Дальше были стихи о волах, о севе, о колосьях на ниве, о сосудах с зерном, о достатке в доме. Вольф читал долго. Его слушали, не прерывая. А когда он умолк, Маркс сказал:

– Жизнь, проведенная в спокойных трудах, длинна и приятна. Но жизнь, проведенная в борьбе, прекрасна!

Прибежал посыльный из Рабочего союза, принес известие, что военный комендант Кёльна собирается утром объявить в городе осадное положение.

– Говорят, что на Фризенштрассе ограблен суконный магазин, – сообщил он. – Комендант опасается, что будет разграблен весь город. По этой причине будет распущено и разоружено гражданское ополчение, прекращен выпуск всех демократических газет.

– Вот! – сказал Маркс, – Они все-таки нашли повод: разграбленный суконный магазин… А мы гадали, откуда они ударят. Получилось – из магазина. Один магазин разграблен, значит, будет разграблен весь город. Вот вам полицейская логика, логика провокаторов. Я уверен, что сама же полиция подготовила грабителей. Но осадное положение – это не шутка, друзья. Нужно успеть выпустить очередной номер газеты до объявления приказа коменданта. И всем, кому угрожает арест, покинуть Кёльн. Немедленно, сегодня же! Именно потому, что осадное положение – не шутка.

– А ты? – спросил Маркса Энгельс.

– Я останусь. Приказа о моем аресте пока не было. Газета не должна погибнуть. Но если арест будет угрожать и мне, я обещаю, Фред, что покину Кёльн.

Глава десятая

Осадное положение было введено в Кельне через несколько часов после выхода газеты. И сразу же появился приказ прокурора о розыске Иосифа Молля, Фридриха Энгельса, Эрнста Дронке и Вильгельма Вольфа.

Приказ о розыске Энгельса был напечатан в «Кёльнской газете», которая не была запрещена. Карл вырезал этот приказ из газеты и попросил Женни сохранить его до возвращения Энгельса.

«Имя и фамилия, – говорилось в приказе, подписанном государственным прокурором Геккером, – Фридрих Энгельс; сословие – купец; место рождения и жительства – Бармен…; возраст – 27 лет; рост – 5 футов 8 дюймов; волосы и брови – темно-русые; нос и рот – пропорциональные; зубы – хорошие; борода – каштановая; подбородок и лицо – овальное; цвет лица – здоровый; фигура – стройная».

– Ты думаешь, Карл, что Энгельс вернется? – спросила Женни, пряча в шкатулку газетную вырезку с приметами Энгельса. – Разве это не конец? Ваша газета запрещена, твои друзья прячутся от полиции… Что же тебе остается делать? Не пора ли собираться и нам в дорогу?

– Еще не пора, – ответил Карл. – Любое, даже незначительное революционное дело надо доводить до конца, чтобы идущим за тобой не приходилось делать твою работу, чтобы они могли начать с того места, где ты остановился, сделав все, что было в твоих силах. Я еще не все сделал, Женни, и у меня еще есть силы.

Пришел Веерт, принес листок, на котором было напечатано извещение издателей «Новой Рейнской газеты» о том, что выпуск газеты приостановлен в связи с объявлением в Кёльне осадного положения. В нем также сообщалось, что «чрезвычайное положение продлится всего лишь несколько дней», после чего «газета, усиленная притоком новых значительных средств (последние три слова были выделены шрифтом), начнет выходить в октябре месяце в увеличенном формате» и будет рассылаться подписчикам аккуратнее, так как печатание ее будет осуществляться на новой скоропечатной машине.

– Вот тебе ответ на твой вопрос, – сказал Карл, протянув Женни принесенный Веертом листок.

Женни внимательно прочла извещение, вернула Карлу листок.

Спросила, когда ушел Веерт:

– Откуда же ты ожидаешь усиленный приток новых значительных средств? Впрочем, можешь не отвечать, – сказала она, видя, что Карл опустил глаза. – Конечно, нам будет трудно без денег. Но будет еще труднее, если ты не доведешь свое дело до конца. Я поддерживаю твое решение, Карл.

Иосиф Молль, скрываясь от преследований прусской полиции, уехал в Англию. Вольф – в Пфальц. Энгельс направился на родину, в Бармен. Несколько дней он укрывался в пустующем доме покойного деда, но, увидев, что родители не одобряют его революционной деятельности, уехал в Брюссель. В Брюсселе он тоже пробыл недолго: бельгийская полиция выслала его из страны. 5 октября он был уже в Париже.

Увы, это был уже не тот Париж, каким его знал Энгельс в марте 1848 года, в первые дни революции. И не потому, что тогда была весна, а теперь осень, октябрь. Между прежним и нынешним Парижем было море крови, пятнадцать тысяч трупов, изуродованных штыками и гранатами генерала Кавеньяка, жестоко подавившего июньское восстание рабочих. Улицы Парижа поразили Энгельса своим небывалым безлюдьем и тишиной. Народ больше не распевал «Марсельезу». В рабочих кварталах царил голод, свирепствовали болезни. «Париж мертв, – не раз слышал в эти дни Энгельс. – Это уже не Париж».

Вскоре он почувствовал, что не может больше оставаться в мертвом Париже, что пора ему уйти – все равно куда. Именно уйти, потому что уехать в поезде или в дилижансе не позволяли средства. Денег у него было совсем мало. Он покинул Париж пешком. Путь его лежал теперь через Южную Францию в Швейцарию. Две недели он добирался до Женевы. Из Женевы направился в Лозанну. Из Лозанны сообщил Марксу о своем местопребывании. Маркс тотчас прислал ему денег.

– Слава богу, Энгельс нашелся, – радовался Маркс, получив от него письмо. – Найдутся и другие. И как только обстановка изменится к лучшему, вернутся в Кёльн. Если бы ты знала, Женни, как мне трудно без Энгельса, без Вольфа… С ужасом думаю, что было бы со мной, если бы не было рядом тебя, Женни. Мысль о том, что ты рядом, удесятеряет мои силы.

Маркс взял на себя руководство Рабочим союзом. Почти один подготовил к выпуску сто четырнадцатый номер «Новой Рейнской газеты» – первый номер, который подписчики получили после отмены в Кёльне осадного положения, 12 октября.

Осадное положение в Кёльне было отменено десятью днями раньше. Большую роль в этом сыграл «маленький доктор» – Карл Д’Эстер, депутат Национального собрания в Берлине. Именно он обратился к правительству с запросом, в котором потребовал немедленной отмены осадного положения в Кёльне. После его запроса министр-президент Пфуль послал телеграмму коменданту Кёльна о снятии осадного положения.

В сто четырнадцатом номере «Новой Рейнской газеты» подписчики прочли стихи Веерта о недавних событиях в Кёльне и статью Маркса о восстании в Вене, начавшемся неделю назад, шестого октября.

Вена продержалась лишь три недели.

– Париж, Франкфурт, Вена, – с грустью проговорил Маркс, узнав о поражении венского восстания. – Повстанцы гибнут, едва взойдя на баррикады. Нет единого движения, всеобщего подъема, рабочий класс малочислен и разобщен, а враги объединились… За поражение венцев мы можем теперь отомстить только одним – победой над контрреволюцией в собственном доме.

– Я хочу написать на эту тему стихи, – сказал Марксу Фердинанд Фрейлиграт, который приехал в Кёльн в начале октября и сразу же стал активным сотрудником «Новой Рейнской газеты».

– Буду только рад, – ответил ему Маркс.

Через час Фрейлиграт снова был в кабинете Маркса и читал ему свои новые стихи:

– Для меня большое счастье, что ты появился здесь, – сказал Фрейлиграту Маркс.

По рекомендации Маркса Фрейлиграт не только был введен в состав редакции, но и принят в Союз коммунистов.