Изменить стиль страницы

Владимир обернулся, отыскивая взглядом, кто это такой тут «умный», но все стояли, опустив глаза под его строгим взглядом. Смотри-ка! — подумал он, — Вот, уже разделение на касты пошло, на сорта людей: на «коренных» и на «пеонов». Обнаглели совсем…

И потому громко, чтоб все слышали, сказал Тамаре:

— Да, оставайтесь. Дом за вами останется, раз так сложилось. Потом Хорь, может быть ещё кого-нибудь к вам подселит. Там видно будет.

— При Хронове такой ерунды не было! — чтоб ночью в дома вламываться! Эх, — нова власть!.. — послышалось опять за спиной; и он резко обернулся. Опять все стоят — в пол смотрят; только что у этой клуши, у которой в доме вчера отрядовца застрелили, да она ещё «за одеяла» истерику устраивала, колышется её жабий бурдюк под подбородком. Эх, люди. Это уже не люди — это скоты какие-то! А скажи им — обидятся. Как же быстро некоторые оскотиниваются. Не все, впрочем, — вот, Галя, чужую девочку ценой огромного риска спасла. И эта, Тамара, тоже — и свою дочку сберегла, и Никишинских деток. Люди, — они разные. Просто в экстриме всё у них обостряется — и хорошее, и плохое.

* * *

Вышли на улицу, — продышаться. В доме пахло кровью, смертью.

Стал прикидывать, что делать с телами. Наверное, надо их все же завернуть — и туда же, на Слонопотаме — к Пригорку, в траншеи. Завтра Отец Андрей устроит отпевание; и состоятся эти грандиозные похороны. Самые грандиозные в истории маленького Озерья.

Оглядел толпящихся вокруг озерцев. Да, такие вещи могут и повторяться…

— Вот что! — сказал, — Я с Хорем поговорю, — думаю, поставят тут, в деревне, постоянный вооружённый пост, типа «группы быстрого реагирования». В той же бывшей конторе, к примеру — печка там есть… Чтобы ни у кого соблазна не возникало впредь. Трупы мы заберём… Кстати, Хронова из той клоаки выдернули?.. Нет?.. Я так и думал. Ты. Да, ты! — он указал пальцем на тётку с жабьей шеей, — Вместе со своим семейством займитесь этим. Чтоб через двадцать минут он лежал возле конторы. Ну! Время пошло.

В толпе кто-то злорадно хихикнул.

— А што мы-та?.. — заныла дряблая толстуха, — Што, чуть что, сразу мы-та…

Тут что-то Владимира немного «сорвало» — видимо, сказались волнения последних дней и недосып этой ночью. Рявкнул, лапая кобуру:

— Потому что я так сказал, шкура!!!

Толик одобрительно крякнул, перехватывая поудобнее пулемёт; Элеонора озабоченно только произнесла:

— Вовка, Вовка… Ну их, не нервничай ты так!

Вообще это оказалось действенно, — через мгновение жирнуха со своим семейством уже трусила к конторе. Вот, видимо так с некоторым только и можно! — подумал Владимир, оглядывая собравшихся.

Что-то привлекло его внимание.

Он всмотрелся пристальней.

Обратили на себя его внимание валенки на одном из мужчин, — слишком в возрасте, чтобы входить в хроновскую дружину; но и не могущего ещё называться стариком.

Не просто валенки! — валенки-то были на некоторых, разной степени изношенности, — нет, это были особенные валенки. Раньше чисто белые, высокие, аккуратно подшитые резиной; а главное — с красиво вышитым бисером узором на голяшках. Где-то он уже такие видел…

Подошёл, вглядываясь — от него попятились.

— Стоять!.. — распорядился, — Откуда эти валенки? Ну? Откуда они у тебя??

И сам тут же вспомнил, где он видел эти вот броские валенки, с запоминающимся вышитым узором. «- Парень там живёт, Вовой его кличут; девок у него!.. Но он их всех обихóдит, ни одну не забижает, аки султан какой!» — как будто только что услышал он; и вспомнил — говорил он со стариком и старухой в прошлый свой, зимний уже, приезд в Озерье, — по дороге сюда. Вот на старике и были эти… да-да, точно — эти! валенки. А теперь они на каком-то озерском мужике…

— Мне что, по два раза повторять?.. — вкрадчиво, почти ласково сказал Владимир, опять кладя руку на кобуру, — Вы что, ублюдки тупые, с первого раза не понимаете; или считаете, что если с вами по-хорошему — то это признак слабости?? Я тебе, козлу, вопрос задал, — если я буду вынужден ещё раз повторить, то повторять я уже буду покойнику… Ннуу!! Я вопрос задал!!

— Сын! — трясясь как лист на ветру, отрапортовал мужик, — Сын у меня, Виталька! Входил, эта, в дружину! Привёз из… из одного из рейдов. Да. Из рейда. Подарил, да. Больше ничего не знаю.

— Зато я знаю! — подойдя вплотную, сообщил ему Владимир, — Эти валенки были на старике в Михановичах. Такие валенки наверняка одни на всю республику; на Регионы — уж точно! Стало быть твой сынок эти валенки со старика снял! — и хорошо, если не убил перед этим! Купить или сменять он точно не мог! — я сам эти валенки у деда торговал; он сказал, что никак нельзя — подарок! А тут!..

Не сдержавшись, он саданул мужику кулаком в лицо, и тот упал.

— Сссука какая! Фамилия как? Я спрашиваю! Ясно. Поищем твоего суку-сыночка среди пленных и раненых; найдём — попрошу его поподробнее «про валенки» рассказать! А сейчас — слушай меня внимательно. Мобилизуешь своё семейство, — и все трупы отсюда перетащить к конторе! Закончите — остальные перетащите, я скажу откуда. Потом валенки снять… Нет, вообще начни с того, что бегом домой, — валенки снять, сам наденешь что-нибудь попроще, чтоб кровью не уляпать, — и за дело! Валенки принести мне!

— Я их бабе Насте отдам! — у неё ноги больные! — обращаясь к Элеоноре, поведал он, — Нехер папаше грабителя в намародёренных валенках расхаживать! Что стоишь?? Время пошло! — бегом марш!!! — рыкнул он на мужика.

Поднявшийся мужик развернулся и потрусил вдоль улицы. Толик одобрительно шепнул Белке:

— А нормальный у тебя, Элька, брателло! Умеет с народом общий язык найти! Не то что Олежа, который всё соплежуйством занимается!

МУНДЕЛЬ — ВСЁ

Вовчик, помня, что к десяти часам с Озерья на Пригорок, как он и «приглашал», пойдёт народ «своих искать», спешно «сформировал военный трибунал», или, скорее, «чрезвычайную тройку» в составе себя, Отца Андрея и Катерины. Баба Настя и Вадим участвовать отказались; баба Настя под предлогом занятости в лазарете; а Вадим по своему обыкновению пробурчав что «- Вы там опять гнилой либерализм разводить начнёте, а я этого не переношу!» Степан Фёдорович же был ранен.

Крыс и Женька, быстро между собой найдя общий язык, взялись быть «выводящими».

Процесс шёл быстро, без излишней бюрократии: кто таков — установочные, так сказать, данные; чем и где занимался «до БеПе»; как и с какого времени оказался в отряде Гришки — дружине Хронова; чем там занимался; в чём участвовал — и кто ещё из «сокамерников» в чём участвовал, — Вовчик рассчитывал, что те сговориться не додумались, и делал ставку на «перекрёстные показания».

Уже допрошенных отводили не в тот же подвал, а запирали отдельно, в бане.

После ночного происшествия, особенно когда пленникам сообщили, что стрелял через дверь «…вот этот вот самый пацан, который вас сейчас и конвоировать будет; у него, кстати, кто-то из вас подругу позавчера убил!» вели они себя как шёлковые; на вопросы отвечали без задержки и развёрнуто. Вовчик сразу для себя отметил пользу такого вот способа «расставить все точки над «i» — очень это сэкономило время.

Вскоре выяснилось, что кроме застреленного ночью, в подвале оказалось ещё трое «не наших и не никоновских», — парни с соседнего района, которых, вместе с техникой, «одолжил Гришке» командир такого же вот примерно как и бывший Гришкин отряд, «подразделения». А точнее — атаман местной механизированной банды. Два БМП и «тачанка» — Барс с пулемётом на вертлюге. Всего их было семеро. Вот — осталось трое, — один «достучался». Зато все не раненые — ума хватило в замесе не участвовать и сразу сдаться.

Что с ними было делать… Пока Вовчик вполголоса совещался со своим «триумвиратом», один из них, опасливо косясь на мрачного Женьку, довольно нагло всё же — как оценил Вовчик не интонации, интонации-то были самые трусливые, а саму суть подачи, — попросил что «- …когда нас отпустите, дайте нам бумагу, ну, от вас, как от нынешней власти, что тут с техникой нашей… нам же за неё отвечать…»