– Любимая еда?

– Ты ешь ее.

– Самая нелюбимая?

– Моллюски. Я аллергик.

Его вилка тормознула на полпути к губам.

– Серьезно?

Я вытащил из кармана «ЭпиПен^[5]» и поднял, чтоб он смог рассмотреть.

– Очень. Обычно я таскаю с собой такой пузырек, если питаюсь в новом месте, и, как правило, не ем выходцев из воды. – После чего в шутку добавил: – Если только он не идет в душ первым.

Эндрю рассмеялся.

– В общем, никаких морепродуктов.

Я покачал головой и убрал «ЭпиПен» обратно в карман.

– Не–а. Для полной безопасности я не ем ничего, что добывают из воды, типа рыбы, что по факту не является моллюском. Также не употребляю азиатские блюда, потому что они используют рыбный соус в качестве основы. В ресторанах приходится постоянно задавать кучу вопросов, прежде чем поесть, но до некоторых так и не доходит. Например, тайский салат из говядины? Кажется, все нормально, там же только говядина и салат, но в заправке рыбный соус. Даже парней, с которыми я работаю… ну, фальшивые свидания, – я указал на нас обоих, – мне приходится просить не есть ничего, что может спровоцировать аллергию. Если нам придется целоваться, а он только что заточил лобстера… Не очень–то хорошо будет смотреться, если я впаду в анафилактический шок перед бывшим.

Он выглядел потрясенным.

– Такое случалось?

Я послал ему улыбку.

– Нет.

На лице отразилась задумчивость, и он положил вилку на пустую тарелку.

– Ты целуешься со всеми клиентами?

– Хочешь знать, придется ли нам?

Он кивнул.

– Если это привлечет внимание Эли – да. Если это вынудит его возжелать закинуть тебя на плечо и утащить в свою пещеру, снова сделать тебя своим – да. – Я позволил ему минутку обо всем подумать; сомнений не было, в голове у него проносился видеоряд. – Клянусь, я отлично слежу за гигиеной полости рта, у меня сверхмягкие губы, а язык подключается, только если это оправдано.

Он громко загоготал и снова покраснел. Господи, он был таким простым.

– О… эм… точно.

Я поменял тарелки местами и выставил вперед блины, сбоку пристроив варенье, чтоб он смог попробовать. Что также дало ему время собраться с мыслями.

– В общем, думаю, сегодня мы могли бы пробежаться по расписанию Эли.

– Ой. – Он с трудом сглотнул. – Конечно.

– Можем провести небольшое расследование, – объяснил я. – Промониторить его «фейсбук», узнать, где он бывал, что–то подобное.

Он задумчиво кивнул.

– Окей.

– В курсе, где он живет?

Он насупился и покачал головой.

– Нет.

– Где он работает?

– В центре.

– Чем занимается?

– Работает в типографии на Уилшире.

Не так уж и далеко.

– Хобби? Зал? Любимые бары?

– Мы состоим в одном и том же клубе, но с тех пор я не видел его там, – сказал Эндрю. – Мы ходили в несколько баров в Эхо–Парке – не моя стихия.

– А какая у тебя стихия?

Он прокашлялся.

– Недалеко от его работы есть джаз–бар. Великолепная еда, невероятная музыка.

– Ты любишь джаз?

Он кивнул.

– Люблю. – С невинным выражением лица он подцепил вилкой марокканских блинчиков с медово–инжирным вареньем, закинул в рот и застонал – глубоким, хриплым, восхитительным стоном, отчего по моему телу побежали мурашки, а по члену прокатилась волна приятной боли. – О, боже мой, – пробормотал он.

Я уставился на него. Господи, что это был за звук. Если он так стонал от еды, я бы с удовольствием послушал его в постели.

– Что? – спросил он, вырывая меня из похотливого оцепенения.

Черт. Меня поймали на подглядывании. Я поерзал на стуле, стараясь подавить наполняющее член желание, и прочистил горло.

– Блинчики хороши, да?

Он кивнул.

– Очень хороши. – Он положил в рот очередную порцию, но в этот раз вздохнул. Я почти расстроился.

Зинеб появилась возле столика с проницательной улыбкой.

– Ему нравится джем, да? – спросила она и пихнула меня локтем. – Или он издает эти звуки для тебя? Заметно, что ты в восторге, Спэнсер.

Эндрю чуть не выронил вилку, но смущен был именно я. Щеки вспыхнули от прилива тепла, и мне пришлось прятаться за смехом, но я краснел. Иисусе. Хотелось умереть.

Шок Эндрю перешел в стыдливость, хотя он не стал таким же бардовым, как я.

– Было громко?

Я решил поглумиться.

– О, да.

– Ой, – тихо сказал он. Он не смеялся. Он смотрел на Зинеб. – Прошу прощения.

Она взяла со стола пустую тарелку и рассмеялась.

– Не стоит извиняться. Спэнсеру понравилось. – Она похлопала по моему плечу и отправилась обратно к стойке, а меня окатило новой волной позора.

– Мне реально неловко, – прошептал он.

Дерьмо. Я схватил его за руку и сжал ее, решив не пускать ситуацию на самотек.

– Не надо. Это моя вина. Мне не стоило… – Я покачал головой. – Хочешь уйти отсюда?

Он кивнул. Все еще держа его за руку, я поднялся и пошел к стойке, отпустив его, только чтоб оплатить по счету. Протянул Зинеб свою карту, молясь, чтоб она не смутила меня еще больше.

Не повезло. Она сладко улыбнулась.

– Я так рада видеть Спэнсера с мужчиной, благодаря которому он счастлив.

Я рассматривал возможность начать молиться богам землетрясений, чтоб они встряхнули Сан–Андреас, земля разверзлась и полностью меня поглотила. Но вместо этого стоял там как дебил, став темно–розового оттенка, и пробормотал:

– Спасибо вам, Зинеб. Вы вообще сегодня не опозорили меня.

Она вернула карту, глядя на меня в замешательстве.

– Что? Ты не влюблен в этого мальчика?

Я покачал головой и проглотил ком в горле, который, скорее всего, был моим сердцем.

– Спасибо, Зинеб. До следующего раза.

Она еще больше пришла в замешательство.

– Но, Спэнсер, на других парней ты смотришь иначе.

Чтоб не оказаться на линии огня с ложной информацией, я сграбастал руку Эндрю и потащил его из кафе, на выходе помахав Зинеб. Промчавшись около двадцати метров по улице, я отпустил его руку, упираясь ладонями в колени и переводя дыхание.

Эндрю поразил меня своим смехом. Я ожидал целый список реакций от гнева до стыда, даже возмущения. Но хохот? Я посмотрел на него.

– Чего тут веселого?

– Ты, – ответил он. – Выражение твоего лица.

– Она до чертиков смутила меня!

– Она смутила тебя? Да она всему кафе поведала, что я издаю звуки, которые тебе нравятся!

– Ну, должен сказать, твои секс–звуки – просто бомба.

Он вытаращил глаза и разинул рот.

– Мои кто?

Теперь настала моя очередь смеяться. Я выпрямился.

– Неважно. Давай просто забудем все, что она сказала.

Он глазел на меня.

– Мои секс–звуки?

– То, как ты стонал, – пояснил я, кашлянув. – Было… до ужаса сексуально.

Он скрестил руки, потом выпрямил, затем засунул в карманы. Выглядел он довольно взбешенным, но окрасивший его пылающий румянец выдал с головой.

– У тебя привычка такая – нести неуместную фигню?

– Только когда парни издают неуместные стоны, вынуждающие меня думать о развратных вещах, что приводит к озвучиванию такой фигни вслух. – Я пожал плечами. – И вообще, по мне так вполне уместно сказать правду. Твои стоны очень эротичны.

Он закрыл глаза ладонью.

– О, Господи. – Его рука опустилась вниз, и он уставился на меня. – Не могу поверить, что ты это произнес.

– Не могу поверить, что ты об этом не знаешь, – ответил я. – Никто никогда не говорил тебе?

Он был в ужасе.

– Мы не будем вести такую беседу. Вето.

Я захохотал и кивнул на тату–салон.

– Пошли, нам надо отследить твоего приятеля.

Салон был открыт. Я придержал дверь для Эндрю.

– После вас.

Он вошел внутрь и засунул руки в карманы – верный признак его нервозности или неуверенности. Эмилио пребывал на рабочем месте, а на стуле сидело знакомое лицо с обнаженной и украшенной чернилами грудью.

– Здорова, Спэнсер! – крикнул Эрик, протягивая руку.