Со стены, которую они проходили, их наконец-то окликнули. Визил внутренне вздрогнул и немного даже огорчился. Но наёмник неожиданно и нагло воскликнул в ответ что-то типа: «Йо-хо!», помахал рукой и завернул к ближайшей башне, предпоследней в ряду перед эпизодом стены и последующими воротами.
Чуть обернувшись назад, не сбавляя ходу, проговорил:
— Делай, как я. Старайтесь не шуметь и не греметь. Внутри — по обстановке, но на открытые участки без необходимости не выходить.
Лязгнула задвижка засова и отворилась узкая дверца внутрь башенки.
— Что вы… — высунулась довольная усатая рожа.
Договорить он не успел — удар левой рукой с ножом прямо в район лица и вслед за хрипом донеслось негромкое:
— Придержи…
Гвардеец подхватил заваливающееся тело выпучившего недоумённо глаза стражника. С каким-то отстранённым неодобрением он заметил на своём плаще расплывающийся кровавый сгусток — посмертный подарок убитого. Аккуратно уложил мертвеца. Молчаливые егеря уже обогнали его, устремляясь за ушедшим дальше по лестнице не оглядывающимся наёмником.
Визил обернулся — никого. Вздохнул, потянул на себя дверцу, которая отреагировала неожиданным скрипом, достаточно громким по сравнению с невнятным шумом и топотом, доносящимся сверху. Не скрываясь, лязгнул задвижкой, и сам поспешил по ступеням — этак он пропустит всё веселье!
По пути встретился ещё один труп с таким застывшим на лице обиженным выражением, что гвардеец невольно позлорадствовал.
На относительно просторной площадке, шедшей вровень со стеной, всё уже было конечно: ещё трое караульных, застывших в самых нелепых позах. Что характерно, никто из них не успел обнажить оружие, а из егерей на первый взгляд никто не пострадал.
С лестницы, ведущей с верхней наблюдательной позиции, послышались шаги, Визил насторожился, но так как никто по этому поводу не начал волноваться, он понял, что это свои. Действительно, через два удара сердца появился ДиОдори, вытирающий лезвие меча оторванным куском сюрко.
— Чисто, — бросил он в спину всматривающегося в бойницу в сторону города наёмника, при этом на лице его мелькнула такая хищная улыбка, что гвардеец невольно посочувствовал противникам сержанта.
Наёмник никак не отреагировал, но спустя удар сердца порывисто обернулся, прошёл к дверце, выходящей на стену и стал изучать происходящее в небольшое зарешёченное окошко. Пламя ближайшего факела затрепетало вслед движению. Какое-то непродолжительное время стояла относительная тишина, нарушаемая звяканьем железа — егеря потрошили стражников на предмет оружия и доспехов; звуки боя доносились будто издалека и походили на шум штормового прибоя.
— Готовность, — наёмник повернулся к застывшим в ожидании бойцам. — Заряжаем арбалеты, — указал на стоящее в специальных стойках под стеной оружие до пяти штук, — словно — восхитился Визил — ждали их, — и прячем под плащи. Идём как можно тихо. Двое остаются, ждут какое-то время незваных гостей, по возможности зачищают их, потом блокируют дверь и догоняют нас. Никакого героизма без приказа.
Он сам проверил амуницию, выдернул из кучи оружия треугольный щит с изображённым голубем, повесил на левую руку, в правую взял метательный нож.
— Готовы? Пошли.
Дверца выхода на стену скрипнула так, что аж зубы свело. Им предстояло преодолеть сто локтей до надвратной башни, по которым не спеша прогуливались двое часовых с копьями на плечах.
Наёмник, ни удара сердца не задерживаясь, своим обычным пружинистым уверенным шагом двинулся по площадке шириной в четыре локтя. Визил заметил, что первый часовой, увлечённо лицезревший схватку с людьми принцессы, не сразу и обратил на них внимание. Их молчаливая, практически не звенящая группа с дурацки улыбающимся предводителем загнала его в немалый ступор. Единственными звуками, которые он успел сказать, были: «А… что…» Но наёмник, не останавливаясь, оттёр его плечом к стене, и где солдат растворился за спиной грозной колонны, откуда удар сердца спустя, донёсся характерный хрип. Второй часовой был более внимателен и встречал гостей копьём наперевес и кажущимся грозным блеянием: «Кто такие?». Наёмник, ничего не говоря, поднял вверх правую руку, будто в приветствии (хотя Визилу она напомнила скорее атакующую змею), а при сближении огорошил солдата негромким, но с явным командирским рычанием: «Где должное приветствие старшего по званию?!» Ошарашенный часовой поднял остриё копья, что ни в коем случае нельзя было делать по нормам устава. Впрочем, кажется, любые действия не спасли бы его (разве что если бы он сиганул с помоста, и то не гарантия, что пятнадцать сантиметров доброй стали не настигли его на лету). Рука наёмника резко опустилась, и молниеносный метательный нож нашёл свою жертву.
Наёмник ускорился, придержал за плечи заваливающегося часового. Тут же подоспели гвардеец и сержант, а их предводитель продолжил своё уверенное и неумолимое движение.
Успела ли надвратная стража увидеть и оценить опасность — вопрос из числа гипотетических, ибо стоило в момент настойчивого стука зашебуршиться кому-то с другой стороны, как мощный удар завалил узкую створку вместе с замешкавшимся бойцом с раззявленном в страшном изумлении ртом без шлема и в расхристанной тунике внутрь. Наёмник уже не обращая внимания на потенциального покойника (точный удар тяжёлого меча и точный пинок ДиОдори — и очередная жертва невнимательности мертва), ввинчивается во внутреннюю темноту защитного периметра.
С этого момента восприятие Визила разбилось на несколько сумасшедших эпизодов по насыщенности отчаянной храбрости и накалу страстей которые навсегда отпечатались в голове, как нечто достойное пафоса, а при воспоминании о которых по спине будет скрести здоровая расчёска с ледяными зубчиками… В общем, без изрядного запаса алкоголя такое лучше и не вспоминать.
Первая картина. Егеря, словно посланники смерти (ну, почему, «словно»?) стремительно распространяются в узких переходах, выдавая билеты в один конец. Сам же Визил — такое же остриё, бьющее во всё живое и почти безостановочно двигающееся вперёд, ибо основные задачи: пока враг растерян, проникнуть как можно дальше и захватить поворотный механизм поднятия массивных, испещренных очень неприятными остриями створок северных ворот.
В какой-то момент один из егерей допускает фатальную ошибку, всего лишь подранив стражника и тут же потеряв к нему интерес, подставляет под клинок плохо защищённый бок… Атака на какой-то момент, всего лишь на удар сердца приостановилась, дав необходимое время защитникам. Гвардеец с кем-то из егерей, рыча неразличимые ругательства, отчаянно пытаются преодолеть оказавшееся неожиданно серьёзным препятствие в виде полуодетых часовых, с удивительной сноровкой бывалых ветеранов орудующих копьями и щитами в узком пространстве. Егерь, брызнув чем-то влажным, замедляется и заваливается набок.
Уклоняясь от своего соперника, Визил видит, что напарнику уже не помочь — вместо глаза уродливая, заполненная блестящей кашицей воронка… В следующий удар сердца его, как котёнка, выдёргивают назад — он не успевает даже оказать никакого сопротивления — и хорошо знакомый голос ровно, что несколько неожиданно в окружающем гвалте произносит несколько ключевых слов: «Твоё дело — сигнал». После чего его дополнительно встряхивают и придают ускорение в нужном направлении — наверх.
Картина вторая. Ступив на площадку, он оскальзывается и падает задницей на очередной труп. В испуганном свете факела он наблюдает движения трёх фигур. Их мельтешение происходит будто рывками, иногда они сливаются, попадая на одну траекторию взгляда, и получается этакий многорукий паук. Наконец-то до него доходит, что сидение на пятой точке может ухудшить его положение и почему-то на четвереньках он спешит в том направлении. Кто с кем дерётся, разобрать практически невозможно, но в какое-то мгновение высветился шлем одного из дерущихся, и он, понимая, что не дай Единый, ошибётся, прирежет своего, бьёт по ногам, и совсем уже на ощупь в место падения наносит остервенелые удары… Голос, искажённый болью, сообщает о каком-то драконе, а Визил с облегчением чувствует, что не узнаёт этого человека, то бишь, это — чужой. Меж тем, остальные двое тоже упали, и один, визжа, а второй, хрипя, катаются по площадке, отскакивая от препятсвий, как кожаный мяч. Отжимающийся к зубьям башни Визил получает в грудь сапогами одного из прокатившейся рядом парочки, а сам напряжённо думает, что предпринять, так как время-то уходит. Мелькает даже крамольная мысль столкнуть обоих с площадки, но он тут же давит её беспощадно, ибо такое малодушие с его стороны абсолютно не простительно. И словно желая загладить вину, при очередном кружении, сам наваливается сверху, ясно понимая, что при неблагоприятном отношении к нему судьбы, он легко словит острое лезвие.