Дженни – это все видят – обворожила Шарля. Она тоже питает к нему нежные чувства, хотя не признается в этом. Шарль с нею сдержан до застенчивости и смелеет лишь тогда, когда затеваются политические споры. Тут он страстен и оживлен. И даже отважен, как Дон Кихот. Маркс называл его Дон Кихотом в разговорах с Дженни.

А Тусси? С Тусси пока мало забот, потому что ей только двенадцать лет. С Тусси он играет в шахматы, и она частенько побеждает его. С Тусси он ходит на прогулки. И уже поручает ей делать выписки из газет и журналов, чем Тусси бывает очень довольна. Она не станет красавицей, но ее сверкающие глазки, выразительное лицо и темные вьющиеся волосы смутят, пожалуй, не одного молодого человека, когда ей исполнится, скажем, восемнадцать…

Малые дети – малые заботы, большие дети – большие заботы. Это так. И среди этих забот одна совершенно неистребимая, пожирающая время и силы, постоянно давящая на волю, – забота о деньгах. Он думает о них, даже глядя на свою рукопись, так как надеется, что она принесет ему хороший гонорар. Зря, пожалуй, надеется: ведь прежние книги не избавляли его от нужды. Только ведь надеяться больше не на что.

Коварство судьбы неизмеримо: в тот самый момент, когда он подготовил к изданию огромный труд, исследующий пути возникновения богатства, сам он оказался без гроша в кармане. Надо везти рукопись к издателю в Гамбург, но одежда и часы находятся в ломбарде. А ведь надо не только выкупить одежду, но и приобрести билет до Гамбурга. Нужны деньги на путевые расходы – а они будут немалыми – и на содержание семьи… Можно заболеть от одних только этих мыслей, а болеть сейчас никак нельзя – издатель Отто Мейснер уже давно ждет рукопись. Значит, надо снова обращаться за помощью к Фреду. В какой раз? Возможно, в тысячный. В тысячный и последний? Если бы в последний, если бы только в последний!..

Совесть, точно кошмар, постоянно мучила Маркса. Фред тратит свои исключительные способности на торговлю, на проклятую коммерцию, ничем не может заниматься, пока сидит в своей конторе, а сидит он там ради него, ради Маркса. Разумеется, Маркс бесконечно благодарен ему, но что это меняет, если уходят годы, которые Энгельс мог бы отдать науке и достичь в ней значительных вершин. К тому же Энгельс, эта чуткая и благородная душа, постоянно переживает с ним все его большие и мелкие неприятности, которых у него всегда с избытком.

Прибежала Тусси, чтобы показать свое новое платье, которое мать сшила ей из старого платья Лауры. Тусси радовалась обновке, прыгала и вертелась на одной ноге. Маркс поймал ее, крепко обнял и сказал:

– Ага, вот ты и попалась! Сейчас я прочту тебе эту гору бумаг, которую я исписал.

– Всю? – весело засмеялась Тусси.

– Всю! – стараясь казаться серьезным, подтвердил Маркс.

– Хорошо, – перестав смеяться, согласилась Тусси. – Тогда я должна сходить к маме и предупредить ее, что на очередную примерку платья я приду только через месяц. Ведь на чтение твоей рукописи уйдет не меньше месяца, правда? – И Тусси снова звонко засмеялась.

– Правда, – засмеялся и Маркс.

– Значит, не будешь читать? – спросила Тусси.

– Не буду.

– Тогда расскажи мне, о чем ты пишешь. О чем вот та твоя большая книга. Только так, чтоб я поняла, – попросила Тусси, придвинула стул к отцу и села.

– Это трудная задача, Тусси, но я постараюсь, – согласился Маркс. – Только вспомни для начала, что было в лавке Ганса Рёкле.

– Волшебные игрушки и всякие другие волшебные вещи, – с веселым блеском в глазах заговорила Тусси. – Я так люблю твои сказки про Рёкле, что и теперь готова их слушать, хотя я уже совсем большая, правда?

– Правда, – ответил Маркс, погладив Тусси по голове. – Но именно поэтому я не стану тебе рассказывать про нашего бедного Ганса Рёкле. Я вспомнил о нем лишь потому, что у него была лавка, полная волшебных вещей. Подчеркиваю, Тусси: волшебных вещей. Волшебными же они были потому, что обладали невероятными свойствами: они, как ты помнишь, двигались, разговаривали, становились невидимыми, большими, маленькими… Помнишь?

– Я все помню!

– Прекрасно, Тусси. А теперь я должен тебе открыть совершенно невероятную тайну: не только вещи Ганса Рёкле являются волшебными, но и все другие вещи, создаваемые людьми. Все вещи!

– Как? – очень удивилась Тусси. – Все? И даже этот стол? И стул, на котором я сижу? И твой кожаный диван?

– Да, Тусси, – серьезно ответил Маркс. – Все вещи. Потому что люди, создавая их, вложили в них самих себя: свои мысли, чувства, желания, свое время, труд. В том, кто и каким способом создает вещи, спрятана разгадка многих тайн. Кто разгадает эти тайны, тот поймет, почему одни люди богаты, а другие бедны, почему одни утопают в роскоши, а другие прозябают в нищете, почему к одним всякие вещи сами бегут в дом, а у других в доме ничего нет, хоть шаром покати. Тот поймет и то, как добиться справедливости, чтобы вещи вернулись к тем, кто их делает.

– Ты это понял, Мавр? – серьезно спросила Тусси.

– Да. Я это понял. Об этом моя книга.

– А самое-самое главное в ней – что?

– Самое-самое?

– Да.

– То, как капиталисты обманывают рабочих и почему этот обман не может продолжаться вечно.

– И как же капиталисты обманывают рабочих, Мавр? Ведь от богатых только и слышишь, что все они добрые, всем помогают, а бедные этого не ценят, все время недовольны. Врут ведь, верно?

– Бессовестно врут.

– Я так и знала. А как же их уличить в этом вранье? Расскажи мне, Мавр. И в следующий раз, когда я услышу вранье богатых, я им скажу, какие они добрые и как они всем помогают! – Глазки Тусси засверкали гневом.

– Хорошо, я тебе расскажу. Когда-нибудь ты, конечно, сама прочтешь мою книгу и сама разберешься в доказательствах. А теперь просто знай: капиталисты бессовестно надувают рабочих, когда говорят, что они платят им столько, сколько те заработали. Деньги, которые рабочие получают, они зарабатывают, скажем, за шесть часов труда. Трудятся же они на заводе или фабрике не шесть часов, а десять, двенадцать, четырнадцать. Все, что они зарабатывают после шести часов работы, присваивает капиталист. Кроме того, капиталист всякими хитроумными способами заставляет рабочих трудиться все с большим напряжением, изо всех сил. И то, что рабочий создает, трудясь изо всех сил, тоже присваивает.

– А зачем же рабочие стараются? – спросила Тусси. – Зачем они трудятся больше чем надо?

– А затем, что иначе они умрут от голода. Рабовладелец, Тусси, постоянно угрожал рабу кнутом, а капиталист угрожает рабочему голодом. И когда все рабочие это поймут, они постараются отнять у капиталистов то, что капиталист сейчас так бессовестно отнимает у них. Это и будет конец капитализма. Экспроприаторов экспроприируют! – так я написал про это, Тусси.

– Замечательно, Мавр! Мне очень нравятся эти слова: экспроприаторов экспроприируют! Да здравствуют экспроприаторы экспроприаторов! Верно?

– Верно, Тусси, – сказал Маркс. – Очень верно.

Деньги на поездку в Гамбург к издателю Мейснеру прислал Энгельс. Когда Женни сообщила об этом Карлу, он молча покивал головой, затем, почему-то разглядывая свои руки, сказал:

– Все правильно. Но скоро мы сами будем делать подарки друзьям. По крайней мере, рассчитаемся с долгами.

Из присланной Энгельсом суммы Маркс взял только часть. Остальные деньги оставил Женни. Уезжал в хорошем настроении, хотя погода портилась на глазах.

– Ничего, – успокаивал он Женни. – В моем пальто мне никакая погода не страшна. Это большая удача, что нам удалось выкупить его из ломбарда.

И, как мальчишка, радовался своим часам, которые Ленхен принесла из ломбарда вместе с пальто, то и дело вынимал их из кармана, сверял их с комнатными часами, с нескрываемым удовольствием щелкал крышкой циферблата.

– Присматривай, пожалуйста, за чемоданом, – несколько раз напоминала ему Женни. – Не забывай, что в нем весь мой «Капитал».

– Да, да, – обещал ей Карл, а потом спросил: – Ты очень боишься, что я его потеряю?