— Не был…

— Были, Григорий Матвеич, были, и не далее как пятого сентября. Были в кино «Антей».

— Если бы ходил — не скрывал… Чего мне скрывать?

— Именно это меня и удивляет: почему вы так упорно отрицаете обычный, несущественный факт. В том, что вы находились в кино «Антей», когда была убита Кривулина, — в этом нет никакого сомнения. В кармане вашего плаща обнаружен билет на пятое сентября, причем на предпоследний сеанс. Как вы можете объяснить наличие билета, если вы больше года не были в кино? Кстати, учтите, что на билете могут быть отпечатки пальцев. Я жду объяснений.

Дробов не исключал, что известие о билете сломит Куприянова и после некоторых неловких уловок и запирательств последует признание в преступлении. Но этого не случилось. Слова Дробова о билете не произвели на Куприянова ожидаемого действия. Более того, Дробов заметил, что временное замешательство Куприянова вновь сменилось нагловатой уверенностью, свойственной уголовникам, когда им кажется, что преступление их недоказуемо.

— Смотрел я этого «Мстителя». — Куприянов потянулся за сигаретой. — Смотрел. Ну и что? Нельзя, что ли?

— Почему же вы так упорно отрицали этот факт?

— Не хотел иметь семейных неприятностей.

— Уточните, пожалуйста.

— Чего уточнять, все яснее ясного: я в кино был не один.

— Ну и что из этого следует?

— А то, что, если бы сказал, мне бы от ваших вопросов не отбиться: «С кем был?», «Кто такая?», «Где работает?» и тому подобное. А ваши органы, известно, на слово не верят, начались бы опросы соседей, сослуживцев, моей супруги. А супруга моя женщина мнительная. Мне такая суматоха ни к чему…

— Обстоятельства дела требуют, чтобы я знал, с кем вы были пятого сентября в кино «Антей». А раз так, то рано или поздно я это узнаю. В ваших интересах, чтобы я узнал об этом как можно раньше… если вы не хотите лишней огласки. Поэтому я снова вас спрашиваю, как фамилия, имя, отчество вашей спутницы? Кривулина?

Куприянов перестал терзать свой подбородок и шумно вздохнул.

— Воронина Васса Евгеньевна…

— Это точно?

— Точно…

— Хорошо. Мы проверим.

— Я могу быть свободен?

— До утра побудете у нас. Ваше отсутствие может обеспокоить Скрипкину. Позвоните ей отсюда и сообщите, что вам пришлось неожиданно выехать в область на завод стройматериалов…

Молодая смазливая бабенка Воронина не только подтвердила посещение с Куприяновым фильма «Мститель» в кинотеатре «Антей» пятого сентября, но и, порывшись в сумочке, нашла обрывок билета. Приложив его к обрывку, найденному в кармане плаща Куприянова, Дробов без труда установил, что вместе они составляют два билета в седьмой ряд партера.

Отпустив Воронину, Дробов еще раз с помощью НТО, проверил «стыковку» двух билетных обрывков и направился в кабинет начальника отдела: первоначальная версия об участии Куприянова в убийстве Кривулиной рушилась…

Было семь часов утра, когда Дробова разбудил телефонный звонок.

— Все в порядке, товарищ Дробов! — услышал он жизнерадостный голос. — Извините, что звоню так рано — тороплюсь на лекцию. Литературная викторина разгадана. Ученые боги не подвели.

Сонливость Дробова мгновенно прошла:

— Я вас слушаю! Бумага и карандаш у меня под рукой!

— Записывайте. Диктую по справке, полученной с кафедры западной литературы. Слова «К законам я влеченья не имею» являются строкой из реплики графа Сеффолка — персонажа пьесы Шекспира «Генрик Шестой». Полностью эта реплика звучит так:

Смотри: Уильям Шекспир. «Генрих Шестой». Полное собрание сочинений в восьми томах. Том первый, страница сто девятнадцатая. Издание издательства «Искусство». Москва. Тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год.

— Понятно! Теперь понятно, почему я помнил! — радостно закричал Дробов в телефонную трубку. — Этого «Генриха» я читал двадцать восемь лет назад. В последнем классе! Спасибо вам, дорогой товарищ! Вам и вашим ученым! Большое спасибо!

После звонка из университета фигура Клофеса отнюдь не стала менее загадочной. Но одно было неоспоримо, — так, во всяком случае, думал Дробов: звонок Клофеса — не глупая выходка хулигана, а вполне осмысленный ход. Чей? Для чего? Ответ напрашивался единственный: человек, называющий себя Клофесом, заинтересован в осложнении розыска преступника, хочет запутать следственные органы. Иными словами, он имеет отношение к убийству Кривулиной.

— Но где его искать? — спрашивал нервно Кулябко. — Что мы имеем, кроме записи телефонного разговора? Я знаю, Василий Андреич, сейчас вы скажете свое любимое: «Давайте рассуждать». Боюсь, что рассуждения заменяют нам действия. «Действовать — вот для чего мы в этом мире». Кажется, эти слова принадлежат Людвигу Фейербаху. Я полностью присоединяюсь к этому девизу.

— Надо полагать, — сухо сказал Дробов, — что действовать не рассуждая гораздо опаснее, чем рассуждать не действуя, особенно в нашем деле. Наиболее удачные литературные образы сыщиков, начиная с классического Шерлока Холмса и кончая нашими, так сказать, современниками — инспектором Мегре и детективом Пуаро, — все они немалую часть розыскной работы проводят в своих кабинетах: анализируют ход событий, устанавливают логическую связь между различными явлениями, обобщают свои наблюдения, проверяют выводы. Именно этот стиль работы приносит им успех.

— Литература одно, а жизнь другое, — стоял на своем Кулябко. — Кривулину не ограбили, но ведь кому-то ее смерть была нужна. Это ясно! Кому? Кому было необходимо убить Кривулину — вот основной вопрос, на который мы должны сейчас ответить. А мы по-настоящему не изучили ни ее связей, ни окружения: получается, что у нее нет ни родственников, ни друзей, ни знакомых. Не может этого быть. Надо в конце концов выяснить, кто же такая Кривулина, что правда и что ложь в ее документах. А вы все больше беспокойтесь о Клофесе, которого можно искать сто лет, да так и не найти!

— Но почему вы решили, что Клофес не имеет отношения к ее окружению? Почему вы исключаете его из числа людей, связанных с Кривулиной? Так вот. У нас есть утвержденный план розыска, будем работать по плану, и при этом я не теряю надежды разыскать так называемого Клофеса.

— По записи голоса на магнитофоне? — съязвил Кулябко.

— В том числе. Кроме голоса на магнитофоне у меня, дорогой Максим Трофимыч, есть еще строчка из Шекспира, всего одна строчка, но она дает мне основания для некоторых размышлений и выводов. С вашего разрешения я включу в нашу оперативную группу… товарища Шекспира…

В Управлении по делам культуры Дробова встретила миловидная, элегантная женщина. На его вопросы она отвечала быстро, обстоятельно, точно, и вместе с тем в ее манере держаться ощущалось неуловимое кокетство женщины, привыкшей нравиться мужчинам.

— Скажите, Августа Ивановна, — начал Дробов, — в репертуаре каких ленинградских театров имеются пьесы Шекспира?

— Сейчас только в одном: в Большом драматическом имени Горького. Отлично поставили «Генриха».

«Генриха»! Сдерживая волнение, Дробов заставил себя продолжить разговор в непринужденном тоне:

— Признаюсь, Августа Ивановна, «Генриха Шестого» я никогда не видел на сцене. Читать читал, но давно. С удовольствием схожу на этот спектакль. Вы не помните, кто у них играет графа Сеффолка?

В темных глазах Августы Ивановны мелькнула едва заметная усмешка.

— Должна вас огорчить, товарищ Дробов. В Большом драматическом поставлен не «Генрих Шестой», а «Генрих Четвертый». Шекспир в своих драматических «Хрониках» — «Генрих Четвертый», «Генрих Пятый», «Генрих Шестой», «Генрих Восьмой» — можно сказать, обессмертил чуть ли не всех английских Генрихов!