— Церемония уже началась, — сказал Миша. — Извините, что сразу вас не предупредил, но ваша задача несколько иная, чем у обычного фотографа на похоронах.

— В каком смысле?

— Ну, как вы, наверное, понимаете, фотографов там уже довольно много, и все снимают одно и то же. Мы же с вами встанем в сторонке на возвышении — место я уже присмотрел, — вы установите штатив и будете фотографировать телевиком лица всех присутствующих. Крупным планом, так, чтобы можно было даже рассмотреть выражение глаз.

— Это еще зачем?

Тяжело вздохнув, Миша проговорил:

— На вашем месте я бы не стал задавать слишком много вопросов — это может повлиять на здоровье. Делайте что просят и не суйте свой симпатичный носик куда не следует. Договорились?

— Как скажете, — робко произнесла я. — Главное, чтобы платили.

— Заплатим. Вы не обиделись?

— Нет, что вы. У вас своя работа, у меня своя.

— Вы очень умная девушка, Мария.

…Пристроившись на пригорке за, деревьями, откуда было прекрасно видно место похоронной церемонии, мы вдвоем с Мишей установили штатив, закрепили фотокамеру с телевиком, заряженную цветной пленкой, и я начала снимать лица присутствующих. Их было много, человек, наверное, двести. Все в черных костюмах или траурных платьях, со скорбью на лицах, с цветами в руках, все такие представительные и важные, словно только что покинули кремлевские кресла или банковские офисы. Некоторые лица показались мне знакомыми, из тех, что иногда мелькают по телевизору во время официальных встреч. Фамилий их я никогда не знала. Миша молча стоял рядом и смотрел, как я работаю, не вмешиваясь в «высокохудожественный» творческий процесс. Тихо звучала траурная музыка, у гроба кто-то произносил речи, кто-то плакал, утирая слезы черным батистовым платочком, кто-то обменивался короткими фразами. Я шарила мощным объективом по откормленным лицам, наводила резкость и щелкала всех подряд, как автомат. Когда гроб начали опускать в могилу, музыка зазвучала громче, рыдания усилились и толпа пришла в движение. Многие из тех, кто стоял к нам спиной, повернулись, и я стала фотографировать и их. Вдруг в поле зрения объектива попала абсолютно лысая голова, вынырнувшая из-за чьей-то спины. Человек повернулся, сказал что-то, и на солнце сверкнула фикса. Господи, неужели это тот самый?! От неожиданности я вздрогнула.

— В чем дело? — тут же насторожился Миша. — Что-то случилось?

— Комар проклятый! — поморщилась я, потирая щеку.

— Потерпите, уже немного осталось. Сейчас они начнут по очереди кидать горсти земли в могилу, постарайтесь никого не пропустить.

Меня так и подмывало спросить у него, с какой, собственно, целью все это придумано, но, боясь, как бы он чего не заподозрил, я не решалась. Присутствие Лысого, как я стала называть его про себя, на похоронах меня слегка испугало. Какого черта он здесь делает? Может, все эти люди члены одной хорошо организованной преступной группировки, а покойный был крестным отцом? Хотя, с другой стороны, зачем таким солидным и очевидно богатым господам заниматься съемками обнаженных девиц? Что-то здесь не клеилось. Решив предоставить боссу разбираться с этим, я выбросила из головы посторонние мысли и вся отдалась работе. Лысый еще раз попался крупным планом, и его заостренные черты лица навечно врезались мне в память. К концу церемонии я уже чувствовала себя профессионалом высочайшего класса. Кассеты с пленкой я уже меняла, как перчатки или пистолетные обоймы, резкость наводила, как стреляла — не целясь, с пол-оборота, а руки лежали на камере, как на рукоятке пистолета или ножа, словно я и на самом деле не расставалась с ней с самого детства. Десять пленок по тридцать шесть кадров — таким был итог начала моей профессиональной деятельности в области фотографии.

Пришедшие проводить покойного господина Завряжного в последний путь начали потихоньку рассасываться. Я устало отстранилась от фотоаппарата и повернулась к Мише. Тот стоял, сунув руки в карманы, и, прищурив глаза, тревожно смотрел куда-то в сторону разбредающихся по аллейкам людей. Что-то его там явно заинтересовало. Я вновь приникла к камере, навела туда же объектив и… снова увидела профиль Лысого. Он шел по узкой дорожке к выходу в сопровождении троих накачанных парней и был очень серьезен. На всякий случай я щелкнула его пару раз, а когда он повернулся анфас, чтобы что-то сказать телохранителю, я зафиксировала и холодный блеск его маленьких глаз. Что же здесь происходит, в конце концов?

— Все, закругляемся, — услышала я сдержанный Мишин голос, в котором явно поубавилось вежливости. — Сейчас последние разъедутся, и двинемся к выходу. Все пленки я заберу — сами проявим. Деньги получите в машине, когда поедем домой…

— Сколько?

— Что сколько? — не понял он.

— Денег сколько?

Он усмехнулся:

— А сколько нужно?

— Ну, — я подняла глаза к небу и начала загибать пальцы, — десять пленок по тридцать шесть кадров плюс портретная съемка, плюс нестандартные условия…

— Пятьсот баксов хватит? — прервал он.

— Пятьсот — хватит, — серьезно сказала я. — Хватило бы и четырехсот пятидесяти, если честно.

— Полтинник вам на мороженое, — улыбнулся Миша. — И ни в чем себе не отказывайте.

Минут через пять мы уже шли в направлении кладбищенских ворот, и Миша говорил:

— Постарайтесь сделать так, Мария, чтобы об этой вашей сегодняшней работе узнало как можно меньше людей. А еще лучше, если бы об этом вообще никто не узнал. Спросят, где были, скажите, что снимали самые обычные похороны, как всегда. Идет?

— А у меня и спрашивать никто не будет.

— Вот и отлично. — Серьезность сползла с его лица, и он снова превратился в прежнего вежливого Мишу. — Значит, на тренировку со мной сходить не хотите?

— Знаю я, чем кончаются эти тренировки, — отрезала я. — Сказала же, что я не по этой части.

— Ну, как знаете.

Мы подошли к машине. Нашего джипа с боссом и Шурой видно нигде не было, скорее всего они, как и большинство стоявших здесь автомобилей, уже покинули стоянку. Интересно, успел Шура увидеть Лысого или нет? А вдруг и Лысый его тоже увидел? У меня похолодела спина. Миша, посмотрев по сторонам, виновато улыбнулся и сказал:

— Вы подождите здесь минутку, хорошо? Мне нужно кое-что уладить, а потом вас отвезут. Вы пока аппаратуру укладывайте.

И он исчез. Не придав этому никакого значения, я уложила в багажник кофр со штативом, села на заднее сиденье и закурила. Мысли мои крутились вокруг Лысого. Почему он здесь? Что его связывает со всеми этими людьми? У него ведь на физиономии написано, что он рецидивист, неужели этого никто не видит? Или настолько уже все переплелось и смешалось в этой жизни, что стерлась грань между добром и злом, между нормальными людьми и уголовниками? Что случилось, добропорядочные граждане стали хуже или урки лучше? В последнее верится с трудом. Тогда остается лишь признать, что наше общество постепенно сползает в бездну порока, становясь на один уровень с закоренелыми преступниками. Завтра того и гляди будет считаться за честь пригласить крутого авторитета не только на похороны, а и на свадьбу в качестве «свадебного генерала». Уркаганы пойдут нарасхват, их начнут выбирать в Думу, в правительство, а самого главного пахана сделают президентом. Вот будет жизнь в России!

— Мария, вы здесь? — Миша подошел и заглянул в салон. Встретившись со мной глазами, он почему-то сразу стал смотреть мимо меня. — Слушайте, мне очень неловко, но эту машину срочно вызывают в другое место.

— Ничего, я сама как-нибудь доберусь, — я начала выбираться наружу. — Мне не привыкать.

— Ну зачем же самой все это тащить? — запротестовал Миша. — Я договорился со своими знакомыми, они согласны подкинуть вас до дома, тем более что им это дороге. Давайте сейчас перенесем ваши вещи туда, и не будет никаких проблем.

Немного поразмыслив, я согласилась. В конце концов, почему я должна тащить всю эту тяжесть на своем горбу? Они заказывали музыку, так пусть и платят. Кстати, нужно не забыть еще деньги забрать. Миша сам взял и штатив, и кофр и быстро пошел впереди меня, ловко лавируя между припаркованными легковушками, в самый конец стоянки. Обогнув автобус, мы увидели темно-зеленый «БМВ» с сидящими в нем тремя мужчинами: двое спереди и один сзади. Все они были в темных костюмах, примерно одного возраста, лет по тридцать пять, и все коротко стрижены. Комплекция у всех троих была довольно внушительной.