— Программа весьма насыщенная.

— У нас прекрасный гид. Он сумеет уложиться в отведенное время. Прошу вас — примите мое предложение! Вы окажете всем нам огромную честь.

— Только не это! — взмолился Асман.

— Да-да! Вы не представляете себе, с какой гордостью будут мои дамы рассказывать дома, что знакомились с Толедо в обществе Джереми Асмана.

— Одного этого достаточно, чтобы я тотчас же сбежал в Торремолинос.

— Я вас не пущу.

— А я вас очень прошу.

Он противился, но в то же время испытывал скрытое желание поддаться уговорам и провести хотя бы несколько часов не наедине с собой, а с этими людьми, которые ему — да-да, они ему, а не он им — оказывали честь своим вниманием.

— Я вас не пущу, — повторила Сибилл Гибсон.

— Но после обеда… после обеда вы позволите мне незаметно удалиться?..

— Конечно! Главное, что вы посвятите нам немного времени. Вот увидите, как все будут рады. — Она взяла его под руку и, словно боясь, что он может от нее ускользнуть, тут же повела к своей группе, которая, вместо того чтобы любоваться видом Толедо, все это время неотрывно следила за беседой мисс Гибсон со знаменитым дирижером.

Асман приостановился:

— Та девушка… та польская девушка из разбитого автомобиля тоже в вашей группе?

— Да. Она и ее спутник, не знаю, то ли жених, то ли муж. Она сказала, что они собирались уже возвращаться на родину и у них нет денег ожидать в Мадриде, пока отремонтируют их автомобиль. Они, конечно, получат компенсацию за машину и раненую руку, но на это потребуется время.

— Понятно.

— Так что им пришлось ехать с нами, пока не отремонтируют их машину. Не могла же я бросить их в Мадриде совсем без денег.

— Понятно, — повторил Асман, чуть заметно улыбнувшись.

Хуан и впрямь оказался превосходным гидом — он не только успел выполнить всю утреннюю программу в отведенное время, но сумел даже выкроить пятнадцать минут на покупку прославленных толедских марципанов у лоточников возле ворот Бисарга.

— Не так уж это и вкусно, — скорчила гримаску Доминика, надкусив ногу марципанового Дон Кихота.

— Может, они вообще не предназначены для еды, — рассеянно заметил Лукаш.

— Для чего же они предназначены?

— Ну, просто на память.

— Марципаны пекут для еды.

— Доминика, — снизил голос Лукаш, словно стоящий рядом Асман и собравшиеся вокруг него американцы могли понять, о чем они говорят, — положение в Варшаве опять обострилось. На перекрестке Маршалковской с Иерусалимскими Аллеями остановили демонстрацию протеста.

— Я просила тебя не слушать радио!

— Не мог удержаться. Гомес пригласил меня в кабину.

— А мы как раз в это время в церкви Сан Томе любовались картиной Эль Греко «Погребение графа Оргаса». Я всем расскажу в Варшаве, что ты был в Толедо и не видел этой картины. И расскажу почему.

— Отстань.

— Нет, скажи, ну разве ты можешь что-нибудь изменить в сложившейся в Польше обстановке?

— Трудно что-нибудь изменить, когда находишься за тысячу верст.

— Лукаш! — Доминика стала серьезной и не казалась уже девочкой, всего минуту назад целиком поглощенной марципанами. Она умела становиться, так вот сразу, взрослой и решительной, словно за плечами у нее был огромный житейский опыт. — Надеюсь, ты не хочешь сказать, что жалеешь об этом? Что хотел бы сейчас оказаться там?

— Опять все подумают, что мы снова ссоримся.

— К счастью, на нас никто не обращает внимания. И никто нас не понимает. — Доминика окинула взглядом группу американцев. Возможно, лишь Асман смотрел на них, но он был в темных очках, и сказать об этом с уверенностью она не могла.

— Привет, Доминика! — донеслось из толпы, осаждавшей лотки с марципанами.

Доминика повернула голову. Две гётеборгские шведки протискивались к ней, таща за собой Яльмара и двух юношей-испанцев.

— Карлос и Мануэль! — сразу же представила их Гарриет. — Я тебе говорила, что они будут ждать нас в Толедо. Студенты из Саламанки.

— Очень приятно, — ответила Доминика довольно уныло, не сумев сразу заставить себя изобразить на лице радость, хотя и пыталась: она все-таки не переставала питать кое-какие надежды на шведок относительно своего будущего. Зато Лукаш — отметила она с изумлением — просиял вежливой улыбкой; он, похоже, встретил их появление с облегчением. «Кажется, он меня боится», — подумала Доминика с досадой.

— Эти марципаны — ужасная гадость! — сказал Мануэль, плотно сбитый юноша с лицом молодого боксера, настроенного выиграть все раунды предстоящего ему матча, его волосы цвета воронова крыла, по принятой моде всех юных испанцев, разделял аккуратный пробор. На крепком подбородке чернела растительность, хотя утром этого дня он, скорее всего, тщательно побрился. — Ужасная гадость, — повторил он и, заметив в руке Доминики надкусанного рыцаря из Ла Манчи, добавил: — А вы, я вижу, все-таки не устояли перед соблазном.

— Зачем же тогда всех сюда возят? — Доминика сунула Дон Кихота в сумку.

— Зачем? — рассмеялся второй студент. В противоположность своему приятелю он был хрупкого телосложения и походил на благовоспитанную гимназистку из приличного семейства. — Мануэль, сказать им?

— Скажи, конечно.

— Все гиды получают процент от стоимости покупок, сделанных туристами их групп, — понизил голос Карлос, не совсем, как видно, уверенный, стоило ли об этом говорить. — На оружейном заводе вы уже были?

— Были, — ответил Лукаш.

— И покупали там ножи из толедской стали для разрезания книг?

— Покупали, — чуть ли не пристыженно подтвердила Доминика: она не терпела быть обманутой.

— Ну, значит, ваш гид недурно заработал. Покажите, где он.

— Вон стоит, — указала Доминика на Хуана, оживленно беседовавшего с хозяйкой самого большого лотка.

— Подсчитывает барыши, — констатировал Карлос.

— Помоги ему бог, — закрыла тему Гарриет. — В конце концов, каждому хочется заработать.

Доминика обменялась с Лукашем быстрым взглядом, хотя не была уверена, догадался ли он, как ее подмывало сказать Гарриет, что есть такая страна, где людям безразличны заработки и никому вообще ничего не выгодно.

Она не сказала этого, но ее бесили как те, кто стоял в колоннах демонстрантов на перекрестке двух главных улиц Варшавы, так и те, кто их там задержал, — и у тех и у других имелись, вероятно, свои резоны, она не могла их понять и не хотела — о боже, не хочет она об этом думать! Светило сказочное солнце, и, хотя наступил уже август, было тепло, как в разгар лета, в ее сумке лежат семьсот долларов, парни смотрят на нее горящими глазами, а наивные шведки даже не предчувствуют еще, к чему это может привести.

— Ой, я совсем забыла вам рассказать, — повернулась она к Гарриет и Ингрид, — как мы очутились здесь с туристической группой, да к тому же американской.

— Как? — спросила Гарриет без особого интереса. Она была родом из страны, где к американцам не питали чрезмерных симпатий и относились весьма равнодушно.

— Автобус американских туристов наехал на наш «фиат», вот нас и включили в состав группы, пока его не отремонтируют.

— И вас это устраивает?

— Ну… — Доминика сочла за благо не посвящать шведок во все выгоды, проистекающие из путешествия с американцами; Гарриет и Ингрид все равно не смогли бы этого понять, ну и вообще… как-то немного неловко.

— Мне лично нравится, — неожиданно вмешался Лукаш, чем крайне озадачил Доминику. — И даже очень. Во-первых — все-таки общество, во-вторых — совершенствуем свой английский.

— Вы и без того очень хорошо говорите, — заметила Ингрид. Она решительно взяла Лукаша под руку и внимательно разглядывала его своими близорукими глазами. — В Варшаве много таких молодцов, как ты?

— Много, — ответила вместо Лукаша Доминика. — Приезжай, может, и сумеешь себе подобрать. А этот уже занят.

— Вижу, — буркнула Ингрид, но Лукаша не отпустила.

— Приглашаем вас на мороженое в кафе, — предложил Карлос. — Что тут торчать на жаре. Я знаю неподалеку очень уютную кофейню.