Кому-то повезло, посчастливилось сменить профессию, как канадцу Малькольму Тилу, незадачливому старателю. Оставшись в Южной Африке, он стал потом ее первым крупным историком. Но это исключение. Если денег для возвращения на родину взять неоткуда — нанимайся к тем, кто еще вчера был тебе ровней. Хотя бы к этому двадцатилетнему юнцу — Сесилу Родсу.

Люди продавали участки за бесценок, Родс вместе со своим компаньоном Чарлзом Раддом — скупал.

За эти три года он изменился. Плечи его опустились, он немного ссутулился, длинные руки висели как-то неуклюже, походка стала тяжеловатой. Во взгляде чувствовались — пока еще слегка — властность и жесткость.

В годину, роковую для старателей, он обрел себя, оказался на гребне волны. В конце 1872-го его капитал составлял пять тысяч фунтов, к августу — сентябрю 1873-го удвоился, а затем удваивался снова и снова. Если сначала Родс зарабатывал на копях, как он писал матери, сто фунтов стерлингов в неделю, то теперь игра пошла крупнее и ставки стали много выше.

В новых условиях надо было каким-то особым чувством улавливать законы мирового рынка, те законы, о существовании которых простые старатели даже не подозревали. Родс тоже поначалу не был в них искушен. Не сразу ощутил себя как рыба в воде среди комбинаторов, каждый из которых стремился перехитрить, обойти других. Но учился быстро. Изо всех сил старался понять механику биржевой игры, привлечь к себе сведущих людей, использовать их знания.

В нем все резче проявлялся предприниматель крупного масштаба — с умением идти на большие спекуляции, рискованные сделки, с обостренной интуицией ко всему, что может дать прибыль. Беспощадный к слабым соперникам и готовый на компромисс с теми, кого не удалось одолеть.

Главным делом Родса и Радда с 1873-го стала амальгамация — скупка и объединение множества мелких участков. Поначалу они занимались амальгамацией не в масштабах всей алмазоносной территории, а лишь в районе фермы Де Бирс. Да и там далеко не сразу стали полновластными хозяевами. Что им действительно удалось, так это объединение всех здешних старателей в единую акционерную компанию.

Первого апреля 1880 года было провозглашено создание компании «Де Бирс даймонд майнинг компани». Доля Родса в ее капитале была не настолько велика, чтобы только ею объяснить то положение, которое он с самого начала занял в компании. Видно, снова помогли предпринимательские таланты. Благодаря им Родс стал секретарем компании, а это давало немалую власть.

1882 год — во многом повторение 1873-го. Новый мировой экономический кризис. На алмазных копях — удар по тем немногим мелким владельцам, которым посчастливилось пережить прежние трудности. Теперь им было еще труднее. На месте холма Колсберг образовалась огромная яма, впадина в триста футов. Да и в других районах работать надо было на такой глубине, что без дорогостоящей техники обойтись стало невозможно.

У мелких старателей не было ни денег, ни техники. Вот и не выдерживали они натиска компаний. Опять крах за крахом. Компании получили возможность новых амальгамаций. К концу 1885-го на том месте, где первоначально было 3600 участков, осталось уже только 98 владельцев. Но и эта цифра не дает верного представления, как далеко зашел процесс концентрации. Дело в том, что из 98 владельцев во всех четырех районах добычи алмазов — Колсберг-Кимберли, Де Бирс, Блумфонтейн и Дютойтспан — 67 имели участки в двух последних, менее значительных. В Кимберли же осталось всего девятнадцать владельцев, в районе Де Бирс — десять.

Деньги к деньгам. Капитал «Де Бирс» к 1885 году достиг 842 тысяч фунтов. Рос капитал, росло и влияние Родса. С 1883-го он уже не секретарь «Де Бирс», а президент. В тридцать лет Сесил Родс стал влиятельным в одной из самых многообещающих сфер мирового бизнеса тех лет. В 1885-м он говорил, что его ежегодный доход — пятьдесят тысяч фунтов.

Но это было только началом. Его устремления шли намного дальше.

Ему нет еще и двадцати четырех, а он пишет завещание, и уже не первое. Обдумывает его под палящим солнцем Африки. В душные ночи, страдая бессонницей и болями в сердце. Вечерами, придя с алмазных копей в трактир, среди гама старательской вольницы, игры в кости и карты, под стук кружек и хриплые проклятья, а то и под револьверные выстрелы. В дилижансах и фургонах, на тысячемильном пути из глубин Черного материка до океанского порта. В долгих плаваньях к берегам Европы, глядя на волны бескрайней Атлантики.

1877 год. Он чередует добычу алмазов в Кимберли с учебой в Оксфорде. Первозданную, казалось бы, природу Африки — с индустриальной Англией. Правда, выглядело как будто наоборот. После кипучей жизни алмазных копей — тихий Оксфорд с пейзажами сельской Англии, с зелеными лужайками, где паслись овцы, со средневековыми постройками, заросшими мхом и плющом. Тот Оксфорд, где, по словам Бальмонта,

В Кимберли горняки давно распугали диких зверей, столь привычных для африканского пейзажа. Там и в помине не было уже не только львов, но даже диких коз. А по Оксфорду свободно разгуливали лани, и студенты кормили их прямо из окон.

Но эта смена впечатлений вряд ли особенно его занимала. В том счастливом возрасте, когда другие отдаются мечтам, любви, романам, он продумывал и уточнял текст своей последней воли. Не распределение имущества и денег — распорядиться ими было нетрудно. К тому же такое завещание он написал еще раньше, когда ему не было и двадцати, после того первого серьезного сердечного приступа и приговора врача.

Нет, теперь он хочет ни мало ни много распорядиться судьбами Африки и Европы, судьбами всего мира, всего человечества. В завещании намечает: «…распространение британского владычества во всем мире… колонизация британцами всех тех стран, где условия существования благоприятствуют их энергии, труду и предприимчивости, и особенно заселение колонистами всей Африки, Святой Земли, долины Евфрата, островов Кипр и Кандия, всей Южной Америки, островов Тихого океана, пока еще не занятых Великобританией, всего Малайского архипелага, береговой полосы Китая и Японии и возвращение Соединенных Штатов Америки в Британскую империю…»

Зачем? Для всеобщего мира. Под эгидой Англии. Для этого надо организовать имперский парламент, в котором были бы представлены «белые» поселенческие колонии. Цель парламента — «создание, наконец, настолько могущественной державы, что она сделает войны невозможными и поможет осуществлению лучших чаяний человечества».

Своими душеприказчиками он выбрал английского колониального чиновника в Южной Африке Сиднея Шиппарда и министра колоний Великобритании — этот пост занимал тогда лорд Карнарвон. Выбор Шиппарда хоть как-то оправдан — тот жил на южноафриканских алмазных копях и был молодому человеку знаком. А Карнарвон даже догадываться не мог о чести, оказанной ему безвестным колонистом с окраины Британской империи…

Можно бы увидеть во всем этом курьез: помешался человек на сочинительстве завещаний. Кстати, за свою не очень долгую жизнь он составил их не одно и не два. За тем, вторым, под которым стоит дата 17 сентября 1877 года, последовало еще четыре.

Если бы Родс вдруг умер, никто и не вспомнил бы об этих бумагах. Но он выжил. И не остался безвестным, как множество других, кто тоже мечтал в молодости круто изменить судьбы мира.

Впервые он изложил свои идеи в документе, который назвал «Символ веры». Родс закончил его в том же 1877 году и поставил дату: 2 июня. «Символ веры» открывается рассуждением, что у каждого человека есть главная цель, которой он и посвящает свою жизнь. Для одного это счастливая семья, для другого — богатство. Для него же, Родса, это «дело служения родине».