Куда бежать из дому,

Чтобы сменить солому,

Если ты сам — огонь?

Если ты сам — солома,

Не надо бежать из дома,

Неся в себе огонь.

Солома так хрупка,

Что размечешь ее слегка —

И ярче горит огонь,

А его бы убавить чуть-чуть.

А его бы — вовсе задуть.

Одним длинно́, другим мало́. Есть люди двух пород.

Один — запруда, а другой, как серебро, течет.

Дословный перевод «любви» остался вдалеке,

В Дордони, где шумит форель в серебряной реке.

Где дом в зеленых деревах взошел на высоту,

Где целый день с крутой скалы мы видели мечту.

Лодке на якоре

Снится всякое

В дремотном болотном сне.

Дерево и листва.

Прохлада струится едва.

Ни шороха в тишине.

И лишь усталой рукой

Нарушается этот покой

Не более как на миг.

Весло, на котором ил и песок,

Скользит по камням, как будто вдоль строк

Когда-то прочитанных книг.

И если ты б страну камней вернешься как-нибудь,

На островки среди реки не позабудь взглянуть.

И летней ночи на плечо ты руки положи,

И если ты не одинок, то времени скажи:

Дай место призрачным мечтам, пусть сны приснятся вновь,

И брось льнотеребилке в пасть слово то — «любовь».

Как ни меняйте кругозор,

В душе останется разлад.

Все те же люди, тот же спор.

Прошли безумства, минул вздор,

Лишь декорации стоят.

Ничтожеств, хамов, дур, воров

Ты в дом водила всех подряд.

Я будто чтеньем увлечен…

Опять кончается сезон,

Лишь декорации стоят.

Какой сироп ни льют в отвар

И сколько ни меняют яд,

Но слезы превратятся в пар,

Ты исцелишься, схлынет жар,

Лишь декорации стоят.

По тюрьмам в жажде перемен

Тела и души нас влачат.

Стирают месяцы со стен.

Следы предательств и измен,

Лишь декорации стоят.

Ломая сердце пополам,

Как хлеб, его скворцам крошат.

Я был неправ, я знаю сам.

Последний уголь светит нам.

Лишь декорации стоят.

Пыльные вокзалы. Буйволовы кожи.

Стража, стража, стража — гром оружья и сапог.

На буфетных стойках перец, и оршад.

Женщины сидят печально на своих узлах —

Глаза у женщин, как маслины, лица маслянисты.

Какова же ты, страна жажды и быков?

Обожженная земля. Где мы и куда мы?

На огромном полотне осёл и человек,

Кувшин воды, и серый хлеб, и луковица, и холмы,

Однообразная равнина, по которой катим мы.

Как пудель, поезд наш бежит.

В закате — каталонский флаг.

Примо де Ривера.

В гостиницах в те времена вошло в обычай среди слуг

При помощи замочных скважин за приезжими следить.

Чтоб было все согласно ученью нашей церкви.

                    Я с первой стужей приехал в Мадрид.

                    Поселился я в этот год

                    На Пуэрта-дель-Соль. Эта площадь лежит

                    И ждет, что явится новый Сид

                    И широкий плащ развернет,

                    И будет снова плащом закрыт

                    Этот жалкий и гнусный сброд.

                    Но где же испанский народ?!

Примо де Ривера.

В Прадо можно увидеть то, что на улицах скрыто от глаз.

Я узнал тебя на рисунке Гойя

Коридорный, подслушивающий у дверей.

                    У этого мастера зоркий глаз

                    И совсем особенный дар

                    Выставлять, Испания, напоказ,

                    Как играешь ты в жмурки. Страшен подчас

                    Рассекреченный им кошмар.

                    Эта осень ужас вселяет в нас,

                    Нарисована бегло в вечерний час

                    Жирным дегтем твоим, Гибралтар.

Примо де Ривера.

Я проехал Сиерры твои,

Где идут города, причитая:

Саламанка, Авила, Толедо, Сеговия,

Алкала́ де Эна́рес.

                    Бесконечная, пыльная череда…

                    Я их, словно бы четки, низал,

                    Городки, городишки и города…

                    Шла дорога, петляя гуда и сюда,

                    Нависали поля. Дул неслыханный шквал

                    И твоих королей прогонял навсегда,

                    И нещадно осленка жалкого гнал

                    По дороге в Эскуриал.

Примо де Ривера.

Полустанок между зимой и летом,

Меж Андалузией и Кастилией,

На сарацинском перевале

Пел молодой слепец.

                    Откуда, юноша, ты постиг

                    Такую силу и мощь напева?

                    Из глубины твой голос возник,

                    Как будто покровы свои на миг

                    Ночь сорвала, обнажая чрево.

                    Жалоба сердца, чистый родник,

                    Это народа-страдальца крик,

                    Кинжалом он в сердце твое проник

                    Cante jondo[5], полное гнева.

Примо де Ривера, Примо де Ривера, Примо де Ривера.

О шум составов с гор, шум колес.

И вдруг наступает август месяц.

И ветерок внезапно донес

Апельсинов цветущих далекий запах.

Большой мавританский вечер в Кордове.

                    Пусть гитары поют на все голоса,

                    Пусть цыганка любви подражает.

                    От помады синеют ее волоса,

                    У нее, как у Шахерезады, глаза,

                    Бойко ножка ее взлетает.

                    Эта душная ночь творит чудеса

                    И тяжелым вином опьяняет.

                    Так иногда в Гренаде бывает.

Прямо до Ривера.

Опрокинут на землю бокал. Кровь течет и течет.

Жаль вина, это доброе было вино, Лорка!

Это красное было вино, цыганское было вино,

Лорка, Лоркито!

Поживем — увидим, нечет иль чет…

Поживем — увидим, время придет,

Чье вино еще будет пролито.

О разбитом бокале и речи нет.

Поживем — увидим, один ответ.

Так иногда в Гренаде бывает.

Ночь тяжелым и красным стаканом вина

Тяжело тебя опьяняет.

И в Гренаде вдруг наступает

Барабанов грозная тишина.