— Белен! — зовёт мама, и я фокусирую на ней свой взгляд. — Детка, передай хлебные палочки. Ты сегодня витаешь где-то в облаках.

— Прости, — выдавливаю извиняющуюся улыбку. «У нас всё в порядке?» — может, это значило: «Ты в порядке, Белен? Или ты собираешься вести себя весь вечер как дура с кислой миной».

Лаки возвращается и обсуждает спорт, телевидение, музыкальные клипы, едва проглотив хоть что-нибудь из еды. Он громкий и общительный в компании тёти Хеми и близнецов, изображая изо всех сил комедийное действо из карибского эстрадного выступления, которое он видел по телевизору. Я могу только смеяться над его имитацией самого неразборчивого доминиканского акцента, которую я когда-либо слышала, хотя он всё же не редкость в нашем районе. Но из манеры Лаки вести разговор я подозреваю, что он под кайфом.

Лаки уходит с близнецами и Аннализ играть в игровые автоматы. Я сижу с мамой, своими двумя тётями и Брианой, размазывая своё мороженое по тарелке, так и не съев его. Они спрашивают о моих успехах в школе, и я выдаю заготовленный ответ, который говорю всем: от школьного психолога до старушек у нашего дома.

Иногда мне кажется, что я являюсь воплощением фантазий каждого в моей семье и того, как бы они поступили, вместо того, чтобы думать о себе и о том, чего я хочу на самом деле. Я долбанный уравнитель, плата за грехи, второй шанс в новом поколении. Я не могу забеременеть, вылететь из школы и переехать в Колорадо с заключённым, как поступили мама, Тити и Хеми. Я не могу материться. Я не могу курить наркоту или даже пить пиво. Я не могу пропустить комендантский час, слишком сильно краситься или даже разговаривать, как девчонки по соседству. Я не могу застрять в Хайтс, но и не могу вернуться на острова. Я не могу жаловаться на отсутствие отца в моей жизни и носить слишком короткие юбки так, чтоб парни пялились ещё больше обычного. Я не могу быть собой. Я даже не знаю, чем бы хотела заниматься.

Парой предложений я рассказываю им о своём будущем; это обычный заученный монолог, а не реальный план, которому я могу следовать. У мамы наворачиваются слёзы на глаза, Тити прижимает руки к груди, а Хеми только фыркает от неодобрения и делает глоток из своего гигантского стакана с солёной и нетронутой «Маргаритой».

Парни и Аннализ возвращаются, и у нас уходит целая вечность на то, чтобы собраться, рассчитаться, надеть пальто и выйти. Лаки забирает наши вещи у той девушки с гардероба. Я вижу, как он улыбается ей и вскидывает бровь. Он проговаривает ей губами «позвони мне» и, кажется, меня сейчас вырвет. Феттучини «Альфредо» устраивает бунт в моём желудке. Я больше не хочу идти в кино, я просто хочу домой. Лаки предлагает мне пальто, удерживая его так, чтобы я могла проскользнуть руками в рукава.

— Мадам, — улыбается он.

Отвечаю лёгкой улыбкой, но ни за что не куплюсь. Трать своё обаяние на кого-то другого, Лаки. Ибо меня это ранит слишком сильно.

— Мы ведь богатые люди с хорошими манерами, — говорю я между тем. — Только посмотри на тётю Хеми.

Хеми как раз ныкает все игровые талоны, поднимая их даже с пола. Один Господь знает зачем — может, потому, что мы больше никогда сюда не вернёмся. Она запихивает все остатки в пакет, который извлекла из своей сумочки.

— Хеми особенная, взгляни на её рубашку, — отвечает Лаки и улыбается вновь. — Как думаешь, что это значит?

Не знаю даже, где она берёт подобные вещи, — на её рубашке надпись: «Bitch A$$».

— Думаю, ей приходится прокармливать много ртов, денег просто не хватает.

— Хеми будет заботиться только о собственном рте, и ты это знаешь, Белен.

Когда мы выходим из ресторана, идет легкий снег. Воздух немного прогрелся, так что снег, попав на землю, превращается в слякоть. Тротуар мокрый и покрыт калейдоскопом оттенков, отражающихся от ослепительных огней на Тайм-сквер. Лаки и я плетёмся в самом конце компании как в старые добрые времена.

Я и Лусиан. Всегда вместе. Практически неразделимы.

Он для меня самый близкий член семьи, кроме мамы. Порочные мысли пробуждают лихорадку во всём моём теле. Из-за своих желаний я чувствую себя ужасно. Думаю, Бог упустил что-то крайне важное, когда создавал меня. Помню, как нас учили в школе, что «отвращение» — это эмоция. Как любовь или страх, что-то, что не зависит от твоего выбора. Может, Бог лишил меня этого или просто забыл дать. Я хочу заставить Лаки любить меня, и совсем не как брат сестру.

В кино мы, конечно же, закатываем новую сцену. Бриана снова плачет, а тётя Хеми практически выпотрошила содержимое своей бездонной сумки, чтобы найти кошелёк. Щель её задницы опять выставлена на приятное обозрение остальным в очереди, стоящим позади нас. Затем Хеми никак не может найти свою платёжную карточку, так что приходится платить маме. Потом она застаёт Раймонда за курением и отвешивает ему подзатыльник. Каким же тупым ты должен быть, чтобы курить в очереди на четыре человека позади от своей матери, если не хочешь, чтобы она тебя застукала?

Лаки стонет и смеётся. Я смеюсь вместе с ним и нахожу силы для сочувствия. Хеми и её шайка всегда хороши для того, чтобы отвлечься. Затем мы начинаем спорить по поводу фильма: все ребята хотят смотреть боевик, но мама говорит, что Бриана ещё слишком мала для такого, и нам нужно пойти на просмотр фильмов Диснея. Ещё показывают мелодраму, и я бы с удовольствием пошла на неё, но я слишком стесняюсь предложить это другим в оглушающем хаосе криков.

В конце концов, парни идут смотреть боевик с Лаки в роли сопровождающего — как самого ответственного из этой компании. Мама, Хеми и Тити вместе с Брианой и Аннализ идут на Дисней. Я единственная, кому достается билет на мелодраму. Затем все начинают идти на уступки друг другу, и спор разгорается вновь. Я отделяюсь от их группы и отхожу, чтобы посмотреть трейлер на большом экране противоположной стены. Я собираюсь зайти в свой зал, когда Лаки замечает меня. Он несёт большое ведёрко попкорна и уже поедает его.

— Хей, Белен, куда собираешься?

— Хочу посмотреть этот, — отвечаю я. Где к чёрту его носило?

— Одна? — спрашивает он достаточно громко, чтобы несколько человек повернули головы в нашу сторону.

— Да, одна. — О’кей, я неудачница. Но я так редко хожу в кино, что хочу посмотреть интересный именно мне фильм.

— Что за фильм? — спрашивает Лаки, наморщив лицо в замешательстве.

— Мелодрама. Девчачье кино. Тебе не понравилось бы.

— Подожди, дай мне усадить этих лузеров, и я приду и найду тебя, — он говорит это так небрежно и обыденно, будто бы наши отношения вернулись в старое нормальное русло.

Я ощущаю прилив волнения, идущий от сердца. Он двигается так быстро, что я могу грохнуться в обморок или просто умереть от сердечного приступа. Так, веди себя нормально. И не обмочись. Он почувствовал себя неловко, так как ты была одна. Успокойся, это же вообще ничего не значит. Всего лишь фильм, а не свидание и тем более не признание в любви. Но, видите ли, в чём проблема: происходящее означается для меня всё, для него же — ничего. Я всего лишь его малышка кузина и, возможно, он вообще забыл, что целовал меня пару лет назад.

Он не возвращается целую вечность, и я начинаю думать, что он бросил меня. Я даже сажусь сзади, подальше от остальных, чтобы убедиться, что он не пройдёт мимо. Мне нужно надеть очки — тогда я смогу видеть экран. Анонсы мне нравятся. Хотела бы пересмотреть каждый из этих фильмов.

— Белен! — коротко и отрывисто зовёт он, затем свистит. Этот свист мне знаком ещё с фермы моего деда в Сантьяго. Наши мамы обычно свистели, если мы слишком долго засиживались на спортивной площадке или терялись в продуктовом магазине. Я просто поднимаю руку, и он направляется прямиком ко мне.

— Простите, извините, — говорит он, когда проходит мимо единственных других двух людей в этом ряду. Он слегка наклоняется и рассыпает немного попкорна. Я посмеиваюсь над ним, и моя улыбка неимоверно широкая, ведь меня переполняет счастье от одной только мысли, что я буду сидеть рядом с Лусианом, просто проводить с ним время.