– Я могу лишь повторить то, что уже сказал на митинге в честь годовщины польского восстания, – ответил Маркс. – Англия – это страна с наиболее развитым пролетариатом. И буржуазией, разумеется. Противоречия здесь обнажены до предела. Поэтому победа английских пролетариев над английской буржуазией будет иметь решающее значение для победы всех угнетенных над угнетателями. Вы, чартисты, не должны поэтому ограничиваться высказыванием благих пожеланий об освобождении других наций, о победе пролетариата в других странах. Разбейте ваших собственных, внутренних врагов и тогда вы увидите, как рухнет старое общество во всем мире.

Маркс вернулся в Брюссель 12 декабря. Это было воскресенье. В среду в Брюссель приехал Энгельс.

– Сколько ты намерен пробыть здесь? – спросил Энгельса Карл.

– Думаю, дней пять. И мы снова будем работать вместе. Теперь над «Манифестом Коммунистической партии».

Глава шестая

Новый, 1848 год Карл встретил на банкете Немецкого рабочего общества в Брюсселе.

На банкете присутствовали не только коммунисты-немцы, но и бельгийские, польские, французские коммунисты и демократы.

Маркс сказал:

– Первым шагом в рабочей революции будет превращение пролетариата в господствующий класс.

Он говорил не более десяти минут. Но в эту свою речь он включил все то самое главное, что спустя два месяца прочли в «Манифесте Коммунистической партии» тысячи людей. «Манифест» был напечатан в Лондоне, в маленькой типографии на Ливерпуль-стрит, на деньги рабочих. Он был разослан во все общины Союза коммунистов. В Париж он пришел, когда там началась революция, и был встречен восторженно.

– Вот и праздник, – сказала Женни. – А я все думала, какой бы нам отметить праздник? Мы получили наконец часть наследства, но миновали все праздники: рождество, Новый год, день рождения Эдгара. И вы, Энгельс, приехали в Брюссель раньше, чем мы ожидали. А праздник, оказывается, вот какой: революция во Франции!

В Брюссель Энгельс приехал 31 января. Он был выслан из Парижа французским правительством за революционную пропаганду среди рабочих. Выслан за месяц до победы революции.

Революция началась во вторник двадцать второго февраля, а уже двадцать четвертого победила.

– Теперь вы отмщены, фрау Маркс! – сказал Энгельс. – Французский народ изгнал из Парижа ваших гонителей! Я очень жалею, что не смог быть в эти дни вместе с парижанами.

Пришел Вольф. Пришел, запыхавшись.

– Что нового? – спросил его Маркс.

– Все новости уже, к сожалению, устарели. Революция свершилась два дня назад, но лишь теперь стало известно, как это было. На бульваре Капуцинов, у министерства иностранных дел, гвардейцы расстреляли пятьдесят восставших. Париж покрылся баррикадами. Восставшие разрушили все железные дороги вокруг Парижа, затем захватили оружейные магазины…

С корзиной в руках прибежал Веерт.

– Ты откуда, с рынка? – спросил его Маркс.

– Я встретил Ленхен, – объяснил Веерт. – Вот взял у нее корзину, которую она едва тащила.

– А где же сама Ленхен?

– Она бежит следом, – ответил Веерт.

Все рассмеялись: Веерт с тяжелой корзиной в руках бежал так быстро, что обогнал Ленхен.

– Зачем же ты так торопился? – весело спросил его Карл.

– Чтобы сообщить вам новость: народ разгромил Тюильри!

– Эх! – вздохнул Энгельс. – И это уже сделано без нас!

Вскоре пришел Филипп Жиго.

– Я раздобыл экземпляр одной французской газеты, – сказал Жиго. – В ней все описано со слов очевидца. Вот эта газета. – Жиго вынул из кармана сложенную газету и, развернув, потряс ею в воздухе. – Я заплатил за нее двадцать франков! Теперь французские газеты стоят очень дорого…

– Дайте ее мне! – потребовал Карл. – Я хочу увидеть своими глазами.

Жиго передал Карлу газету.

– Да, – сказал Карл, пробежав глазами несколько строк. – Это рассказ очевидца. Такое нельзя придумать, друзья! Такие сюжеты способна создавать лишь сама революция. Слушайте! – Маркс стал читать.

Казалось, что ничего более захватывающего никто из них в жизни не слыхал. Впрочем, так это и было. Нет в мире более захватывающих событий, чем революция. И нет более славных героев, чем народ, поднявшийся на борьбу за свободу…

– «Струсил король Луи-Филипп. Все, что бы он ни обещал народу, тонуло в мощном крике: „Долой Луи-Филиппа! Да здравствует республика!“ И тогда он решился на последний шаг: он отрекся от короны, чтобы спасти престол.

– Я отрекаюсь от короны, которую воля народная возложила на меня, – заявил он, – отрекаюсь в пользу моего внука графа Парижского! И покидаю дворец!

– В Тюильри! – послышался тогда на улицах и площадях многоголосый клич. – В Тюильри!

Первым во дворец ворвался отряд, который возглавил капитан Дюнуайе. Наводя ужас на царедворцев, отряд с криками промчался по анфиладам комнат и ворвался в тронный зал. Дюнуайе сорвал с места королевский трон, вынул из кармана уголек, подобранный им на одной из улиц, и написал на золотой парче: „Парижский народ – всей Европе: свобода, равенство, братство! 24 февраля 1848 года“.

А тем временем народу в тронном зале становилось все больше. Дюжие гвардейцы сняли с мраморного постамента и выбросили в окно бронзовый бюст Луи-Филиппа. Другие открыли стрельбу по портретам королевских сатрапов. Со звоном разлетелись по паркетным полам осколки зеркал, люстр и ваз.

В зале для спектаклей восставшие захватили все инструменты оркестра, оттуда слышится адская какофония. Проникшие во дворец мальчишки наряжаются в бархатные халаты, женщины льют на свои волосы духи, оставленные на столиках принцессами, румянят щеки, примеряют кружева и меха.

Кто-то крикнул:

– Трон – на площадь Бастилии!

Четверо рабочих подняли трон и, держа его за ножки над головами, понесли из дворца. Толпа, орущая, смеющаяся, стреляющая из ружей в потолки, двинулась следом за ними.

Двое молодых людей на прекрасных лошадях из королевской конюшни возглавляют процессию. Барабанщики неистово бьют в барабаны. На пиках, следующих за троном, клочки пурпура, дамасского шелка, атласа, расшитого золотом и серебром, на штыках и саблях – куски мяса, хлеба, пустые бутылки, взятые в королевской кухне. Все поют „Марсельезу“.

Остановились у первой же баррикады. Рабочие опустили трон на землю, один их них стал на него и сказал, обращаясь к народу:

– Луи-Филипп удрал в Сен-Клу! Кто из вас хочет занять его трон?

Толпа ответила смехом.

– Я хочу! Я хочу! – протиснулся к трону старик-нищий. – Я хочу посидеть на троне! Такой случай! Дайте посидеть на троне!

Рабочий уступил трон старику. Тот сначала сел на него, потом забрался с ногами, закричал:

– Очень мягкое кресло! Отдайте его мне!

После старика на трон забрались мальчишки, сразу трое. Они принялись на нем прыгать и хохотать.

Рабочие прогнали мальчишек, снова подняли трон над головами и понесли дальше. Опять остановились у баррикады на перекрестке Рамбюто и Сен-Мартен. Теперь на трон взобрался другой рабочий.

– Парижане! – обратился он к восставшим. – Вы победили! Теперь не дайте себя обмануть трусливым политикам. Требуйте республику! Требуйте народного правительства!

Когда толпа, идущая за королевским троном, выплеснулась на бульвар Бомарше, к ней присоединились тысячи других парижан и национальных гвардейцев. Люди обнимались, пели песни, пускались в пляс впереди трона.

– Хочу попробовать трон на прочность! – сказал один из гвардейцев, остановив несших трон рабочих. – Хочу испытать его штыком.

Рабочие опустили трон, и гвардеец вонзил в его сиденье штык.

– Жаль, что на нем нет короля! – закричали из толпы.

На площади Бастилии трон поставили к подножию Июльской колонны, облили его керосином и подожгли. Вокруг горящего трона образовался в ту же минуту многотысячный хоровод…»

– Германия, надо надеяться, последует за Францией, – сказал Энгельс, когда Карл закончил читать. – Теперь или никогда воспрянет она из своего униженного состояния. Если есть у немцев еще энергия, гордость и мужество, не пройдет и четырех недель, как мы тоже воскликнем: «Да здравствует германская революция!»