— Чо замер, Американец, мочи его! — Женька был сама деловизна. Нагнулся и вот уже выпрямился, держа в левой руке пистолет толстяка.

Ишь ты! — «мочи»! В смысле — «добей!» Интересно, как это — добить раненого, — укладывается в замысловатую систему Женькиных пацанячьих моральных правил. Белого вот тогда добить не дал, а этого — «Мочи!»

Толстяк открыл мучительно зажмуренные глаза, мутно взглянул на них, и торопливо вытолкнул через толстые лиловые губы:

— Скорей!.. Врача!.. Звонить! Абраму Моисеичу! Скорей!..

— Че-гооо?.. — Женька не расслышал.

— Звонить!.. скорей!! Радио в машине! Пусть едет. Кровь же, кровь — течёт! Аааххх… да помогите же! — и зашарил обоими руками по груди, размазывая и без того заливавшую её кровь.

— Ща — позвоним! — заверил Женька, и, отступив, выстрелил ему из поднятого пистолета в голову, с левой руки. Голова толстяка дёрнулась, пуля попала ему под правый глаз, оставив чёрную дырку в щеке, и выбив глаз из глазницы. Тело толстяка затряслось, мелко-мелко; бросив окровавленные руки в стороны, как будто собираясь оттолкнуться от пола и встать, он задрожал; и выбитый из глазницы глаз ещё больше выпучился, свернувшись зрачком в сторону. Агония.

— Быстро-быстро-быстро! — нужно было, не теряя времени, осмотреть другие комнаты. Перепрыгнув через тело, Владимир распахнул одну дверь: ванная комната. Хорошая, большая, с угловой ванной в углу, судя по разного рода переключателям — джакузи; унитаз, бидэ, душевая, несколько махровых халатов на вешалках — полный фарш уровня хорошего отеля. Другая дверь — спальня. Спальня с претензиями: большущая кровать под балдахином, который в наших широтах только для выпендрёжа; пузатые пуфики, подушечки; встроенный шкаф с зеркальными дверцами во всю стену напротив роскошного ложа. Явно, чёрт побери, «ложе любви» — что подчёркивают и картины на стенах с недвусмысленными сюжетами. И никого.

— Дальше, Джонни, дальше! Весь дом нужно осмотреть!

Женька полностью согласен; сунув свою Беретту за пояс, с трофейным пистолетом в руках, готов ассистировать Владимиру в дальнейшем шмоне.

Они бегло осмотрели весь дом. Больше никого не было. Никого. Нет, они конечно, не открывали шкафы и не перетряхивали кладовые, но чисто по ощущениям, — во всяком случае от них никто не убегал, и никто в них больше не стрелял. Получается, в доме было трое мужчин: те двое, что успокоили возле входа, и этот толстяк наверху. И ещё запертая комната на первом этаже. И ещё какие-то двери, наверное, ведущие в подсобные помещения, на первом же этаже, в которые они не заглядывали.

Те двое… Чччёрт, у второго же ружьё в руках было! — которого он, Владимир, свалил выстрелом в грудь; и Женька ещё продублировал. Некогда было подбирать — потеря темпа; так ведь и дверь входную за собой, ворвавшись, не закрыли!

— Джонни, тут всё; давай вниз!

Просыпались по крутой лестнице на первый этаж.

Мы же и дверь за собой не закрыли! — думал, сбегая по лестнице, Владимир, — Ну, полиции здесь не бывает, и вызвать невозможно, нечем, и не приедут… Самообороны какой-то организованной, как Лерыч говорит, тут тоже нет… Чтобы вслед за нами вдруг вломилась бы другая какая-нибудь банда — не, не бывает таких совпадений! А мы, по сути, банда, что уж там!.. А вот увести ружьё вполне могли! Тот же сосед, что вышел на улицу на той стороне, мог и прибрать ружьё! Да и вообще… Всякое бывает, всё может случиться; вдруг да и правда соседи на выручку, на выстрелы… В общем, спускаясь, он был настороже — жизнь научила опасаться сюрпризов.

В реальности всё оказалось проще и интересней: в холле, — так, скорее всего, можно было назвать большую прихожую на первом этаже, — посередине стоял Лерыч собственной персоной, с той самой «аркебузой», которая так подвела Владимира, в одной руке, в другой он держал ружьё-двустволку, и лыбился. А у радиаторов отопления, слева от входной двери, уже закрытой, сидел задницей на полу кажется тот самый субъект, который так неудачно вышел «посмотреть на драку», затем так неудачно поскользнулся в самый решающий момент, — Владимир его узнал по куртке. Больше в холле никого не было.

— Пацаны! — лыбясь во весь рот, встретил их Лерыч, — Мы ево сделали! Ну, мы вааще!

Про Лерыча в раскладах Владимир как-то и забыл, вернее, не принимал его в расчёт — считал, что он, скорее всего, сразу же как Женька перестал его избивать, удрал куда-нибудь. А он вот он! — живой, относительно здоровый и радостный; единственно что морда у него реально разбита в кровь — Женька постарался. И эту кровь, сочащуюся из носа, он размазал по всему лицу, отчего оно напоминало жуткую кровавую маску. Чёрное от запёкшейся крови ухо торчало в сторону, и действительно, было порвано. И, тем не менее, он улыбался!

— Пацаны! Мы сделали это! Мы — вааще! Даже не ожидал! Круто!

— Что «круто» и что ты «не ожидал»? — спросил Владимир.

— Ну как чо? Что мы этот дом взяли! Вааще нормалёк! Теперь всё наше! — заживём!

— Особенно ты заживёшь! — Женька сунул пистолет в карман и забрал у бомжа двустволку, стал её с интересом рассматривать, — Чо ты припёрся?.. Не фыркай тут! — всё кровью заляпал!

Потом Женька взглянул на свои кулаки, также заляпанные кровью Лерыча, и с тревогой осведомился:

— Спида у тебя нету?

— Нету! — согласился Лерыч, продолжая дебильно щериться, — Спида — нету. А я сразу понял, что это мы их так завлекаем! Хитрость, хы! Этот — повёлся!

Конечно же, ни про какую «хитрость» он не догадался, и дрался с Женькой всерьёз; но когда всё завертелось, когда был подстрелен вышедший на шум парень, и Владимир с Женькой ворвались в дом, он, не будь дурак, сообразил, что теперь путь открыт; и, если у «пацанов» всё получится, навар не ограничится несчастными двумя бидонами с техническим спиртом!

Он мотнул стволом «аркебузы» в сторону сидевшего у батареи.

— А это кто? — осведомился Владимир, подходя поближе.

— Это он и есть — Артур, то есть Эдик, Эдичка! — радостно поведал Лерыч, — Спёкся, сука! Здорово ты его отоварил! Ну и я, конечно, добавил, когда тащил сюда! Чтоб вспомнил. Как мы с ним в туалете курили, как за девчонками подсматривали! И как потом, падла, поднялся, загордился, бывшего кореша на посылках только держал, вместе западло выпить стало — круто-о-ой!.. Ещё долги какие-то свои на меня навесил, петух топтаный! Уууу!.. — он, подойдя, замахнулся на сидевшего прикладом «аркебузы», но тот не отреагировал.

Владимир, подойдя ближе, и сам уже увидел, что это он — Артур, Артурчик, как называла его та девка в ресторане. Узнать его было просто: таких ушей, наверное, ни у кого в Оршанске больше не было! По здоровенному «тоннелю» в каждом ухе, «облицованных» чёрной пластмассой, в каждый из которых можно было легко просунуть палец.

Вот только сейчас эти тоннели были задействованы в новом качестве: в каждую дыру в мочке уха была продета дужка маленького никелированного замочка; также в эту дужку были продеты конечные звенья блестящих цепочек, обвивающих батарею. В общем, Артурчик был теперь пристёгнут к батарее за оба уха, этими вот блестящими замочками и цепочками. Сидел, и мутно смотрел куда-то в угол — потихоньку приходил в себя. На челюсти вспух солидный желвак — видимо там, куда Владимир уработал его прикладом. Разбитый нос кровоточил. Кроме того имели место и покраснения под обоими глазами, со ссадинами, имеющие все шансы вскоре превратиться в полноценные гематомы — судя по всему работа Лерыча, выместившего на своём бывшем школьном товарище всю «пролетарскую ненависть» из-за неудачной своей жизни.

— Это ты его? — спросил Владимир, ткнув стволом автомата в направлении сидящего; и, сообразив, что кто же ещё, — не сам же Артурчик приковался, поправился, — Чем это, где взял?

— Ага! — ухмыльнулся Лерыч, — Вон, в кладовке! Там целый пучок на стенке висит, с замочками! Он ими девок приковывает. А я его сейчас самого — за ухи! Хы! Пусть сидит, Чебурах! Наделал этих дыреней в ушах, мудак…

— Хы. — согласился с ним Женька, — Хоть на что-то тоннели пригодились! Мы на районе пацанов с такими пиздили только в путь — нехер по-пидорски глядеться!.. Американец, гля — вот предохранитель, да?