Дорогу загородила стена из толстых ржаво-желтых сталактитов. Лев посветил между ними.

— Будем надеяться, — сказал он. — Будем надеяться.

— Дай я попробую, — сказал Алик.

— Ну как же так? Зачем же человеку с высшим образованием лазить в какие-то грязные щели? На это есть Лев.

Он вылез из гидрокостюма и каблуком ботинка выбил несколько сталактитов, потом лег на бок и протиснулся в пробоину. Надя лежала, упираясь локтями, и светила ему вслед.

— Почему Лев разошелся с женой? — спросил вдруг Алик.

Надя обернулась и положила фонарь.

— Не знаю. Я с ним познакомилась уже после. По-моему, он женился просто так, потянулся на тепло, к первому приласкавшему его человеку.

Было слышно, как Лев шуршит за сталактитами.

— Отца на фронте убили, мать умерла, когда он был в восьмом классе. Стал жить у тетки. Она относилась к нему неплохо, получал он пенсию за отца, но все равно, конечно… Не хотел быть объектом великодушия. Не знаю, откуда Игореха об этом знает: Левка о таких вещах не распространяется. После армии он неожиданно для всех женился, переселился к жене, потом так же неожиданно развелся и начал вести этот свой пресловутый образ жизни.

— Давайте сюда! — крикнул Лев.

Надя поползла первой. Алик с трудом тянул за собой облепленный грязью моток веревки. Было очень тесно.

Лев сидел на краю колодца, около мокро блестевшего сталагмита. Он протянул руку.

— Веревку попрошу.

Надя, взявшись за сталагмит, посмотрела вниз.

— Глубоко?

— Метров пятнадцать. — Лев суетливо разматывал веревку.

Потом навязал на ее конец узел и надел его на сталагмит. Надя наблюдала за ним, прикусив губу.

— Вы пока посидите, — он пропустил веревку меж ног и через плечо. — Посмотрю, как здесь подъем, — начал спускаться.

— Пятнадцать метров — это пятиэтажный дом, — сказал Алик.

— В темноте не так страшно, — сказала Надя.

Это было как раз то, чего он боялся… Школьный зал, нетопленный и темный, потому что окна затянуты густыми сетками, и канат, висящий на ввинченном в потолок кольце, и хохот, когда он по нему лезет; он никогда не мог долезть даже до середины, руки дрожали, потели, в глазах темнело; он так хотел подняться еще хотя бы на метр! Учитель физкультуры тоже смеялся. Глядя в пол, Алик шел в строй. Ничего, вы еще узнаете, над кем смеялись! Он представлял, как знаменитым геологом приезжает в школу, и они все смотрят на него, а он идет, не замечая их, очень спокойный и очень уверенный, с очень красивой женщиной — своей женой. После каждого урока он чувствовал облегчение, но уже на другой день страх возвращался: он ждал следующего урока.

— Новое дело! — крикнул снизу Лев. — Раздваивается.

— Спускаться? — крикнула Надя.

— Там скользко, посередке. Осторожнее!

Первой спустилась — очень быстро — Надя.

— Бросайте костюмы! — крикнула она.

Гидрокостюмы были свернуты в бесформенный комок, Алик взял его под мышку и подполз к краю колодца. Далеко внизу светились сквозь поднимающийся пар две точки.

— Осторожно! — крикнул он.

Гидрокостюмы глухо бухнули о дно. Алик лег на живот, опустил ногу, нащупал уступ, встал и, перехватив веревку, посветил вниз. Недалеко был еще один хороший упор для ноги, и под ним еще несколько — вся стена была неровная, зубчатая, подошвы кед хорошо держали на ней, и он понял, что ничего страшного нет, и стал спускаться быстрее, не глядя, нащупывая выступы ногой.

Надя и Лев сидели на гидрокостюмах.

— Так что здесь такое? — спросил Алик. Он был доволен собой.

— Делиться придется, — сказала Надя. — Двое — сюда, в этот ход, он как будто основной, и один — сюда.

— Я сюда, — сказал Алик.

Два фонаря повернулись в его сторону. Лампочка Льва светила ярче.

— Наверно, я все-таки пойду, — сказал он.

— Мне хочется.

Луч Надиного фонаря скользнул по лицу Льва, опустился, и в круге света появились ее руки: она ногтями очищала от грязи стекла часов.

— Полседьмого. Встретимся тогда в семь, да? На этом месте.

Алик, нагнувшись, пошел по ходу. Ход был похож на белую трубу, полого поднимался, и Алик шел, упираясь в потолок плечами. Потом стало уже, и Алик пополз на боку по известняковой трухе.

Он оказался в маленькой куполообразной камере. Дальше хода не было, только в одном месте чернела дыра. Алик просунул туда фонарь.

Висящая в воздухе пыль рассеивала свет, и ничего не было видно. Он попытался просунуть фонарь дальше; фонарь, звякнув, ткнулся во что-то и потух. Зажигалка осталась возле костюма. Алик ощупал контакты, на ощупь переменил лампочку. Фонарь не загорелся. Перед глазами рябило, и Алику казалось, что он смутно видит очертания хода. Но он понимал, что это только кажется.

Он вытянул руки и, ощупывая стены, повернулся спиной к тупику, привстал и пошел назад. Добраться до колодца, там зажигалка, свечи… Он шел, втянув голову, шарил руками по потолку и стенам и все время ловил себя на том, что зачем-то зажмуривается.

Стало ниже, и Алик опустился в мягкую, перемешанную с каменными крошками пыль, пополз. Крошки колко вдавливались в колени и локти. Руки были теперь заняты, и, ударившись несколько раз головой, он надел каску, которую волочил по земле. Придвинулся к правой стене хода и, шурша плечом по сухому известняку, пополз вдоль нее, чтобы не терять направления. Стиснутые каской виски сразу заболели, шнур фонарика касался лица, щекотал. Ничего, уже не далеко, в колодце он снимет к черту эту каску, зажжет свечу и пойдет к Наде и Льву.

Ход сузился, и теперь оба плеча касались стен. Когда он шел сюда, ход не казался таким узким. «Это потому, наверное, что без света», — подумал он. Все в порядке. Но что-то мешало ему, что-то не давало покоя. Как будто он что-то забыл, только что помнил и забыл, что-то важное и неприятное… Да, глина… Он остановился. Под ним была глина — глина, которой не было, когда он шел сюда… Он лежал, слыша, как стучит сердце, и водил ладонью по сухой, расшелушившейся поверхности глины… А может быть, была? Каких-нибудь два-три метра он шел быстро, не обратил внимания… Быстро? В этой стиснувшей плечи кишке? Он здесь не шел; нетронутая, никем не топтанная поверхность была под его ладонью.

Он вытер пот. Главное — спокойствие! Он угодил в какую-то боковую щель, которую раньше не заметил. Угодил потому, что шел, прижавшись к правой стене. Этот аппендикс был в правой стене, и он в темноте влез в него, как в капкан.

Он попробовал подняться, но спина уперлась в свод. Тогда ногами вперед он подался обратно, изо всех сил отталкиваясь руками. Ноги уперлись в стену. Он толкал их вверх, вправо, влево — всюду была стена. Это был тот перегиб хода, через который он с таким трудом перелез несколько минут назад, но тогда он полз вперед головой, а не вперед ногами, когда одежда заворачивается и липнет к глине… Ему нужно проделать то, на что люди, в отличие от некоторых насекомых, не способны: выгнуть колени в обратную сторону. «Сидит кузнечик маленький коленками назад…» Главное — спокойствие! Если бы можно было перевернуться на спину, но о «перевернуться» не может быть и речи… Гулко стучало в тугую глину сердце… Тогда что? Тогда ползти дальше по этому аппендиксу, пока не будет какого-нибудь расширения, чтобы развернуться.

Он полз очень медленно, шарил впереди лица растопыренными пальцами. Сухая, посыпанная битым стеклом обкрошившихся кристалликов кальцита глина, трещины… Расширения не было, делалось, наоборот, все уже, каска терлась по шершавому своду, сильнее становился ветер… А потом пальцами правой руки он нащупал след.

След человеческой ноги. Глубокий, четко впечатанный в глину. Алик водил пальцами по его краям. След был узорный, от протектора горного ботинка. Лев? А почему бы нет? Кишка, в которую он попал, соединяет его ход с ходом Нади и Льва — все очень просто. Он пошарил вокруг и нашел еще один след — тоже большой, тоже узорный, но направленный носком в другую сторону. Алик снял каску и, постукивая по ней пальцами, полежал, подумал… Видимо, их ход тоже кончился, и они вернулись к колодцу, ждут ею. Он прислушался. Надо крикнуть. Полагается, так сказать.