В своем противодействии созданию единого рабочего фронта правые социал-демократические лидеры дошли до прямо-таки преступного утверждения, будто отпор фашизму должен осуществляться путем борьбы против коммунизма. Признанный теоретик II Интернационала Карл Каутский, докатившийся до позорной роли герольда оппортунизма, не остановился в 1931 г. перед заявлением, будто разгром Советской власти в России послужит «предпосылкой разгрома фашизма в Европе»64.
Оголтелый антикоммунизм, выразителем которого стал смещенный Шахтом бывший министр финансов Гиль-фердинг (член Правления СДПГ), решительное отмежевание социал-демократического руководства от коммунизма, его парламентская тактика фактического сотрудничества с заправилами президиального режима (которая к тому же давала нацистам, имевшим большинство в парламенте, возможность выдавать себя за последовательных противников выступавшего со все новыми и новыми чрезвычайными распоряжениями президиального канцлера), а также категорическое отклонение СДПГ внепарламентской борьбы против фашизма — все это делало явным тот факт, что тогдашние антисоциалдемократические тенденции среди коммунистов были (вопреки утверждениям буржуазной историографии) не причиной последующей ошибочной линии социал-демократии, а, совсем наоборот, реакцией на ее предательскую политику.
Социал-демократическая политика «меньшего зла» оказалась столь роковой и потому, что она мешала явно усиливавшимся в КПГ стремлениям преодолеть имевшиеся среди коммунистов неправильные оценки социал-демократии в целом. Тем самым она углубляла ров между коммунистами и социал-демократами, который перед лицом грозной фашистской опасности надо было как можно скорее сообща засыпать.
К числу таких неправильных оценок в первую очередь относился тезис о «социал-фашизме», выражавший ожесточение революционных рабочих против политики правых социал-демократических лидеров, которая объективно служила империалистическим интересам. В возникновении этого тезиса сыграло свою роль все еще жившее в памяти немецких коммунистов возмущение открытой изменой социал-демократических лидеров принципам международного рабочего движения, когда фракция СДГТГ 4 августа 1914 г. проголосовала за военные кредиты кайзеровскому правительству, сотрудничеством «социал-демократов большинства» с контрреволюционной военщиной в период Ноябрьской революции 1918–1919 гг. и другими действиями правых социал-демократических лидеров на пользу классовых врагов пролетариата. Это возмущение получило новый импульс, когда в 20-х годах социал-демократические политики, занимавшие почти все высшие посты в Германии и Пруссии, использовали свою власть лишь для действий, направленных против революционного движения. Достаточно напомнить убийство 31 берлинского рабочего во время первомайской демонстрации 1929 г. руководимой социал-демократами полицией, запрещение Союза красных фронтовиков.
С гневом и отвращением воспринимали коммунисты становившееся с каждым днем все более очевидным благоволение многих социал-демократических чиновников злейшим врагам республики — гитлеровским фашистам, защиту государственными функционерами — социал-демократами банд нацистских погромщиков, введенные социал-демократическими полицей-президентами и направленные против революционных организаций запреты демонстраций, а также приказы стрелять в рабочих.
В этой ситуации, когда социал-демократическая пресса и пропаганда в своем антикоммунистическом рвении стремились даже превзойти старые буржуазные партии, и возник тезис о «социал-фашизме». Он был призван не в последнюю очередь эмоционально воздействовать на рабочих социал-демократов, чтобы помочь им осознать коренные вопросы классовой борьбы. Однако на деле он усилил недоверие этих рабочих к коммунистам и затруднил установление контактов между членами и функционерами обеих рабочих партий.
Но при всей необходимой и не допускающей никакого преуменьшения критике этого тезиса следует подчеркнуть: он был порожден стремлением высвободить трудящихся социал-демократов из тисков объективно содействовавшей фашизму политики, т. е. возник как оружие в борьбе против фашизма. Хотя пропаганда КПГ с самого начала и в последующем была направлена в основном против правых социал-демократических лидеров, срывавших установление единства действий рабочего класса, содержание этой пропаганды, а тем самым и ее конкретные функции явно изменились.
До сих пор коммунисты обличали социал-демократическое руководство прежде всего за отказ от провозглашенных ранее им самим целей — свержения классового господства буржуазии, установления социализма, т. е. за отказ от наступательной борьбы рабочего класса. Теперь коммунисты были вынуждены в гораздо большей степени обличать реформистскую и оппортунистическую политику, которая объективно помогала крайней реакции и препятствовала развертыванию пролетарской оборонительной борьбы против главного врага трудящихся — фашизма, который КПГ разоблачала и атаковала в качестве такового.
Эта новая ориентация Коммунистической партии была ускорена выборами 14 сентября 1930 г., в которых КПГ увидела признак сильно возросшей фашистской опасности, создавшей новую расстановку политических сил и потребовавшей ведения борьбы с еще большей силой. Первоначально многие коммунисты считали главным итогом выборов прирост голосов, поданных за КПГ (с 3,3 до 4,6 млн.), а успех нацистов недооценивали, считая, что сторонники нацизма очень скоро убедятся в обмане со стороны своего руководства и это приведет к их отходу от фашизма б5.
Однако такие ошибочные настроения были быстро преодолены. В своей первой речи в рейхстаге, 17 октября, Вильгельм Пик верно констатировал, что «фашизму не удалось вторгнуться в марксистский лагерь», но «прирост голосов за национал-социалистов — дело весьма серьезное»66. «Экономический кризис, — сказал он, — превратился в политический кризис буржуазной демократии, он заставляет буржуазию переходить к открытой фашистской диктатуре»6'. Вильгельм Пик считал результаты выборов тревожным сигналом, ибо они показали, «что массы под предлогом свержения или устранения капиталистической системы могут быть введены в заблуждение демагогической пропагандой, в то время как нацистская партия по всему своему составу и по всему своему руководству стремится к прямо противоположной цели»68.
Анализ успеха фашистов на выборах 1930 г. Вильгельм Пик связал с «крупной задачей высвобождения из этого фронта тех масс, которые 14 сентября пошли за нацистами»69. Такую задачу коммунисты стали осуществлять в дальнейшем с неустанной энергией, выдвигая все новые и новые инициативы. Они не ограничивались опровержением лживой фашистской пропаганды, разоблачением несостоятельной нацистской программы, бичеванием реакционной политики нацистских министров в земельных правительствах. Они не только показывали массам, что такая партия (которая, как отмечал Вильгельм Пик, имеет своими членами фабрикантов и руководители которой завтракают с директором банка Штауссом) не может бороться с капитализмом, но и в своей массово-политической работе учитывали уровень сознательности тех слоев населения, которые заражены нацистской идеологией.
Не теряя из виду цель коммунистического движения — установление диктатуры пролетариата в объективных интересах всех трудящихся, включая и средние слои, — и не поступаясь пропагандой этой цели, КПГ училась в своей агитации среди мелких собственников (крестьян, ремесленников, кустарей и т. д.) более реалистически исходить из того факта, что эти люди еще далеки от понимания исторической необходимости ликвидации классового господства буржуазии, более того, считают его свержение делом невозможным. Но надо было показывать, что КПГ — единственная партия, которая отстаивает их экономические, демократические и культурные чаяния, что она не намерена использовать их бедственное материальное положение вопреки их собственным интересам.
Образцом этого служил ряд детально разработанных КПГ программ помощи различным слоям населения — крестьянам, служащим, государственным чиновникам, мелким ремесленникам, мелким торговцам, квартиросъемщикам, молодежи, трудящимся женщинам. Эти программы КПГ обнародовала в 1931-м и начале 1932 г., положив их в основу своей антифашистской работы в массах.