что потом, при виде разноцветных витрин, я вспомнил о заказах жены — хорошее настроение как рукой сняло. Список, данный мне женой, состоял из двадцати семи пунктов, которые я должен был выполнить в обязательном порядке. Остальные покупки — на мое усмотрение. Не зная точно, что здесь сколько стоит, и ориентируясь приблизительно на наши цены, я понял, что для выполнения обязательных заказов жены мне необходимо восемьсот форинтов. А у меня было только семьдесят…

И так я бродил туда-сюда, представляя, как я потом буду объясняться с женой, и раздумывал, как мне истратить имеющиеся деньги. Вдруг краем глаза я случайно увидел слово «Болгария».

Не знаю, что вы чувствуете, когда, находясь за границей, вы вдруг увидите слово «Болгария», но я остановился перед этой афишей, закурил сигарету и где-то глубоко внутри ощутил страшное удовольствие. Мне подумалось, что для венгров слово «Болгария», вероятно, звучит так же, как для нас в Софии звучит слово «Венгрия». То есть речь идет о загранице. В таком случае, значит, и мы заграница, только там, в Софии, это просто не приходит в голову. Красивая и привлекательная заграница — я видел, как венгры рвутся в Софию и в Варну, выстаивают длинные очереди в своем бюро путешествий и страшно довольны, когда им быстро удается устроить поездку.