— Что изрек пророк Экрем? — вопросил Ильяс. — «Неведомо, в каком времени лягу, неведомо, в каком времени встану, — сказал посланник божий. — Разрушится старый порядок, и быть посему в этом годе!..»
В дверях столовой появился Муртаза. Увидев, что мастера из прядильного цеха сидят и болтают с ткачами в самое что ни на есть рабочее время, он насупился, нахмурил брови и выжидательно уставился на рабочих.
Собеседники поняли, что назревает скандал, но вида не подали и продолжали сидеть как ни в чем не бывало. Мастера держались независимо, считая ниже своего достоинства обращать внимание на надзирателя.
Разговор перекинулся на политику.
— Сыновья Черчилля и Рузвельта, — начал повар, — сели в самолет, подвесили несколько бомб и полетели на столицу Германии… Только оказалось, что в Германии есть такая машинка, которая может самолет в воздухе останавливать. Включили машинку, замер самолет и кубарем на землю. Пришлось джонни на парашютах спускаться, прямо в объятия к немцам. Поймали голубчиков и привели к самому Гитлеру. Посмотрел Гитлер на них и так, и этак, а потом спрашивает: «Ну, молодцы, какой казни хотите: разорвут вас сорок лошадей иль изрубят вас сорок ножей?..»
— И чего они ответили?
— Чего им отвечать! Разве у англичанина с американцем в сердце храбрость? Затряслись, зубами застучали!
— Нет, эфенди, наше правительство совсем ума лишилось, — сказал Ильяс. — Хотите знать почему? А потому, что взяло да испортило все отношения с Германией… Между тем наш немецкий собрат что сказал? Разве не говорил он: «Я всему учился у Ататюрка»? Сам рассуди, взять и испортить отношения с такой отважной нацией!
— Правильно наше правительство поступило, — сказал толстяк. — Не к чему дружить с Германией. Эта твоя Германия…
— Не говори, брат, так! Ты погляди: один против всех! Выступил один против всех государств. Иль отвага уже не в счет? Во главе такой воинственной нации…
— Чего ты заладил: один, один! Он всю промышленность Европы заграбастал.
Терпение Муртазы лопнуло: мало того, что болтают в рабочее время, еще и его не хотят замечать. Он грозно направился к сидевшим вокруг повара рабочим.
— Эй, вы! — сказал он громко. — Знаете, кто я такой?
Люди обернулись и молча уставились на Муртазу.
— Я вас спрашиваю: кто я?
— Помощник ночного надзирателя на фабрике, — спокойно ответил тщедушный мастер.
— Что? Я — помощник? — задохнулся от ярости Муртаза. — Возьми свои слова обратно! Стану я помощником! Знаешь, что я курсы кончил, обучение у старших получил? Знаешь, тебя спрашивают?
— Сядь, посиди с нами, расскажи про обучение, а мы послушаем, — посмеиваясь, сказал повар.
— Чистишь картошку? И чисти, да помалкивай! Чего зря языки чешете? Какое все это имеет касательство к работе? Отношения, видите ли, с Германией испортились, ума правительство лишилось… И вам и мне нет дела до этого! Слава аллаху, над нами есть начальство, чтобы ночи не спать и думать. Они все обсудят и примут правильное решение.
— Вот, точно! — сказал толстяк. — Они тоже, поди, курсы кончали?
— Конечно, — вставил тщедушный мастер, — и курсы кончили, и очень строгое воспитание получили…
— Ну-ка разойдись! Всем на работу! — скомандовал Муртаза. — Служба — она наша честь и совесть!
Надзиратель подтолкнул тщедушного мастера, тот возмущенно запротестовал:
— Мы не рабочие, наша служба тебя не касается!..
— Что значит не касается?
— А вот так и не касается!
— Кто я вам на фабрике?
— Помощник надзирателя за рабочими!..
— Как я могу быть помощником! — заорал опять Муртаза. Он вставал, потом садился и снова вскакивал, восклицая: — Чтоб я был помощником Нуха? Никогда! Знаешь, что технический директор говорил…
— Что бы он ни говорил, все едино: ты помощник Нуха и твое дело смотреть за рабочими…
— Знаешь, зачем меня взял мой директор?
— Какой твой директор?
— Ну, наш технический директор.
— А просто так взял, без большой надобности! Лучше бы, дорогой, ты поменьше разглагольствовал!
— Да! Не изнуряй себя, наш отважный лев, побереги силенки, — вмешался в перепалку повар. — Здесь фабрика, иль непонятно? Тут работают тысячи. У нас прытких не жалуют!..
— Заткнись, ты, колпак! Я не нуждаюсь в советах! Гляди, как бы у твоей поварешки ручка не обломилась! Вот напишу, как положено, рапорт и отдам моему директору.
— Да хоть самому аллаху отдай! — дерзко ответил тщедушный мастер, встал и вышел из столовой, за ним поспешил его приятель толстяк.
К выходу потянулись и ткачи. Муртаза стоял, уперев руки в бока, и смотрел им вслед, с досадой и сожалением качая головой.
— Да, в корне испортилась дисциплина! — бормотал он. — Ну, я наведу им порядок!..
На другой день утром в кабинет технического директора влетел начальник ткацкого цеха.
— Ради бога, Кямуран-бей, — воскликнул он с наигранным гневом, — прогони ты этого нахала! Ведь он черт-те чего на фабрике творит. Мастеров и начальников не признает. Рабочие и мастера, ну все поголовно на него жалуются… Всюду нос сует, за всеми следит, цепляется к каждому встречному-поперечному. Так не может больше продолжаться.
— Что случилось? — невозмутимо спросил директор.
— Этот надзиратель-переселенец просто невыносим, друг мой!.. Вчера вечером заявился ко мне в кабинет, даже не постучал в дверь. Говорю: уходи, а он не уходит. У меня же конверты лежат с жалованьем для рабочих… Я ему твержу: выйди из комнаты, твое дело — глядеть за рабочими. Я как-никак начальник цеха. А он мне: «Я не только тебя, я твои внутренности проверю, мне такое право технический директор дал!..» Ну куда это годится?..
Начальник цеха посмотрел на директора. Тот с прежней невозмутимостью вертел в руках клочок бумаги.
— Разве так можно? Он подрывает наш авторитет перед рабочими. Известно, что…
— В этом месяце ты собираешься повысить производительность? — прервал его директор.
Начальник цеха вспыхнул и с явным раздражением бросил:
— Постараемся!..
Он понял, что технический директор действительно поддерживает надзирателя.
В дверь постучали, и вошли два мастера, у которых накануне произошла стычка с Муртазой в столовой. Глаза у них были красные, будто после бессонной ночи. Мастера топтались у порога, не зная, как начать. Они поздоровались с директором и несмело приблизились к столу.
Директор с улыбкой кивнул им, но чувствовалось, что он уже начинает нервничать.
Мастера переглянулись, потом посмотрели на начальника ткацкого цеха. Тот ободряюще подмигнул, а директор вскинул голову и произнес:
— Слушаю вас, любезные.
— У нас жалоба, эфендим, — сказал толстяк мастер и закашлялся.
— Прощу! — лицо директора было строго и непроницаемо.
— Этот ночной надзиратель, которого вы изволили недавно взять…
— Вот тебе, пожалуйста! — воскликнул начальник цеха. — А завтра рабочие письменную жалобу подадут.
Директор недовольно поморщился:
— Ну, ночной надзиратель, которого мы недавно взяли… Дальше!
— Сует нос не в свои дела, эфендим! — сказал тщедушный мастер, нервно перебирая тонкие пальцы.
— А именно?
Мастера переглянулись, будто подбадривая друг друга. Никому не хотелось начинать первым.
— Ну что вы стоите и молчите? — не выдержал начальник цеха. — Расскажите, как надзиратель подрывает авторитет, унижает нас перед рабочими. Всюду лезет с замечаниями. Говорите же, ведь это правда!..
— Да, эфендим, — сказал тщедушный мастер, — перед рабочими…
— Подрывает наш авторитет, — добавил толстяк. — Тогда как мастер…
— Хорошо, — сердито перебил его технический директор. — Мы предупредим его, чтобы не подрывал вашего авторитета.
Мастера потоптались на месте и вышли из кабинета в явной растерянности.
Тут же поднялся из кресла начальник цеха и тоже покинул кабинет. Оставшись в одиночестве, технический директор вышел из-за стола и принялся мерить шагами кабинет.