Громыхнув старым железом, усталая машина сделала неуклюжий поворот и двинулась знакомой дорогой в гараж…
Перевела Татьяна Прокопьева.
За оградой
Десятки тысяч на трибунах уже вскочили со своих мест. Судья смотрел на часы. Двадцать репортеров замерли в напряженном ожидании, каждое мгновение готовые броситься на поле и поймать незабываемые секунды своими кинокамерами и фотоаппаратами. Целый месяц только и было разговоров, что об этом матче. Сколько лет его ждали! Наутро европейские газеты самым крупным шрифтом должны будут возвестить о несомненной, убедительной победе болгарского футбола…
Конечно, никто не расслышал финального свистка — увидели только внезапно вскинутые одиннадцать пар рук, а затем объятия, прыжки, журналисты, тренеры — вся эта счастливая неразбериха, наступающая после большой победы.
Одиннадцать героев находились в центре внимания. Но центр этого центра, если можно так выразиться, заслуженно занимал игрок номер 10. Он так устал от всех этих бурных объятий, громких возгласов, ликующих лиц, как в старом кинематографе мелькавших перед глазами, что чуть пошатывался, словно ища опоры.
Но первый, самый сильный взрыв восторга наконец миновал, команде пора выстроиться посредине поля, поприветствовать болельщиков и затем удалиться в раздевалку.
Вот она — долгожданная минута, когда вскидываешь руку навстречу тысячной радости и одним взмахом стряхиваешь тягостный груз лишений, сомнений, жертв, без которых невозможен никакой успех!
Взмах руки победителя, такой понятный взмах руки: «Привет всем! Я счастлив в полном смысле этого слова! Я достиг того, чем могу гордиться! Я рад, что и вас сделал счастливыми. Жив болгарский футбол. Потому что жива Болгария — такая, какой вы ее увидели здесь, сейчас, на этом футбольном поле. И пусть так будет во всем! Так держать, ребята!..»
А потом тридцать-сорок шагов до раздевалки. Тридцать-сорок шагов, а за ними отлично исполненный долг и томительное возмездие за все отложенные «на потом» тихие домашние вечера, возмездие за все упущенное, прошедшее мимо тебя совсем близко…
И тут вдруг он столкнулся с Мастером. Давно игрок номер 10 не видел Мастера и впервые заметил, как побелели его волосы. Горячее всех обнял Мастер молодого победителя и тихо сказал:
— Спасибо тебе. Ты добился того, о чем я мог только мечтать.
— Да нет же!.. Я просто всегда хотел быть похожим в игре на тебя.
Они уже спускались к кабинам раздевалки, стадион остался позади, такой же взволнованный, но теперь отдалившийся и как бы притихший.
— Ты действительно добился, — повторил Мастер. — Может, и я сумел бы в свое время, но мне недоставало многого из того, что ты имеешь сейчас…
В свое время… В то время… Глаза десятого номера вспыхнули и впились в лицо Мастера. Да, в то время, двадцать лет назад, густой ежик черных волос торчком стоял над этим лицом, и лицо это было молодым, и проводился ответственный матч, и Мастер, юный Мастер, играл под номером 10. Нет, это был танец, а не игра в футбол. Он просто проплывал между остальными игроками, проплывал со скрипкой в руках. Протяженные точные взмахи смычка, виртуозные движения и незабываемый чистый тон — мяч словно по нотам летел через поле и с точностью до одного сантиметра ложился там, где требовалось. Настоящая феерия развертывалась на огромной зеленой площадке. Мастер блистал в этот звездный час своей жизни, а невзрачный, стеснительный парнишка, сидя на ограде, не сводил с него широко раскрытых глаз, и детское сердце громко колотилось под изношенным пальтецом… Мальчик судорожно цеплялся озябшими пальцами за дощатую ограду и хотел только одного — чтобы все это никогда не кончалось. В эти минуты он жил полной жизнью, счастливой, прекрасной, совершенной.
В тот день Мастер забил два гола из трех, превзошел всех и даже самого себя, болельщики шумно выражали свое восхищение, а мальчик не издавал ни звука — боялся, что его заметят и прогонят…
— …В мое время, например, у меня не было таких партнеров, как у тебя сейчас. Не хочу ничего плохого сказать о своих коллегах, они делали все возможное, но, сам понимаешь, нелегко работать в одиночку…
Да, нелегко. За оградой стадиона мальчику жилось нелегко. В одиночку, тайком играл он своим тряпичным мячом и пытался быть таким, как Мастер. Ему не хватало смелости присоединиться к другим ребятам. Но однажды кто-то из них ушел в кино, не составлялась команда, и они сами позвали его. И с того дня всегда звали. Прежде никто никогда не награждал его возгласами «отлично!», «браво!», никто не замечал его. А с того дня стали на него глядеть с интересом и вниманием. А мальчик снова и снова выходил во двор со своим тряпичным мячом и упражнялся до темноты. Сверху, из узкого оконца, неслись чистые звуки тихой скрипки, луна проплывала среди ветвей, похожая на золотой мяч, и, казалось, спрашивала: чего ты ждешь от жизни, чего желаешь? И будущий десятый номер безмолвно открывал ей свою душу: «Стать таким, как Мастер!»
Конечно, он был тогда всего лишь мальчишкой, он и не подозревал, как тернист путь, но такой азарт одолевал его, что мысли о трудностях не задерживались в голове. «Будь что будет….» И он спокойно засыпал и видел во сне ответственные матчи…
— …Тогда и матчи-то такие не проводились. Болгария плелась в хвосте европейского футбола, зачастую мы выглядели просто смешно. Даже если отдельный игрок и добивался чего-то, все равно пропадало зря…
У дверей раздевалки четыре корреспондента обрушили на них град вопросов, нацелили фотоаппараты и микрофоны. Десятый номер старался никого не пропустить, дружески кивнуть, сказать хотя бы слово, разделить радость каждого. Старый Мастер щурился от вспышек и тоже счастливо кивал во все стороны.
— Ну, пока, — внезапно сказал он молодому. — Ты давай приходи в себя, после встретимся, поговорим.
— Пока, Мастер!
Прежде чем захлопнуть за собой дверь, десятый номер проводил Мастера взглядом, почувствовал мгновенную грусть, но вслушался в голоса репортеров, обсуждавших его гол, и на лице его вновь заиграла радостная улыбка.
А хорош был гол! Это не считая того, что оказался единственным и решил все! Запыхавшиеся корреспонденты, наверно, уже черкали в своих блокнотах: «золотой гол десятого номера», «великолепное исполнение» и прочее, и прочее — целая куча приятных слов, а сам десятый номер вновь и вновь воскрешал в памяти тот момент, когда почувствовал возможность и осознал ее раньше, чем опомнились защитники противника. Им обоим, преследовавшим его, словно тени, не хватило интеллекта. Не хватило вдохновения, чтобы представить себе такой фантастический финт. И еще одно: наверное, в детстве они никогда не заслушивались виртуозными трелями на лунном дворе. Они отстали от него на какую-то четверть шага, один бросился вперед — и обманулся, и упал, и тогда грянул удар. И отчаянный, совсем уже бессмысленный прыжок вратаря. Все было кончено…
Переодеваясь, десятый номер видел в окно раздевалки, как расходились болельщики, расходились не спеша и уносили с собой праздничное настроение. Некоторые затягивали песни. Другие поджигали свои треугольные шапки из газетной бумаги и, ликуя, размахивали ими, как факелами.
Но ни эти тысячи торжествующих людей, ни сам новый Мастер не могли заметить мальчика за оградой стадиона. Соскользнув с дерева, откуда он следил за игрой, ничем не примечательный парнишка съежился в своем поношенном пальтеце, сунул в карманы озябшие руки и загляделся на что-то далекое там, впереди.
И глаза его сияли.
Перевела Фаина Гримберг.
Чемпион
В маленьком баре гостиницы сидел в одних плавках Продан Петров и задумчиво смотрел на бассейн. На фоне убаюкивающей роскоши его атлетическая фигура казалась статуей. Кроме него и худощавого молодого человека за полированной стойкой, в баре никого не было. Тишину нарушал лишь хрипловатый голос Сачмо и тихий, кристальный и радостный плач его неповторимой трубы.