Двух людей он может назвать своими самыми близкими друзьями – Женни и Энгельса. Он потому и размышляет о дружбе, что думает о Женни и Энгельсе. И еще о том, сможет ли он когда-либо отблагодарить их с полнотой, какую они заслуживают. Милая, терпеливая, нежная Женни и благородный Фред…

Деньги были очень нужны. Надо было платить адвокату и искать другое жилье. Жизнь в отеле стремительно увеличивала долг. И вот тогда пришли деньги от Энгельса, а днем позже – его письмо, которое Карл перечитал несколько раз, все более и более наполняясь чувством огромной благодарности к своему «благородному Фреду». Карл носил его письмо с собой, показывал его Майнцу, Филиппу Жиго, Фрейлиграту.

«Как только пришло известие о твоей высылке, – писал Карлу Энгельс, – я счел необходимым тотчас же открыть подписку, чтобы по-коммунистически распределить между всеми твои непредвиденные расходы в связи с высылкой. Дело прошло хорошо, и недели три назад я послал свыше 50 талеров Юнгу. Я написал также дюссельдорфцам, которые собрали столько же, а в Вестфалии поручил агитировать в этом направлении Гессу. Подписка здесь, однако, еще не закончена, так как художник Кетген затянул дело, и поэтому у меня еще нет всех денег, на которые я рассчитываю. Я надеюсь, однако, через несколько дней получить все деньги, и тогда я тебе вышлю вексель в Брюссель.

Так как я не знаю, хватит ли этих денег, чтобы ты мог устроиться в Брюсселе, то, само собой разумеется, я с величайшим удовольствием предоставлю в твое распоряжение мой гонорар за первую английскую работу, который я скоро получу хотя бы частично и без которого я в данный момент могу обойтись, так как займу у своего старика. Эти собаки не должны, по крайней мере, радоваться, что причинили тебе своей подлостью денежные затруднения».

– Пусть теперь скулят эти собаки, – каждому, кто читал письмо Энгельса, говорил Карл. – Недолгой была собачья радость.

«Я приеду в Брюссель, – писал Энгельс. – К тебе».

Получив деньги, Карл тотчас же снял квартиру на Рю-де-Пашеко – две комнаты и кухню с кое-какой мебелью.

– Обойдемся? – спросил Карл, когда Женни осмотрела квартиру.

– Обойдемся, – ответила Женни. – Но при одном условии: надо устроить новоселье. Я теперь точно знаю, что без новоселья в квартире долго не проживешь. Так было, во всяком случае, в Париже… Я приготовлю ужин, роскошный ужин, куплю все, что надо, а ты пригласишь гостей, твоих новых знакомых, Карл, – проговорила она умоляющим голосом. – Так хочется немного повеселиться!

– Очень хорошо, – согласился Карл. – Я тоже не прочь повеселиться.

Новоселье совпало еще с одним событием: Фердинанд Фрейлиграт собрался покинуть Брюссель, чтобы направиться в Швейцарию, в Цюрих, и ему надо было устроить проводы.

– Совместим веселое и грустное, – сказал Фрейлиграту Карл и пригласил его к себе на Рю-де-Пашеко. Приглашены были также Генрих Бюргерс, Карл Майнц, Филипп Жиго и Карл Гейнцен.

Ужин был божественный, как сказал Фрейлиграт. Жизнь в отелях и меблированных номерах обострила в нем чувствительность к семейному уюту, к домашней пище. К тому же он просто проголодался за день, чего он ни от кого не скрывал, и ел, как говорится, за семерых, чем доставил большую радость хозяйке.

– Какого дьявола вы едете в Цюрих? – спросил за ужином Фрейлиграта Бюргерс. – Чем Цюрих лучше Брюсселя?

– Объяснение очень простое, – охотно ответил Фрейлиграт. – Пусть не обижается на меня месье Жиго, но мне осточертела французская речь. Ведь я немец, более того, немецкий поэт. Мне хочется говорить по-немецки!

– И читать в газетах и журналах свои стихи, – подсказал Карл. – Тоже на немецком языке.

– Вы правы! – обрадовался поддержке Фрейлиграт. – Вы правы! В Швейцарии есть немецкие газеты и журналы. А что есть здесь? – Он обвел всех вопросительным взглядом. – Что есть здесь?

В ответ все понимающе закивали головами.

– Мне понравилось ваше объяснение, – сказал Фрейлиграту Гейнцен. – И я решил, в эту самую минуту, сейчас решил, что тоже уеду в Швейцарию.

– Браво! – воскликнул Фрейлиграт. – Кто следующий? Давайте все вместе уедем отсюда ко всем чертям! А? И возьмем с собой месье Жиго. Вы поедете с нами, месье Жиго?

– У меня есть долг перед моим народом, – серьезно ответил Жиго. – И мне думается, что наилучшим образом я смогу выполнить этот долг здесь, в Брюсселе.

Никто не посмел ему возразить на это. А Карл сказал:

– Грустная часть нашего вечера окончена. Давайте веселиться, радовать хозяйку. Совершим возлияние богам нашего очага по древнему и всеми забытому обычаю, – при этом Карл плеснул немного вина на горящие в камине поленья, – и провозгласим здравицу в честь…

– Хозяйки! – крикнул Фрейлиграт так громко, что напугал адвоката Майнца.

Зазвенели бокалы. Серебряные бокалы, которые Карл успел выкупить из ломбарда. Карл поцеловал жену в щеку и сказал:

– Чтобы нам здесь счастливо жилось.

– Спасибо, друзья, – ответила Женни. – Я так рада этому шуму, смеху, веселью – всему. Спасибо.

В другой комнате заплакала, проснувшись, Женнихен. Женни вынесла ее к гостям: никто из них ее раньше не видел.

– Она будет красавицей, – сказал Фрейлиграт. – Красавицей в испанском духе.

– Она уже прелестна, – вставил свое слово Жиго. – Совершенно прелестна во французском духе.

Женнихен, увидев гостей, сразу перестала капризничать, разулыбалась, словно поняла, что они заговорили о ней.

– Доктор Маркс, – сказал адвокат, – я должен высказать вам одно соображение.

– Слушаю вас, господин адвокат.

– Ваше дитя – очаровательно. Отсюда соображение: если у вас получаются такие красивые дети, грешно не иметь их, скажем, дюжину.

– О дюжине ничего не могу сказать, – засмеялся Карл вместе со всеми. – Но одно обещаю: пригласить вас в августе или в сентябре, – при этом он взглянул на потупившуюся Женни, – на крестины сына! Или дочери? – спросил он у Женни.

– Давайте петь, – предложил Бюргерс.

– Не хочу! – заартачился Фрейлиграт, хотя Бюргерса поддержали Карл и Жиго. – Хочу разговаривать!

– Тогда прочтите стихи, – попросил Карл Фрейлиграта.

– Слушайте! – охотно согласился Фрейлиграт. – Это совсем новые стихи. Я напечатаю их в Цюрихе. Обязательно. Они длинны, и поэтому я пропущу начало, где говорится о том, как на роскошном пароходе катаются король и королева, а у них под ногами, под палубой парохода, в поте и копоти изнывает от тяжкого труда пролетарий – машинист. И вот он, этот машинист, говорит таковы слова:

– Спасибо, Фрейлиграт, – сказал Карл, когда тот кончил читать, – это сильные и честные стихи. Монарх – божьей милостью, а пролетариат – божьей ненавистью… Не появляйтесь с этими стихами в Германии. Но стихи обязательно должны дойти до наших соотечественников.

Приезд Энгельса не был неожиданностью. И все же записка, полученная с посыльным из гостиницы «Буа-Соваж», застала Карла врасплох: он только что собирался отправиться в редакцию одной брюссельской газеты, с тем чтоб навестить ее издателя, с которым тремя днями раньше его познакомил Филипп Жиго.