Родс относился к масонству без трепета. После вступления в ложу рассказал за обедом все подробности тайной церемонии, шокировав своих новых собратьев. Да и в «Символе веры» отозвался о масонах свысока: «Я вижу богатства, которыми они владеют, их могущество, влияние, каким они пользуются, и меня изумляет, как такая большая организация может посвятить себя тому, что в наше время выглядит смешными и абсурдными обрядами без сколько-либо ясной цели». Но вместе с тем, по словам человека, хорошо его знавшего, «он сохранил интерес к масонству до конца жизни».
Неоднозначным было отношение Родса и к иезуитам. «Я вижу, сколь много они сумели сделать, но во имя дурной цели и, осмелюсь сказать, под руководством плохих вождей». Но как бы строго ни судил Родс масонов и иезуитов, в облике тайной организации, которую он предлагал создать, проступают черты обоих орденов.
От способа осуществления своих идей — от создания тайного ордена — Родс впоследствии отказался. От самих идей — нет.
Знамение времени
Был ли Родс чудаком-одиночкой, этаким доморощенным философом с далеких алмазных копей, оторванным от активной политической жизни Англии?
В том-то и дело, что из англичан на юге Африки в те годы редко кто так часто дышал воздухом своей родины, как он. Редко кто имел возможность так внимательно прислушиваться к тому, что там происходило. Несмотря на дальность и трудность пути, он бывал в Англии чуть ли не каждый год. Не просто приезжал, а подолгу жил там. И не где-нибудь, а в Оксфорде и в Лондоне, где новейшие веяния времени ощущались раньше всего.
Оксфорд — не сам по себе, а с теми перспективами, которые он открывал, манил Родса с младых ногтей. И стоило ему накопить денег, как он бросился туда. В октябре 1873-го он был зачислен студентом. Правда, не в колледж, который назывался «Университетским», — знания греческого и латыни оказались недостаточными. Его приняли в другой, но тоже весьма известный — Ориел колледж. После Рождества Родс бросил учебу и вернулся в Южную Африку — с началом мирового кризиса открылись богатые возможности для амальгамации.
Зато 1876-й и 1877-й он провел в основном в Оксфорде, приезжая на алмазные копи только в большие каникулы. Своему компаньону Радду он помогал советами в письмах и информацией о положении на бирже. Почти так же прошел 1878-й. Степень бакалавра искусств Родс получил в декабре 1881-го, пробыв студентом больше восьми лет.
В Оксфорде ему было нелегко. Трудно снова привыкать к учебе после совсем иной жизни. К тому же, попав туда, он, скорее всего, чувствовал себя чужаком. Стоя на более низкой ступени социальной лестницы и стараясь проникнуть в «когорту джентльменов», он бравировал своими африканскими приключениями и картинным жестом швырял на стол алмазы.
Чтобы быть ближе к «золотой молодежи», он и вступил в Оксфорде в масонский орден, стал «братом Родсом». Документ оксфордской университетской ложи этого ордена сохранился в его архиве. Там сказано, что Родс прошел обряд посвящения, установленный Великим верховным советом, и что казначеем ложи «получено от брата С. Дж. Родса 5 фунтов 10 шиллингов» в качестве «пожизненного взноса».
Разница в социальном положении давала о себе знать. У Родса, во всяком случае поначалу, не было ни связей, ни положения, да и капитал пришел не сразу. Разве могла считать его ровней «золотая молодежь» самого привилегированного университета — околосветская, светская, а нередко и титулованная.
И все же от Оксфорда он получил очень много. Не научных знаний, нет. На страницах «Таймса» один из его современников вспоминал, что Родс не слишком увлекался занятиями. А когда ему делали внушения за отсутствие на лекциях, он повторял:
— «Удовлетворительно» мне поставят, а больше и не надо!
Что же тогда получил он от Оксфорда? Кроме, разумеется, степени бакалавра. Как раз то, что поначалу было трудным и неприятным, — общение со светской молодежью, такой высокомерной и пренебрежительной.
Притягательная сила Оксфорда была настолько велика, что туда тянулась знать из самых разных стран. Оксфордскую выучку прошло немало и российских аристократов. В начале нашего столетия там учился, например, один из самых богатых русских дворян — князь Феликс Юсупов, женатый потом на племяннице Николая II и получивший известность участием в убийстве Распутина.
Родс встретил в Оксфорде интереснейших иностранцев. Но гораздо важнее были для него, конечно, его соотечественники, английская знать. Те, кто готовился управлять Британской империей, те, кого готовили к этому по праву рождения. Им были знакомы все коридоры власти, они были вхожи во все ведомства и, что важнее, в частные дома, где творилась «большая политика». Они, как губка, впитывали настроение верхов и приносили его в Оксфорд.
В Оксфорде читали лекции самые известные люди тогдашней Англии, с университетских кафедр звучали новейшие теории и идеи. Здесь спорили о самых нашумевших книгах. Сюда доходили мнения из самых разных сфер. Здесь можно было явственнее ощутить подземные толчки, предвестники новых общественных разломов и сдвигов.
Здесь Родс улавливал гул борьбы за раздел мира. Гул этот был еще не столь громоподобен, как в конце восьмидесятых годов и тем более в девяностых, но звучал все явственнее — ив политике, и в общественной жизни.
Правительство не догадывалось о планах и завещаниях безвестного человека по имени Сесил Родс, но тем не менее исправно их выполняло. В 1876 году премьер-министр Дизраэли провозгласил королеву Викторию «императрицей Индии». Через год после того, как Родс составил «Символ веры» и завещание, Англия захватила Кипр, а вскоре затем — многие «лакомые» области Африки и Азии.
В 1878-м, во время русско-турецкой войны, с подмостков лондонского мюзик-холла гремела песня, от которой публика приходила в неистовство. От слов «русские не получат Константинополя!» и еще больше от бравурного припева: «Мы не хотим войны, но если уж придется воевать, то именем джинго нам хватит людей, и кораблей, и денег, чтоб воевать!»
Словечко «джинго» было придумано, чтобы не поминать ни Бога, ни дьявола, не божиться и не чертыхаться. А песня настолько стала символом английского шовинизма, что с тех пор его и называют джингоизмом.
Перед студентами Оксфорда в 1870-м выступал Джон Рескин. Он говорил не о своих известных всей Европе книгах по искусству и эстетике, а в духе времени — о величии английской нации. Каков путь к такому величию? Силами своих «самых энергичных и самых достойных людей» Англия «должна как можно скорее приобретать колонии, захватывать каждый клочок полезной незанятой территории и там внушать своим поселенцам, что главное для них — это верность родине и что их первейшая цель — распространение могущества Англии на земле и на море; и что они, хотя и живут на далеком краю земли, должны помнить, что они принадлежат ей, как моряки, посланные на ее кораблях в далекие моря».
Под этими-то влияниями Родс и писал в оксфордские годы свой «Символ веры».
Мы, люди практичные…
— Мы, люди практичные, должны завершить то, что пытались сделать Александр, Камбиз и Наполеон, — говорил Родс. — Иными словами, надо объединить весь мир под одним господством. Не удалось это македонцам, персам, французам. Сделаем мы — британцы.
Значит, сам-то Родс считал себя реалистом в политике. И был тут, конечно, прав. Видно, знал себя лучше, чем некоторые его биографы, считавшие своего героя прежде всего мечтателем.
В начале восьмидесятых он еще только вступает на политическую арену. Но и тогда уже в его действиях виден трезвый расчет.
В 1880-м он стал членом парламента Капской колонии. Колония имела статус самоуправляющейся, и ее парламент обладал широкими правами в решении местных дел. В парламент Родс попал благодаря тому, что район алмазных копей получил там шесть мест. Выборы были открытыми, подкуп избирателей тоже велся вполне открыто. Двадцатисемилетний Родс был к тому времени человеком богатым и на копях весьма влиятельным. В ноябре 1880-го он баллотировался в избирательном округе Беркли Уэст и был избран. Депутатом от этого округа оставался до самой смерти, больше двадцати лет.