РАССКАЗЫ

Е.ФЕДОРОВСКИЙ

ДВОЕ

Андрюшка окунулся с головой, закашлялся, выбросил поскорей руки, пытаясь подтянуть на край льдины отяжелевшее тело. Но пальцы заскользили, оставив на синем, схваченном солнцем льду темные кровавые полосы.

Он отчаянно забил руками, чтобы удержаться на плаву. И тут понял: не выбраться из ледяной купели, напрасно он не скинул валенки, не бросил винтовку — теперь она уже не пригодится ему. Андрюшка закрыл глаза и ушел под воду. Но вдруг рука наткнулась на ремень винтовки, и пальцы торопливо стали расстегивать его, потому что со спины снять винтовку, не расстегнув ремня, не удалось бы.

Андрюшка опять всплыл, увидел край исцарапанной, окровавленной льдины, коротким взмахом выкинул винтовку. Звякнул штык.

«Нож ведь, надо ножом!» — догадался Андрюшка.

Нож он нашел сразу — обыкновенный солдатский, с черной деревянной ручкой и бронзовыми, потускневшими усиками перед лезвием. Выдернул из ножен, воткнул в льдину, по-стеклянному хрупкую и острую. Лезвие ушло далеко. Правда, оно держалось не так крепко, чтобы на него можно опереться, если вылезать на лед, но и достаточно прочно, чтобы, повиснув, отдышаться, набрать сил.

Андрюшка разглядел невысокое утреннее солнце, сиреневые апрельские облака и только тут услышал тугой, сильный вон.

Совсем близко от себя, метрах в десяти, он увидел буро-ржавое брюхо истребителя, широкие белые полосы крестов, подпалины на моторе и густую сетку заклепок на крыльях.

Помимо воли он втянул голову в плечи. Соленая ледяная вода опять обожгла лицо, и Андрей рывком, таким сильным, что зашлось сердце, выбросил тело на лед и забил ногами, отодвигаясь от гиблого края.

«Мессершмитт» сделал горку, словно подпрыгнул, свалился на бок, и сквозь запотевшее стекло кабины Андрюшка успел заметить лицо летчика. Пилот смотрел на него…

Хорст Бётгер прибавил газ и, набрав высоту, сделал боевой разворот. Счетчик боекомплекта в левом пулемете показывал ноль. В правом оставалось около сотни патронов. Бётгер тщательно прицелился в точку на льду и нажал гашетку. Бело-голубая трасса ушла вниз, хлестнула по льдине, взвила ленточку фонтанов в черной полынье. У самой воды Бётгер рванул ручку на себя.

«Спокойно, Хорст, спокойно! — сказал он, почувствовав от сильной перегрузки ломоту в скулах и позвоночнике.

Бётгер подумал о том, что трасса прошла рядом с солдатом, русский остался жив. На снегу он заметил красное пятно. Русский ранен. Тяжело? Вряд ли. Если тяжело, он не смог бы вылезти из воды в шинели, валенках и, кажется, с ранцем за плечами.

«Давай-ка осмотримся», — покачав машину с крыла на крыло, Бётгер внимательно обследовал пространство. Тройка отряда Воцебума ушла. Внизу, среди ледяных полей, клинописью чернела полая вода. Над водой шел нар — разорвался котел парохода. В густых масляных пятнах плавали обломки досок.

Когда Бётгер атаковал пароход, он видел на его палубе огромный красный крест. Значит, пароход вез раненых или детей. Расстрел их, отравление газами, умышленное уничтожение другими средствами запрещается. По международным правилам — это преступление.

Бётгер усмехнулся. В войне не бывает правил. Прав тот, кто побеждает. Эту истину хорошо усвоил он еще в школе АВ — первой ступени к небу, где уроки национал-социализма были так же обязательны, как радио, спорт, теория и практика полетов, строевая подготовка на образцовом плацу Ростока.

В летной школе учились «сливки» гитлеровской молодежи, и Бётгер через двадцать боевых вылетов собирался получить первый офицерский чин. В восемнадцать лет — офицер люфтваффе! Он хорошо летал и последнего русского с парохода с красным крестом сейчас добьет одной очередью.

Бётгер посмотрел на планшет, лежавший у него на коленях. На карте Белого моря перед вылетом он красным карандашом проложил линию курса, а район бомбардировки Северодвинска и Архангельска очертил циркулем черной тушью и в центр поставил крест. Лейтенант Воцебум спросил: «Что означает этот крест?» Бётгер ответил: «Капут русским». Воцебум усмехнулся, похлопал по плечу, но глаза его остались серьезными, даже, как показалось, злыми. Воцебум хотел, наверное, сказать по привычке что-то вроде: «Не зарывайся, малыш. Если русские увидят этот крест, они свернут тебе голову, не доведя до штаба».

«Кстати, как поживает этот русский?» — Бётгер приподнялся и без труда нашел на белом поле одинокую фигурку солдата. «Сколько патронов?» Счетчик показывал пятьдесят. «С крутого пике всю обойму», — он прижал глаз к холодному окуляру прицела.

Андрюшка понял: он остался один. Один. А на пароходе, вышедшем из Мурманска, было триста семьдесят раненых. Они лежали в трюмах и даже в машинном отделении. Двадцать санитарок, пятнадцать матросов и трое с зенитной установки. На старый, дореволюционной постройки пароход зенитные пулеметы установили больше для успокоения совести, чем для отражения возможного налета «мессершмиттов», и он, Андрюшка, был вторым номером этого расчета. Четыреста семь человек ушло на дно. Четыреста восьмой, Андрюшка, с изрезанными об лед руками, в леденеющей шинели и валенках, оглушенный ревом «мессершмитта», остался жив. Остался жив, чтобы сейчас же умереть?!

От страха у Андрюшки выступили слезы. Он попытался зарыться в снег. Не удалось. Тогда он вскочил и закричал в отчаянии:

— Ну что пристал? Тебе мало?!.

Засверкал огонь. Трасса взбила ледяную крошку. Острые льдинки резанули по лицу и задубевшей на морозе шинели. Ухнула, расколовшись под ногами, льдина.

— Мало, да? — раскрыв глаза, прошептал Андрюшка вслед мелькнувшему над ним самолету.

Машина дернулась в последний раз, и пулемет смолк. Счетчик правого показывал ноль.

— Мазила! Если бы увидел Воцебум! — выругался Бётгер.

Бензина в баках оставалось немного, Бётгер положил машину на обратный курс.

«Черт с ним, он сдохнет на этой льдине сегодня к вечеру!» По карте Бётгер подсчитал, что, если даже солдат будет правильно ориентироваться и пойдет к Северодвинску по льду припая, ему надо преодолеть километров сто шестьдесят.

На тактических учениях в летной школе Бётгер совершал тридцатикилометровые марш-броски. Это было в сороковом. Веселое время! Увлечения, победы… Тем, кто носил серый мундир вермахта или голубой — люфтваффе, кельнеры подавали пиво бесплатно. Но и тогда тридцатикилометровый переход считался нешуточным. Даже Бётгер, один из первых по гимнастике и фехтованию, в конце пути едва волочил ноги.

«Русский не дойдет», — еще раз подумал Бётгер и вытянулся несколько раз на сиденье, растягивая плечами привязные ремни. После этого упражнения занемевшее тело обрело чувствительность.

Бётгер был доволен собой. Он был доволен своим лицом — голубыми глазами, розовым цветом щек, резко очерченным подбородком. Еще в школе он считал красоту счастливым качеством для карьеры, И не только потому, что влюбляются женщины, теряя рассудок. Любому начальнику приятно приблизить к себе человека с красивой внешностью. Красота — визитная карточка, действующая с таким же зарядом, как звание гаулейтера или чин генерала.

— Фальке-пять, фальке-пять! Куда ты провалился? — услышал Бётгер голос Воцебума.

— Следую за вами, фальке-один, — поморщившись, отозвался Бётгер, включив передатчик.

— Что-нибудь стряслось?

— Ничего серьезного.

«Конечно, красоте завидуют. Женщины — мстительно, открыто, мужчины — исподтишка», — подумал Бётгер, вспомнив сплющенную голову Воцебума, подстриженную под ежик, рыцарский крест, который болтался на шее лейтенанта.