Я опустил свой стакан и посмотрел ей в глаза.

— Лайла, ты одна из немногих людей, кто по-настоящему знает меня.

Она на мгновение прищурилась, и, когда закусила губу, я понял, что она хотела спросить что-то еще.

— Давай. Что ты хочешь узнать?

Невероятно. Один укус губы, взмах ресниц, — и я даю ей разрешение совать нос в ту часть моей жизни, которую держу в секрете.

— У тебя есть еще братья или сестры?

— Слава Богу, нет. Потому что Меган — максимум того, что я могу вынести.

Лайла поставила локоть на стол и оперлась подбородком на свою руку.

— Я всегда задавалась вопросом, каково это — иметь брата или сестру.

Я обмакнул луковое колечко в кетчуп.

— Не так круто, как принято считать.

— Ой, да ладно. Я слышала разговор только с одной стороны, но могу сказать, что ты ее обожаешь.

Проклиная себя за начало этого разговора, я прикончил свое пиво. Я хотел заказать еще одно, но позже мне нужно будет сесть за руль. Что означало, что мы просидим здесь еще немного, слушая куда более ужасное пение, чем наше, пока Лайла будет задавать неизвестно сколько вопросов.

— Как я и говорил, Меган — королева драмы, но моих родителей часто не было дома, поэтому мы вдвоем были против всего мира. Я чувствую ответственность за нее, а недавно она начала попадать в неприятности. Думаю, это что-то вроде юношеского бунта. Я всегда нервничаю, отвечая на звонок от нее, не зная, будет ли это «Привет!» или «Приезжай забрать меня из тюрьмы».

Я рассказал ей больше о своей семье, чем кому-либо в Бостоне, и поговорить об этом было облегчением, хотя часть меня кричала, чтобы я заткнулся.

— Из тюрьмы? Серьезно?

— Магазинная кража, — сказал я. — Больше шалость, чем что-то еще — не то чтобы мы с тетей Тессой не восприняли это всерьез.

— Что насчет твоих родителей?

И все всегда приводит к этому вопросу, не так ли? Не желая видеть жалость на лице Лайлы, я взглянул на женщину на сцене, старающуюся изобразить Кэти Перри.

— Они… — я прочистил горло. — Они умерли.

Лайла положила руку на мое колено.

— Бек, извини. Я не должна была выпытывать.

То, что это заставило ее чувствовать себя плохо, было хуже, чем видеть ее жалость, поэтому я решился взглянуть на нее.

— Теперь я понимаю, почему ты не говоришь о них.

— Дело не только в этом… В Кентербери мы были семьей, о которой все говорили. Было ли это уважение или обида, или зависть. Везде, где я был, люди говорили «О, это сын Ричмонда Давенпорта». Когда мои родители погибли, люди говорили об этом, спрашивали — это было неизбежно. Я так устал от людей, спрашивающих о подробностях или о том, как я себя чувствую, или желающих узнать о дальнейшей судьбе нашей компании… — я запустил руку в волосы, вонзаясь ногтями в кожу голову — так я мог сконцентрироваться, а не отвлекаться на тот факт, что воздух медленно покидает мои легкие. — Было приятно приехать туда, где о тебе никто ничего не знает.

Я положил свою руку на ее ладонь, нуждаясь в этом.

— Это делает меня отвратительным. То, что я не хочу говорить о своих родителях.

Разноцветные огни отражались в глазах Лайлы и танцевали на коже, пока она смотрела на меня.

— Вовсе нет. Это делает тебя человеком.

Ни секунды не раздумывая, я поцеловал ее в щеку.

— Спасибо.

Если бы Лайла знала все мельчайшие детали, то думала бы по-другому. Мама и отец имели свои недостатки, но они были хорошими людьми, и я, конечно же, любил их, даже если не говорил им этого достаточно часто. Все, что мне нужно сделать, чтобы почтить их память, — это принять управление компанией, как того хотел отец, но это давило на меня. Я не хотел его подвести, хотя его даже не будет рядом, чтобы увидеть меня.

Иногда мне хотелось погрязнуть в мыслях о том, как несправедливо то, что мне приходится иметь дело с нежелательной ответственностью. Я знал, что есть люди, с трудом оплачивающие свои счета. Люди, больные раком. А я был богатым мальчиком, который хотел плакать из-за того, что должен стать частью компании, которая обеспечит его на всю жизнь. Я ненавидел это в себе.

— Хочешь уйти? — спросила Лайла.

Вечер начался так удивительно, настроение легкомысленное и веселое — ну, кроме моих шальных мыслей о губах и теле Лайлы, но мне удалось их обуздать. Я не хотел оставлять это так, и мне нужно было убедиться, что алкоголь вышел из моего организма. Я подумал о ней на сцене, поющей и танцующей.

— Нет. Я хочу, чтобы ты спела другую песню.

В ее глазах появилось опасение, поэтому я уже было решил взять свои слова обратно, когда опасение сменилось решимостью. Лайла улыбнулась мне.

— Твое желание — закон.

Если бы это было на самом деле так, то я хотел бы забрать свое предложение о песне и заменить его на другое, совершенно недопустимое: о ней в моей постели, голой и подо мной.

ГЛАВА 17

Лайла

Я вошла в комнату Уитни, переступила через разбросанную по полу груду одежды и подтянула вверх вырез кружевной белой майки, которую она мне одолжила.

— Что думаешь? Я не уверена, что это хороший выбор.

Уитни взглянула на меня —пока только один ее глаз был подведен черным.

— Знаешь, в последнее время ты показываешь свои сиськи намного чаще, но я до сих пор офигеваю от того, насколько хорошо ты их скрывала до этого. Я бы убила за твою грудь.

Я вздрогнула при упоминании того, как много груди выставляю напоказ. Я думала, что со временем привыкну одеваться по-другому и перестану стыдиться, всякий раз надевая то, что показывает немного кожи, но до сих пор стеснение маячит где-то на заднем плане.

— А белый с кожаными манжетами и черным ожерельем создаст сочетание непорочности и озорства, — продолжила Уитни, не обратив внимания на то, что я уже начала нервничать. — Поверь, парни сойдут от этого с ума.

На протяжении нескольких месяцев я хотела, чтобы парни смотрели на меня, а не сквозь меня, но сейчас я не уверена, что беспокоюсь о том, чтобы парни сходили по мне с ума. Эти джинсы такие чертовски обтягивающие, что я захотела вернуть свои юбки, и мне даже не хватало моих шарфов. Может быть, я использовала их, чтобы прятаться, но они были ярких цветов. К тому же, согревали.

— Я бы убила за твою задницу, — сказала я, надеясь, что комментировать что-то подобное вполне нормально. — Я бы хотела иметь такие упругие ягодицы, но вместо этого все лишнее оседает на моих бедрах.

Уитни рассмеялась.

— Я бы хотела, чтобы она была в два раза меньше. Думаю, мы все хотим того, чего у нас нет.

— Верно, — сказала я, облегченно вздохнув от того, что мы можем говорить о таких вещах.

У меня никогда не было того, с кем я могла бы обсудить проблемные места своего тела, и было приятно осознавать, что даже Уитни, настолько уверенная в себе и красивая, что мне страшно стоять рядом ней, тоже борется с некоторыми недостатками своей внешности.

— Прямо сейчас я также хочу узнать, как мне улучшить свои танцевальные навыки. Чувствую, я все еще не готова к сексуальным танцам на барной стойке.

— Все, что для этого нужно — вращение бедрами и взмахивание волосами. До тех пор, пока ты не упадешь с барной стойки, никто не обратит особого внимания на твои движения.

Примерно в сотый раз за неделю я подумала, что мое признание Уитни о списке было плохой идеей. Я пришла домой после караоке и была словно под кайфом от пения и того, насколько много мы с Беком смеялись. Был лишь один серьезный момент, когда он рассказал о своих родителях, и я очень рада, что он наконец-то открылся. Надеюсь, он не жалеет об этом. Но потом мы снова вернулись к песням и смеху, и всю дорогу до дома подпевали радио, забыв обо всех заботах.

И хотя я понимала, что поцелуй в щеку был его способом сказать «спасибо дружище-старина-приятель», но все равно прокручивала это в своей голове снова и снова, пока поднималась в квартиру.