Утром Лука привел отца и мать третьеклассника Кольки Пухова.

У этих Пуховых прохудилась изба, и теперь они очень обрадовались, что Лука уезжает и отдает им почти даром хороший дом.

Лука продал не только дом, но и все, что в нем было: и кровати, и кастрюли, и медный умывальник, который они совсем недавно купили с Глебом в Иркутске.

«Продавай, продавай, - мрачно думал Глеб. - Можешь даже меня продать. Тебе это ничего не стоит».

А потом Лука ушел, а Глебу приказал сидеть дома и ждать команды.

Колька Пухов и его мать тоже остались.

Мать Кольки хозяйничала в избе и все время поглядывала на Глеба. Наверное, она боялась, что Глеб тут что-нибудь стянет или разобьет.

И от этого Глебу было еще тоскливее.

Нахально вел себя и Колька. Он нашел где-то большой ржавый гвоздь и заколотил его в стену.

Глеб жил в этом доме двенадцать лет и то никаких гвоздей не забивал.

Сначала Глеб хотел стукнуть этого дурака по затылку, но потом передумал. Раз он теперь тут хозяин, пускай забивает…

Подводы из леспромхоза, которых ждали с самого утра, прибыли только на закате дня.

Лука примчался в избу как угорелый и крикнул:

- Собирайся. Живо!

Но у Глеба было уже все готово. Он взял под мышку полотняный мешок с рубашками, трусами, коробкой цветных карандашей «Искусство» и поплелся за Лукой.

Возле ремонтных мастерских, там, где еще недавно работал Лука, стояли две телеги, суетились десятиклассники.

«Лошадей хороших и то пожалели!»- подумал Глеб, разглядывая двух низкорослых равнодушных меринков.

И лошади, белые, с множеством мелких бурых пятнышек на спине, и груды мешков и узлов на телегах - все это совсем не было похоже на проводы добровольцев, которые Глеб видел в кино.

Там по крайней мере играл оркестр, произносили речи ораторы, и каждому отъезжающему дарили балалайку или еще какой-нибудь другой подарок.

А тут и провожатых почти не было. Десятиклассники жили кто где: кто в Авдотьине, кто в Золотых Ключах, кто в Проталинах. И каждый, конечно, уже давно простился с домашними.

Не было здесь и директора школы, который поехал в этот день в Иркутск.

Вокруг нагруженных доверху телег озабоченно ходила завуч Таисия Андреевна. Она вытирала платочком заплаканные глаза и без конца повторяла:

- Вы ж там смотрите, дети, вы смотрите…

Все здесь показалось Глебу и очень знакомым и в то же время совсем не таким, как раньше.

Куда делись белые кружевные передники, пышные кокетливые банты и строгие, перетянутые блестящими ремнями гимнастерки?

Мальчишки и девчонки уже заранее купили в магазине спортивные куртки и шаровары и теперь стали похожи друг на друга, как чернильницы-непроливашки.

И только Димку Кучерова, которого называли в школе Лордом, можно было узнать за версту.

На Димке был светлый пиджак в крупную клетку, шикарные брюки галифе и коротенькие, с подвернутыми голенищами сапожки.

Высокий, горбоносый, с узенькой полоской белокурых усов и длинными, как у попа, волосами, он что-то рассказывал девчонкам и на глазах у Таисии Андреевны дымил папиросой.

А Зины-Зинули не было.

Ставни на ее окнах были закрыты. У калитки, мерцая желтыми ядовитыми глазами, стоял, как прежде, живой и невредимый козел Филька.

Распоряжался и командовал всем Лука.

Скорее всего, никто его и не назначал командиром.

Лука такой человек, что и сам себя назначит.

Ишь как распоряжается.

- Куда кладешь? Разве не видишь, что сюда нельзя класть!

Но вот, пожалуй, все готово.

Лука построил десятиклассников по четыре, придирчиво оглядел из-под своих широких темных бровей строй, подравнял и, будто бы в самом деле командир, растягивая слова, приказал:

- Ша-го-ом ма-а-рш!

В ту же минуту над колонной, будто костер, взлетело ввысь знамя. По бархатному полю, изгибаясь, побежали вышитые золотом слова:

«Ученикам десятого класса от райкома комсомола».

Сразу же за школой начался лес - густой, сумрачный и загадочный, как тайна.

Телеги покатили по узкой, заросшей травой просеке.

Строй изломался, рассыпался по тайге.

Идти становилось все труднее и труднее. Глеб хотел уже взобраться на телегу, но вспомнил Луку и тут же передумал.

Снова скажет: «Капиталист! Узурпатор!»

Смеркалось.

Натыкаясь в темноте на пеньки, несчастный «капиталист» молча и угрюмо шагал за телегой.

Но Лука все-таки догадался, что Глебу трудно.

Он пришел откуда-то из темноты, тихо и дружелюбно сказал:

- Давай, Глеба, подсажу.

Лука очень редко называл брата «Глеба».

Но и Глеб не оставался тогда в долгу. Он подходил к Луке, прижимался головой к его сильному крутому плечу и едва слышно говорил:

- Лучок.

Но сейчас Глеб промолчал. Он залез в телегу, накрылся ватником и стал думать о своей неудачной, теперь уже окончательно испорченной жизни.

Слева и справа тянулись ввысь ряды корабельных сосен. Сверху, будто бесконечная река, лилась узкая, усыпанная звездами полоска неба.

Глебу казалось, будто он не едет на телеге, а плывет по этой реке на лодке в далекие-далекие дали, откуда никто на свете не знает дорог и возврата.

Глава третья

Но думать долго Глеб не умел. Он поворочался среди мешков с поклажей, повздыхал и уснул.

Когда он проснулся, было уже утро

Телеги стояли на большой, освещенной солнцем поляне. Неподалеку, позвякивая уздечками, паслись лошади.

Вокруг то там, то сям горели походные костры.

Возле каждого огонька что-то пекли, варили, поджаривали.

Гонимые ветерком, плыли оттуда такие аппетитные запахи, что Глеб даже причмокнул языком и проглотил слюну.

- Глеб! Сюда-а! - донеслось издали.

Можно было поломаться, показать характер, но Глебу хотелось есть. Он напустил на лицо хмурое, недовольное выражение и пошел на зов.

У костра сидел на корточках Лука. Левая рука у него была перевязана бинтом. Лука порезался в мастерской железной стружкой, и теперь, наверное, после вчерашней стирки, рука опухла. Из-под бинта выглядывали розовые лоснящиеся пальцы с непривычно белыми короткими ногтями. Рядом с Лукой сидел его закадычный друг Сережа Ежиков, а немного подальше, вытянув длинные ноги в желтых, изящных сапожках, спал лицом вверх Димка Кучеров.

Сережа что-то старательно и не торопясь размешивал в котелке ложкой, привязанной к длинному обгорелому пруту.

Друг Луки, Сережа Ежиков, всегда все делал не торопясь, будто бы раздумывая и присматриваясь к чему-то совершенно недоступному другим. Но все хорошо знали: если Сережа взялся за какую-нибудь работу, можно не бояться - не подведет.

Глеб заглянул мимоходом в котелок и понял, что Сережа варил всего-навсего обыкновенный пшенный суп.

Глеб нахмурился еще больше. Отошел в сторонку и сел там, скрестив ноги.

Трещали сучья, деловито булькал котелок.

Сережа еще раз опустил туда ложку, попробовал суп и посмотрел на Луку.

- Готов?- спросил Лука.

Сережа не торопясь облизал ложку, пожал плечами:

- Кажись, готов… Буди Лорда.

Разбудить Димку было делом нелегким, потому что Димка спал как убитый. Даже в школе он умудрялся засыпать.

Но сейчас Луке удалось как-то сразу привести Димку в чувство. Лука щелкнул Димку по носу раз, другой, и тот поднялся.

Недовольно протирая заспанные глаза, Димка подошел к костру.

- Ну что, л-лорды, супец изготовили?

Димке не ответили.

Но Димка ничуть и не смутился. Подсел к котелку, ловко, будто фокусник, вынул из пальцев Ежикова ложку и запустил ее в самую гущу.

На круглом, усыпанном веснушками лице Сережи не дрогнула ни одна жилка.

Будто он все это знал и предвидел.

Сережа молча отобрал у Димки наполненную доверху ложку и начал спокойно и сосредоточенно есть.

- Но это же несправедливо, л-лорды, - обиженно сказал Димка. - У меня же нет орудия производства…