Он решил покинуть свои дворцы, жен, сына, только что родившегося у него, и удалиться в уединение, чтобы там обдумать причины зла, смущающего людей, и найти средство если не уничтожить это зло, то, по крайней мере, смягчить его.
Это решение, разрушая честолюбивые замыслы и надежды, возлагаемые Суддходаной на своего наследника, не могло понравиться ни царю, ни всему гордому роду Сакиев, которые относились к отшельникам с крайним пренебрежением и презрением и нисколько не уважали их. «Нельзя и требовать этого уважения, — говорил впоследствии Сакиа-муни, — от потомков Кшатрия, благородного и высокого рода».
Царь всеми доступными ему средствами пытался отклонить Сиддартху от принятого им намерения. Он окружил его еще большим великолепием, приказал развлекать его танцами, пением, играми, надеясь, что эти средства отвлекут царевича от гнетущих его мозг мыслей и он забудет о них.
Но, несмотря ни на что, царевич остался непреклонным, и в одну ночь после роскошного празднества тайно покинул дворец, сопровождаемый только своим верным Чанной. На своем любимом коне Кантаке скакал он в продолжение целой ночи и только на рассвете остановился на берегу реки Аномы, в окрестностях города Кумнигары, в стране Маллаав. Здесь он отдал свои драгоценности и коня слуге и отправил его обратно в Капилавасту.
Так повествуют буддийские легенды о душевном кризисе Сиддартхи. И действительно, весьма возможно, что однообразие бездеятельной жизни и пресыщенность наслаждениями возбудили в богато одаренной натуре царевича стремление нарушить эту жизнь, вызвали в нем жажду борьбы ради достижения высших целей. Безграничная доброта и искреннее сострадание к человеку, о которых свидетельствует все учение Сиддартхи, также могли послужить побудительными мотивами покинуть светскую жизнь. Он, конечно, ясно сознавал невозможность достигнуть желанных целей среди суеты мирской жизни и ничего не дающих, кроме утомления, наслаждений, и потому принял решение, как требовали понятия того времени, порвать все родственные и семейные узы и в уединении отыскать желанное осуществление заветных стремлений.
Но вместе с тем, наравне с хорошими побуждениями, здесь могли играть роль и другие, менее блестящие стороны человеческого характера, и весьма возможно, что принятое Сиддартхой решение было естественным результатом политических условий его родины, а также, как предполагает профессор Васильев, семейных неурядиц.
Дело в том, что отчизна Сиддартхи, Капилавасту, и несколько других мелких самостоятельных государств и вольных городов Средней Индии являлись не более как уцелевшими остатками существовавшего некогда союза государств и городов. Эти небольшие владения по своему географическому положению с течением времени мало-помалу входили в состав постепенно усиливавшихся царств Косалы и Магадхи, находившихся в центре Средней Индии. Как то, так и другое государство стремились образовать одну общую монархию. Государи Косалы сильно стеснили граничащее с их владениями царство Капилавасту с его западной и юго-западной границы. Они даже охотились на земле Сакиев, как на своей собственной, а современник Суддходаны и Сиддартхи насильно заставил Сакиев выдать за себя девицу из их рода по имени Моли, что было против обычая, издавна практиковавшегося у потомков Икшвакулы, не выдавать девушек своего рода замуж в чуждый род, а также не брать себе жен из чужого рода. Это насилие было тем более оскорбительно для гордого рода Сакиев, что государи Косалы не могли похвалиться своими предками: они происходили из низкой касты.
Сакии чувствовали свое бессилие и на притеснения и унижения своего рода могли отвечать только чувством глубокой ненависти к притеснителям.
При таких-то обстоятельствах наследник Суддходаны отказался от своих прав на престолонаследие — бегство Сиддартхи как раз совпадает со временем нанесенного его роду оскорбления. Сиддартха, конечно, хорошо сознавал непрочность политического положения своей родины и предвидел скорое ее падение, что действительно и случилось еще при жизни Сиддартхи.
Но какие бы ни были причины, побудившие царевича принять решение отдаться служению человечеству, оно далось ему, конечно, не без тяжелой нравственной борьбы. Мирская жизнь представляла для него так много привлекательного, что отрешиться от нее раз навсегда было нелегко — ему пришлось покинуть могущество, власть, честь, славу, богатство, любовь — одним словом, все, что делает жизнь человека прекрасной, и изменить это спокойное существование на суровую и аскетическую жизнь отшельника; но, как бы то ни было, Сиддартха расстался навсегда со своим прежним положением и сделался отшельником.
Прибыв в окрестности города Кусинагары, он, прежде всего, обменялся с встретившимся ему нищим своим царским одеянием, оставив для себя только желтый охотничий плащ, который он постоянно носил (желтый цвет был присвоен в Индии одежде членов царских фамилий), и обрезал свои длинные волосы (тоже знак высокого и благородного происхождения).
Он пробыл в окрестностях Кусинагары семь дней, обдумывая, куда направить ему дальнейший путь, и, наконец, решил направиться к г. Раджагрихе. Сиддартха, конечно, слышал об отшельниках, живших вблизи этого города и славившихся своею мудростью.
Прибыв сюда, он сперва вступил в общество произвольных тружеников и сделался преврачумкой (так назывались люди, покидавшие мир с душеспасительной целью) под именем аскета Гаутамы.
Под руководством тружеников он усердно принялся изнурять свое тело жестокими истязаниями, с величайшим терпением переносил зной полуденного солнца и холод тропических ночей, бури и дожди, голод и жажду, и вообще все, что предписывалось правилами аскетизма для умерщвления плоти, но в конце концов увидел, что все эти истязания нисколько не приближают его к желанной цели; он убедился в их бесплодности, и жар к труженичеству охладел в нем; он покинул общество произвольных тружеников и перешел к созерцателям, последователям философа Санкхии.
Во главе созерцателей в то время стояли два брамана — Алара и Уддаха. Как мы знаем, все усилия созерцателей устремлены были к достижению бесстрастия; они думали, что достигнут совершенства, приучая душу к твердому и безмятежному покою.
Спокойный образ жизни созерцателей очень понравился Сиддартхе, и он решился пробыть среди них возможно долгое время. Под их руководством царевич постепенно стал усваивать метод их усовершенствования; он прошел все степени символической лестницы мистических созерцаний, с помощью которых постепенно умиротворял свой дух, научился освобождать его от чувственных волнений и мыслей, предохранять от влияния внешних впечатлений и водворять в нем непоколебимый покой.
Целые дни проводил Сиддартха в бездействии, с наслаждением погружаясь в мечтательный мир, и так полюбил это занятие, что не оставлял его в продолжение всей своей жизни.
Но и учение созерцателей не удовлетворило Сиддартху; он не мог согласиться с главным принципом их учения, что душа созерцателя, его «я», восходя по степеням созерцания, остается неизменной и что в самых выспренных самопогружениях, когда прекращается всякая деятельность и всякое движение в душе, «я» могло также существовать.
Поэтому он покинул и созерцателей и решил в одиночестве совершить труд предварительного подвижничества.
Он направился на юг Магадхи и поселился в окрестностях города Гайи, в лесу, вблизи деревни Урувелы. Здесь он в полном уединении с большей страстью стал предаваться столь полюбившимся ему созерцаниям…
В одно из подобных самосозерцаний Сиддартха наконец нашел разрешение всех мучивших его ум и совесть вопросов, разрешение, которое он тщетно искал до сих пор. Он понял наконец и разгадал тайну страданий, удручающих человека; он нашел и средство к избавлению его от этих страданий. В этом мгновенном разрешении мучивших Сиддартху вопросов нет ничего удивительного и сверхъестественного: люди, одаренные чувствительною и восприимчивою натурою, с сильно развитою фантазией, способны переживать подобного рода ощущения и под влиянием сильного нравственного или умственного возбуждения или потрясения, под влиянием внезапно озарившей их мысли при этом возбуждении они приходят к решению занимавших их ум вопросов, находят ответы на эти вопросы. Сиддартха-Гаутама, как и большинство индусов, обладал крайне чувствительной и восприимчивой натурой и пылкой фантазией, отшельническая жизнь могла только развить в нем эти качества, и весьма естественно, что при одном из сильных психических экстазов в его мозге могла зародиться идея, разом осветившая, как ему казалось, все то, что до того времени было для него темным и неясным. С этого времени Сиддартха-Гаутама сделался Буддою, т. е. просвещенным, а со временем его восторженные поклонники совместили в нем все совершенные нравственные, умственные и физические качества, какие только возможно допустить в человеке. Сам новоявленный Будда нс думал так высоко о себе, но тем не менее был глубоко убежден в верности и основательности открытых истин и надеялся, что с помощью их ему удастся искоренить предрассудки и заблуждения рода человеческого. Он смотрел на себя только как на единственного и общего руководителя в духовной жизни и мудрого наставника в изыскании истины. Рассмотрев всесторонне озарившую его идею, Сакиа-муни выработал свой собственный взгляд как на философию, так и на аскетику и составил новое учение, значительно отличавшееся от существовавших при нем философско-религиозных систем.