Большинство юнкерства не только рассчитывало на то, что Гитлер (в окружении которого, по их мнению, не было настоящих «умов») пойдет на прочный правительственный союз с Гугенбергом, но и лелеяло надежду, что посредством триумфа свастики оно сможет восстановить монархию. Подобного рода надежды питал и сам нацистский главарь, который, однако, остерегался давать на сей счет какие-либо определенные заверения, дабы не ослабить влияние НСДАП на массы. Полагаясь на свою испытанную тактику, он пустыми словами старался избегать ответов на неудобоваримые конкретные вопросы. Впрочем, в данном случае Гитлер мог сослаться на свое заключительное слово на мюнхенском процессе 1924 г.: «Судьба Германии — не в республике или в монархии, а в содержании этой республики или монархии. То, против чего я борюсь, это не государственная форма как таковая, а ее позорное содержание» ⁵⁸.

Подобного рода уклончивые высказывания отнюдь не помешали Гитлеру послать Геринга, кичившегося своими «аристократическими» манерами, в Голландию, где пребывал бежавший из Германии экс-кайзер. Гитлеровский эмиссар многозначительно намекнул Вильгельму и его весьма тщеславной супруге (которая, кстати, даже приехала в 1929 г. на съезд НСДАП) о возможности возвращения трона. Сам Гитлер старался всячески укрепить свои связи с экс-кронпринцем, которого он еще в 1925–1926 гг. уверил, что видит «в восстановлении монархии венец своих стремлений». Однако в то время эго заявление не произвело никакого впечатления, ибо Гитлер, но выражению супруги кронпринца, выглядел еще слишком «жалким» ^э9. Но он перестал казаться таким, когда нацисты в 1930 г. и в последующие годы добились впечатляющих избирательных успехов. В 1932 г. экс-кронпринц уже часто выступал за «чудесное» движение Гитлера“⁰ и, кроме того, старался, довольно небезуспешно, побудить своего венценосного отца, слово которого еще что-то значило для закоренелых монархистов, открыто заявить о своей симпатии к нацизму.

Исключительное, более того — решающее, значение для дальнейшего развития событий в Германии имели те выводы, которые сделали из нацистской победы на выборах 1930 г. правые социал-демократические лидеры. Поскольку эти лидеры руководствовались не классовыми интересами пролетариата, а буржуазно-либеральным пониманием «демократии», их действия выродились в карикатуру на антифашизм. Отрицая присущее империализму стремление к реакции, руководство СДПГ считало, что фашизм исчезнет сам но себе. «Движению под знаком свастики, — писал социал-демократический «Форвертс» 3 декабря 1931 г., — предназначена такая же судьба, какая постигала до сих пор все движения радикализированного экономическими кризисами среднего сословия, — разочарование и распад. Если удастся удержать плотину до тех пор, пока не схлынет волна, этим будет выиграно все».

Но прежде всего руководство СДПГ, тесно связанное с буржуазным государством парламентского типа, боялось пролетарской революции больше, чем господства фашизма. Поэтому оно решительно боролось против единства действий рабочего класса, которое одно только и было в состоянии преградить путь наступлению фашизма и стать центром консолидации антифашистского движения, объединяющего все слои трудящихся. Лидеры социал-демократии видели главную задачу в том, чтобы не допустить сплочения пролетариата независимо от партийной принадлежности, ибо опасались, что развертывание единой антиимпериалистической борьбы приведет к росту коммунистического влияния среди жаждущих активных действий рабочих и в конечном счете создаст угрозу буржуазному строю, выдаваемому за «демократию».

Верному своей традиционно антикоммунистической установке руководству СДПГ не оставалось потому ничего иного, как искать себе партнеров по борьбе против гитлеровцев среди буржуазных партий. Иначе говоря, таких союзников, которые со своих классовых позиций были недовольны лишь «социалистической» оболочкой нацизма и в той мере, в какой оболочка эта с него спадала, как совершенно неопасная маскировка, были готовы мириться с ним. Поскольку откровенно империалистические цели фашизма становились все более явными, нефашистские фракции буржуазии начинали относиться к НСДАП все более примирительно. В этих условиях руководство СДПГ все сильнее оказывалось в изоляции. На исходившие от этих фракций угрозы разрыва руководство СДПГ отвечало лишь бессильными протестами против усиливавшегося реакционного курса буржуазно-парламентских партий.

Хотя руководители СДПГ браво заявляли, что их старая рабочая партия проявляет «железную решимость перенести центр тяжести и бросить всю свою политическую и профсоюзную мощь на решительную борьбу против германского фашизма»⁶', они своей буржуазной концепцией сами лишили себя возможности применить против угрожающего фашистского врага пролетарские средства борьбы. Эта концепция привела СДПГ к политике «умиротворения», а затем и на позицию соглашательства, венцом которой явилось политическое самоубийство социал-демократии.

Если до выборов 1930 г. в рейхстаг социал-демократические лидеры еще выступали с парламентскими речами и вотумами недоверия президиальному курсу Брюнинга, то после 14 сентября они стали поддерживать канцлера Центра, видя в нем якобы последний (хотя, к сожалению, как они признавали, зиждущийся лишь на остатках «демократических правил игры») столп республики. Они изобрели выражение «меньшее зло». Оно означало, что для предотвращения «большего зла» — гитлеровской диктатуры — следует примириться с авторитарным стилем правления Брюнинга. Но поскольку клерикальный канцлер, как показано выше, совершенно сознательно вел дело к постепенной передаче государственной власти в руки правительства Гитлера — Гугенберга, в котором господствующую роль должны были играть нацисты, так называемая терпимость СДПГ (т. е. парламентская поддержка без претензии на право голоса) по отношению к кабинету Брюнинга означала не что иное, как поддержку тем, кто пролагал путь фашизму, а тем самым косвенно — поддержку самому фашизму.

Свою политику «меньшего зла» СДПГ увенчала тем, что (как заметим мы здесь, несколько опережая события) на президентских выборах весной 1932 г. выступила за переизбрание архимилитариста Гинденбурга, против которого она в 1925 г. мобилизовывала массы и которого теперь превозносила как «человека чистых желаний и ясного суждения, преисполненного кантианского чувства долга»⁶². Мол, он-то и гарантирует сохранение конституции, он-то и преградит путь бандиту Гитлеру.

Этим выборам предшествовали неудавшкеся переговоры Брюнинга о продлении парламентом срока пребывания Гинденбурга на президентском посту. В своих мемуарах Брюнинг цинично пишет: в один и тот же день утром он предложил Гитлеру за его согласие на продление срока президентства Гинденбурга скорое участие в «руководстве политикой», а вечером принял «господ из СДПГ». Им он заявил, что «не может взять на себя никакой гарантии насчет того, как будет развиваться тогда (после начала второго срока президентства Гинденбурга) внутренняя политика». Однако по их реакции на свое заявление канцлер понял, что, «несмотря на сильные опасения», они «в случае необходимости пошли бы на риск использования своей партии»⁶³. Надо помнить, что эта проистекавшая из антикоммунистического ослепления готовность правых социал-демократических лидеров пойти на риск означала решение ради политики под «руководством Гитлера» пойти против германского рабочего класса, поставить на карту жизнь тысяч и тысяч антифашистов, в том числе и многих социал-демократов. Поэтому трудно представить себе более точную и вместе с тем более уничтожающую характеристику политики «меньшего зла».

Полнейшая абсурдность этой политики СДПГ, якобы направленной на отражение фашистской опасности (т. е. на то, чтобы сделать ее поменьше), видна из того, что на практике она мирилась со все большим «меньшим злом». Сначала это был «только» содействовавший фашизму Брюнинг, с которым примирились; затем Гипденбург, который вскоре, как это можно было заранее предвидеть, оказался человеком, назначившим Гитлера на пост рейхсканцлера, и, наконец, 30 января 1933 г. даже… сам Гитлер! Ибо в этот роковой день альтернатива, выдвинутая руководством социал-демократии, гласила: пришедший к власти «конституционным путем» Гитлер — это «меньшее зло» по сравнению с тем Гитлером, который, будучи рассержен всеобщей забастовкой и сопротивлением, применил бы неприкрытое насилие.